Последний орк - Де Мари Сильвана - Страница 34

• Предыдущая
• 34/160
• Следующая

Он отодвинулся, не желая пугать ее чем-то незнакомым, показал, как держать лук, и принялся давать советы и указания, которыми снабжают всех начинающих:

— Видите ли, госпожа, чтобы понять, каким глазом прицеливаться, нужно сделать так: смотрите на что-нибудь, например на этот цветок мака, смотрите пристально. Теперь прикройте рукой сначала один глаз, потом другой. Если прицел сохраняется, этим глазом и нужно целиться… Молодец. Значит, левый? Ну, а теперь смотрите внимательно: нужно мысленно провести линию, соединяющую стрелу и цель.

Первые выстрелы Авроры попали в пустоту. Было совершенно ясно, что принцесса, в отличие от Вспышки, не только никогда не держала в руках пращу, но и вообще в жизни ни во что не играла. Ей не удавалось крепко сжать в руках лук. Не удавалось хорошо натянуть тетиву и дать стреле нужное направление. Она понятия не имела, как нужно целиться.

Ранкстрайл снова и снова объяснял ей, как следует наводить взгляд одновременно на стрелу и на цель, и советовал сильнее натягивать тетиву. В конце концов после целой серии выстрелов в никуда и невольного покушения на старого кота, который бросился прочь с оскорбленным мяуканьем, Ранкстрайл, не зная, плакать ему или смеяться, сказал:

— Ходят слухи, что эльфы целятся не взглядом, а мыслью, представляя, что они — стрела. Но, говоря по правде, я никогда не мог понять, что это значит.

Девочка повернулась и уставилась на него своими глубокими зелеными глазами.

— Эльфы целятся мыслью и представляют, что они — стрела, — почти по слогам повторила она.

В первый раз Ранкстрайл услышал ее голос.

Этот выстрел Авроры, как и все последующие, оказался абсолютно точным. Девочка могла попасть в травинку с расстояния в тридцать футов, в цветок мака — с шестидесяти. Она рассчитывала с точностью до дюйма направление стрелы и верно определяла силу, с которой следовало натягивать тетиву. Аврора оказалась прирожденным стрелком. Счастье блеснуло в ее глазах, словно лунное сияние в предрассветном небе.

Ранкстрайл подумал, что ей наверняка понравилось бы научиться охотиться. Краем глаза он заметил какое-то движение в папоротнике и указал на него девочке. Та моментально выпустила стрелу, и движение мгновенно прервалось — она подстрелила небольшого кролика! Ранкстрайл рассмеялся от восторга. Аврора же побледнела. Она бросилась к подстреленному животному и с отчаянием, со слезами на глазах смотрела, как оно умирает. Ранкстрайл от всего сердца пожелал себе провалиться сквозь землю. Не зря о дочери Судьи-администратора ходили слухи, что она недоразвитая, болезненная, безумная, как и ее мать, что она постоянно грустит и не желает принимать в пищу ничего, что когда-то было живым: хоть какая-то доля правды во всем этом присутствовала.

Аврора попросила Ранкстрайла поднять с земли бедное животное: сама она не могла наклониться, не испачкав грязью край своего парчового платья, и взять кролика на руки, не запятнав при этом свою бархатную тунику кровью. Ранкстрайл исполнил приказ, и Аврора нежно погладила шерстку мертвого зверька, лежавшего в огромных ладонях юноши. Даже сейчас, видя ее переполненные слезами глаза, капитан подумал, что эта боль все же лучше, чем пустота, это страдание лучше, чем совсем ничего. Он решил рассказать ей о голоде. Рассказать, как голод разрушает тело и человек заболевает кашлем и уже не выздоравливает, рассказать, как от голода люди теряют разум. Как изголодавшиеся дети вырастают уродами, а порой и умственно отсталыми, как душа становится пустой, низкой, подлой и убогой. Как голод убивает великодушие, уничтожает мужество.

