Маськин - Кригер Борис - Страница 13

• Предыдущая
• 13/59
• Следующая

В туалете Маськин поднял крышку унитаза – там сидел Маськин Невроз.

– Ты чего окна все открыл?! – затараторил Невроз. – У тебя Плюшевый Медведь простудится!

Маськин захлопнул крышку унитаза и побежал закрывать окна. В первом же окне сидел промокший в унитазе Маськин Невроз, и Маськину пришлось вытирать его сухим полотенцем и отпаивать горячим чаем с малиной. Маськин Невроз продолжал дрожать и сквозь стук зубов нервно спрашивал:

– У тебя потолок не обвалится?

Маськин побежал и поставил подпорки.

– А вдруг метеорит упадёт?

Маськин полез на крышу и привязал подушку, чтобы смягчить удар.

– А вдруг…

Маськин…

– А…

М…

Так они носились до утра.

На следующую ночь Маськин Невроз принял снотворного и устроился поуютнее в своей кроватке. Маськин Невроз жил в небольшом дупле старого дуба, растущего у Маськина во дворе. Дупло Маськин Невроз закрывал на ночь дверью на всякий случай. Маськин Невроз укутался в одеяльце и решил в эту ночь никуда не выходить.

В дверь постучали. На пороге стоял Маськин.

– Слушай, ты чайник выключил? – беспокойно спросил он.

Маськин Невроз поцеловал Маськина в нос, и они вместе пошли проверять чайник, в обществе которого выпили чаю со снотворным. И Маськин Невроз заночевал в Маськиной спальне в спаточной корзинке, купленной для Золотого кота, в которой он, впрочем, никогда не спал.

С тех пор Маськин сначала убаюкивал свой Невроз, предварительно напоив его молоком с мёдом, а потом уж укладывался сам. Больше они по ночам не бегали.

А в дупле Маськиного Невроза поселился Невроз соседа Отжимкина, потому что тот по ночам отжимал берёзовые дрова и тем довёл свой Невроз до нервного истощения.

Маськин так устал, что бежал изо всех сил, чтобы поскорее улечься к себе в кроватку.

На завтра у него была назначена деловая встреча с сэром Джентельменкиным, эсквайром, имевшим в близлежащем городке солидную адвокатскую практику.

Дело в том, что по постановлению от 1882 года через Маськин двор могла пролегать колониальная дорога, что оставляло за Её Величеством королевой Западной Сумасбродии право проезда по Маськиному двору. Все годы, что Маськин проживал в своём доме, его эта формальность не беспокоила.

Каждый раз, когда королева Западной Сумасбродии проезжала по Маськиному двору, Маськин запирал охапочных котов в дом, чтобы они не мешались под колёсами королевского экипажа, и сажал Почтовый Ящик на цепь, чтобы он не гонялся за шестёркой королевских лошадей, а Плюшевый Медведь доставал свой любимый флаг, который в другое время всё время болел и заворачивался невероятными узлами, из-за чего его приходилось снимать, чтобы он своим измученным видом не оскорблял достоинство государства, в котором проживал Маськин.

Плюшевый Медведь размахивал флагом из окна и торжественно пел «Боже, храни королеву» особенно громко, когда королевский экипаж, подхватив колёса подмышку и брезгливо переступая босыми ногами, перевозил Её Королевское Величество через Маськин Атлантический океан – огромную лужу в Маськином дворе.

Плюшевый Медведь безбожно путал слова, а королева ему благосклонно улыбалась, потому что, чего уж говорить, ей было приятно, когда Плюшевый Медведь лизал марку с её изображением, а она морщилась и они вместе хихикали.

Проблемы начались, когда Её Величество поручила вместо себя проезжать по Маськиному двору местному представителю королевы Западной Сумасбродии сэру Обердину Китаёзову, который имел привычку брать с собой многочисленную свиту, курящую и сорящую окурками в Маськином дворе.

Флаг тоже был недоволен, заворачивался вообще тройным морским узлом и вывешиванию не подлежал. Плюшевый Медведь пробовал пару раз спеть «Боже, храни Китаёзова», но фамилия Китаёзов плохо рифмовалась с остальным текстом песни, даже основательно перевранным.

