Плато доктора Черкасова - Мухина-Петринская Валентина Михайловна - Страница 18

• Предыдущая
• 18/40
• Следующая

Погода была жаркая, и как пряно и горячо пахло травами и раскаленными камнями. Мы шли гуськом по склону горы едва заметной звериной тропой. Скоро спустились к какой-то речонке, притоку Ыйдыги. Гарри, по обыкновению, что-то врал, мама смеялась.

Она была в желтом сарафане с короткой кофточкой, в сандалиях, в соломенной шляпке и выглядела как молоденькая девушка — чуть старше Вали... Она держала себя так просто, что Гарри совсем перестал дичиться и сплясал «яблочко». Мама хохотала до слез, потому что Гарри, по ее словам, был похож на чертенка из какой-то там коробки. А потом мы с Гарри стали просить ее что-нибудь спеть или сыграть. Здесь, внизу, было прохладнее, в прибрежных кустах щебетали, звенели и щелкали птицы, песок был влажный, желтый и такой чистый, какого я никогда не видел в жизни. На нем были следы ветра и лап зверюшек — человек здесь еще не ходил!

Мы побросали рюкзаки, разулись, немножко побродили по ледяной воде, и мама стала нам «представлять», как с восторгом сказал Гарри. У него вся хандра прошла, так он радовался, а мама... Если ей чего не хватало на плато, так прежде всего восхищенных зрителей.

Мама и пела, и читала монологи. У нас от восторга мурашки по спине пошли. Мы так ей аплодировали, что отбили себе ладони. Когда мама прочла монолог умирающего Сирано де Бержерака, Гарри прослезился. Я тоже чуть не заплакал.

Мы все трое настолько увлеклись представлением, что спохватились, когда было пора идти домой. Тогда мы наскоро сняли ближайший разрез.

Гарри еще несколько раз ходил с нами, и каждый раз мама доставляла нам удовольствие. А потом она решила порадовать всех работников полярной станции и выступила в кают-компании с чтением Толстого. Она читала наизусть...

Женя поцеловал маме руку и сказал: «Вы большая артистка, Лилия Васильевна! Вам не жаль вашего таланта?» Ангелина Ефимовна тоже поздравила ее с «настоящим» успехом и пробормотала: «Талант, конечно, так пропадает... напрасно... Эт-то страшно!»

Все разошлись по своим комнатам под огромным впечатлением. Я это видел и был горд за маму.

Но в результате театрального «рецидива» мама сильно запустила геологическую съемку местности, и Ангелина Ефимовна вынуждена была на время оставить свой вулкан и помочь маме закончить эту съемку. Мама была не слишком-то этим довольна, так как профессор Кучеринер очень строгая, сама работала до упаду и от мамы тоже этого требовала.

Кончилось их сотрудничество плохо: они поссорились!.. Произошло это в кают-компании после ужина, в присутствии всех сотрудников станции. Именно после этой ссоры маме опротивело плато не хуже, чем горемыке Гарри. Особенно ее обидело, что папа не вступился за нее. А профессор Кучеринер умеет уничтожить словом.

Вот как это произошло.

Они разложили на обеденном столе полевую карту и стали наносить на нее места находок. Но мамины находки — из ее рюкзака — все перепутались. Дело в том, что если смешать образцы в сумке или рассовать по карманам жакета, то это губит весь сбор. Маме казалось, что она запомнит, где что лежит, а на самом деле образцы при ходьбе перетирались, а некоторые камни были так похожи друг на друга, что и не отличишь.

Ангелина Ефимовна нумеровала каждый камешек сразу на месте, выписывала ему «паспорт» с номером, датой и местом находки. Мало того, она любовно завертывала его сначала в тонкую бумагу, укутывала, как птенчика, слоем ваты или пакли, а потом уже заворачивала. И тут же заносила в записную книжку номера образцов, описание и зарисовку обнажений, какая порода и тому подобное. Чем подробнее запись, тем лучше для науки.

А у мамы постоянно перемешивались образцы. И в тот вечер она, вся красная, вынимала образцы, а профессор Кучеринер с раздувающимися ноздрями, как удав на кролика, смотрела на маму, пока у нее не затряслись руки.

— Чем так работать...— грозно начала Ангелина Ефимовна,— лучше вернуться в театр!..

Когда я виноват и меня разносят, я всегда помалкиваю, но мама не промолчала — и зря!