В день, в который Маськин так устал, что срочно побежал спать, он убирал окурки после проезда Его Чести Обердина Китаёзова, поэтому Маськин и назначил встречу с сэром Джентельменкиным, эсквайром, для того, чтобы вычеркнуть из купчей на Маськин дом право Её Величества королевы Западной Сумасбродии на проезд по Маськиному двору, тем более что колониальная дорога была построена ещё сто лет назад в пятнадцати километрах к югу от Маськиных владений и никакой государственной необходимости сорить окурками в Маськином дворе не наблюдалось.

Флаг с Маськиным был совершенно согласен и объяснял своим соседкам по кладовке, непатриотичным швабрам, что нечего себя развешивать, кроме как в присутствии Её Величества, а швабры над флагом смеялись, потому что очень ему завидовали.

На следующее утро Маськин надел деловой костюм, состоящий из шортов чёрного цвета и футболки с надписью «I am busy!» («У меня дела!») и отправился на встречу с сэром Джентельменкиным, эсквайром.

На пороге дома адвоката Маськина встретил пёс породы эсквайр и, учтиво поздоровавшись, облизал Маськину коленки. Сэр Джентельменкин любил своего эсквайра. Это была порода собак, встречающихся в скверах в скверную погоду, отчего она и получила своё название «эсквайр». Вот сэр Джентельменкин и добавил к своей фамилии название породы своей собаки, потому что в силу своей сдержанности ни к кому не проявлял чувств, кроме своего пса.

– Ну что ж, – сказал сэр Джентельменкин, просмотрев Маськину купчую и почесав затылок своей картофелеобразной лысой головы с редкими участками покраснений и посинений, как и принято у всякого себя уважающего картофельного корнеплода. – Дом придётся сносить.

– Как? – закричал Маськин. – Зачем сносить?

– Дело в том, видите ли, что в соответствии с постановлением земельной подкомиссии парламента от 1892 года, а также согласно пункту пятому подземно-надземного законодательства, для того, чтобы опротестовать Right of way (право на проезд) Её Величества по земельному участку, земельный участок не должен содержать никаких следов культивирования, как то: полей, огородов, просёлочных дорог, сараев или домов, а также каких-либо других построек. Да вы не волнуйтесь, мистер Маськинг! – сказал сэр Джентельменкин, добавляя к имени Маськина окончание – ing. – Это довольно стандартная процедура, и я рекомендую её незамедлительно оформить, потому что срок службы Его Чести сэра Обердина Китаёзова истекает в пятницу и, по моим сведениям, на его место будет назначен сэр Брахмапутр Гангохлёбов, в свиту которого будут входить слоны, которые имеют привычку сорить известным образом, и вы ещё будете с тоской вспоминать времена, когда вам надо было подбирать всего лишь окурки.

Англоязычное общество очень любит ни с того ни с сего ставить своих рядовых членов в совершенно безвыходные ситуации, когда они не уверены, то ли все кругом спендрили с рассудка, то ли им самим надо лечиться в связи с психическим расстройством параноидально-обыденного свойства. Так и в ситуации с Маськиным домом. Дурная строчка, написанная 125 лет назад, теперь ставила его перед дилеммой – либо сносить дом, либо всю оставшуюся жизнь убирать слоновьи лепёшки у себя во дворе.

Но не тут-то было. Маськин никогда не терял присутствия духа и невозмутимого спокойствия.

– А-а-а-а-а! – в ужасе закричал Маськин и попытался закрыть себе одновременно рот, глаза и уши, пользуясь всего одной парой рук.

Сэр Джентельменкин решил, что перед ним многорукий бог Шива, привычно стал на колени и прочёл молитву на чистом индусском языке.

Дело в том, что в молодости сэр Джентельменкин был офицером войск Её Величества в Индии и даже был ранен полтора раза – один раз в ногу, другой раз в такое место, что доктора не согласились признать это полным ранением, потому что был повреждён орган, не имеющий отношения к армейской службе.

Вы зря покраснели, мой читатель. Речь шла о собственном достоинстве. У британца собственное достоинство является органом и растёт в течение всей жизни. Вы скажете, что я говорю нонсенс, будто бы собственное достоинство не имеет отношения к воинской службе. Ну что ж, если вы считаете, что я не прав, можете закрыть книжку и отправить своё солдафонское высокобродие пастись куда-нибудь в другое место.

• Предыдущая
• 13/59
• Следующая