— А это не ваше дело,— обрезала мама, подразумевая театр. Ангелина Ефимовна была заместителем начальника полярной станции и приняла это как покушение на авторитет заместителя.

— Я вам делаю замечание, так как вы не в первый раз портите образцы,— строго произнесла она,— и вы будьте добры принять это замечание к сведению.

Папа закурил папиросу и, развернув газету, уселся в кресло поудобнее, показывая всем своим видом, что он безусловно на стороне Ангелины Ефимовны. Мама умоляюще взглянула в его сторону и, поняв, что вмешиваться он не собирается, сделала забавную гримаску, которая показалась Ангелине Ефимовне издевкой над ее замечанием. Тем более что Гарри, с интересом наблюдавший за ними, невольно хихикнул. Правда, в следующую минуту он под строгим взглядом Вали Герасимовой сразу уткнулся в своего «Белого кита».

— Нет ничего хуже для исследовательского коллектива...— произнесла профессор как-то в нос,— как бездарный, никчемный работник.

— Это я бездарная? — искренне удивилась мама.

— А разве нет?

Мама только пожала плечами: она с детства привыкла, что все восхищаются ее одаренностью.

Ангелина Ефимовна так рассердилась, что даже кончик носа ее побелел.

— Я не могу отделаться от мысли,— почти спокойно отчеканила она,— что вы просто играете роль геолога, роль смелой женщины-полярницы, вроде Жюльетты Жан, погибшей вместе с Русановым в Ледовитом океане. Это некрасиво, Лилия Васильевна! Достаточно сравнить вас с Валюшей. Валя, несмотря на юность, живет в науке, а вы... играете роль ученой женщины, да еще любуетесь собой!..

Вот какого мнения была профессор Кучеринер о моей матери. Все подавленно молчали.

— Какая ерунда! — громко сказала мама, но в голосе ее была растерянность, она сильно побледнела.

Уязвленной она чувствовала себя в этот миг и одинокой. Я подошел к ней, но она меня даже не заметила.

— Ангелина Ефимовна...— начал было отец, скомкав газету, но мы так и не узнали, что он хотел сказать.

Ангелину Ефимовну же занесло.

— Охотно верю, что ваша жена талантливая актриса,— сразу повернулась она к отцу,— но геолог она плохой, и вы это сами прекрасно знаете. Так зачем же браться за науку?.. Подождите, не перебивайте меня, Дмитрий Николаевич... Вас умиляет, что ваша жена ради вас оставила театр, славу, Москву и стала помощницей и другом.. Но что в этом хорошего? В театре она была на своем месте, а здесь? Смешно! Кому это нужно, чтобы хорошая артистка стала плохим геологом? Кому? Вам? Не думаю! Самой Лилии Васильевне — еще меньше. Недаром она работает спустя рукава. Научному учреждению, в котором она имеет несчастье состоять на должности? Тоже нет. Кому же? Для чего она, собственно, ездит за вами? Как турист или как преданная жена? На полярной станции сейчас позарез необходим знающий и добросовестный геолог. И я бы н и к о г д а не позволила делать другому мою работу. Ах, как это недобросовестно!

Тут мама швырнула остатки образцов на пол и ушла к себе, а профессор Кучеринер с дрожащими губами (она уже раскаивалась в своей горячности) стала заполнять полевую карту. Папе — я это видел — очень хотелось пойти за мамой и успокоить ее, но он, наверное, постеснялся товарищей и, сопя, снова взялся за газету. Все стали потихоньку расходиться.

Когда я зашел в нашу комнату, мама лежала ничком на постели и плакала. Но потом она вспомнила, что от слез бывают морщины, и сразу вскочила. Мама умылась настоем каких-то трав, помазала лицо брусникой и яйцом — это называлось «маска» — и легла на спину, пока яйцо впитается в кожу.

— Моя мать права... Еще год-другой в этих условиях, и я превращусь в старуху, как эта Ангелина Ефимовна. О, ведьма! И все на ее стороне. Коля! Скорей включи радио!

Мама боялась, как бы опять не заплакать. Я поспешно включил. Передавали «Театр у микрофона».

— Новые пьесы, новые имена,— произнесла мама сокрушенно.— Я была сумасшедшей... Что я сделала с собой, со своим талантом? Любовь... Разве он способен это оценить? Да он Валю, эту ничтожную девчонку, ценит больше меня. Даже не вступился... И сейчас не идет. Ну что ж... Я знаю, что мне делать.

• Предыдущая
• 18/40
• Следующая