— Послушайте меня, моя госпожа. Смерть — это не конец жизни, это лишь другая сторона медали. Вот, смотрите, — добавил он, вытаскивая из кармана свою третью, последнюю монету и поворачивая ее то одной стороной, то другой. — Все рано или поздно умирают и уступают место детям, мы с вами тоже когда-нибудь умрем, чтобы уступить место своим детям, и умрем с радостью, ведь честь иметь ребенка бесконечно больше, чем страх смерти. Без смерти наша жизнь была бы бессмысленной чередой дней и ночей. Смерть одних — это жизнь других. Сова ест мышь, цапля ест лягушек, и если бы этого не было, то на свете развелось бы слишком много мышей и лягушек, которые умерли бы от голода, наполняя мир зловонием своих изъеденных червями тел. Вот, держите, — он протянул ей монету, последнее, что осталось от его состояния, — так вы сможете вспоминать о том, что я вам сказал, и, может быть, простите мне то, что я заставил вас убить этого маленького кролика.

Девочка посмотрела на него долгим взглядом и кивнула.

— Прошу вас, господин, возьмите этого зверька и передайте его от меня человеку, который не может сам утолить свой голод. Если можно, ребенку. Я была бы безмерно вам благодарна за эту услугу. И заранее прошу прощения за беспокойство, которое она вам причинит. Господин, простите мое бесстыдство: вы уже убивали кого-нибудь в своей жизни?

Ранкстрайл понял, что речь идет не о кроликах или цаплях. Он честно ответил, что ему приходилось убивать людей, тех, кто заслуживал смерти: Черных разбойников, которые напали на небольшую ферму на берегу озера, разорив ее до основания, а потом пытались сжечь живьем его товарищей.

— Но вы бы никогда этого не сделали, если бы того не требовало спасение чьей-то жизни, вашей или кого-нибудь другого, правда? И вы храните память о них? — спросила Аврора.

Ранкстрайл не совсем понял, хотела ли она просто удостовериться или молила пообещать ей это. Он в жизни не задумывался о тех людях, которых ему пришлось убить. Ранкстрайлу вспомнилось, как Тракрайл предлагал брать врагов в плен, и это предложение снова показалось ему бессмысленным. Ему было слегка не по себе, как в те моменты, когда мать застукивала его дерущимся в грязи с мальчишками после ее бесчисленных уговоров и запретов касательно драки.

Он кивнул.

Пообещал.

Он никогда не убьет человека, если этого не потребует спасение своей или чужой жизни, и сохранит память об убитом.

— Я обещаю вам, госпожа. Даже нет, я клянусь. Мне как раз пришло в голову, что я еще никогда никому ни в чем не клялся, — проговорил Ранкстрайл, укладывая кролика в мешок. — Но и вы пообещайте мне, что, если когда-нибудь вам придется защищать свою жизнь или жизнь дорогих вам людей, вы не отдадите ее даром, а будете сражаться — сражаться, чтобы победить. Теперь, если вы не против, госпожа, я научу вас управляться с мечом, как научил мою сестру Вспышку. Тогда вы действительно сможете сражаться, защищая свою или чью-то жизнь.

Аврора согласилась.

Найти два тростниковых стебля оказалось намного легче, чем изготовить лук, который Аврора аккуратно спрятала под черепичной крышей дровяного сарая, где он был надежно укрыт от дождя и от чужого взгляда и где его было бы сложно обнаружить при обыске. Там же, спрятанный под черепицей, лежал и небольшой тряпичный мяч.

— Еще одно нарушение правил, — сухо объяснила девочка в ответ на удивленный взгляд Ранкстрайла. — Видите? — добавила она с ненавистью, указывая на роскошные, инкрустированные серебром и хрусталем качели, подвешенные к ветвям огромного каштана в самом центре сада. — Моя обязанность — проводить дни, качаясь на качелях, чтобы быть как можно больше похожей на изображения старинных принцесс в книгах моего отца, и то, что у меня могут быть другие игры, считается неприличным.

Ранкстрайл объяснил ей основные приемы нападения и парирования, описал наиболее распространенные мечи: симметричные, асимметричные, ровные, кривые, те, которые можно держать одной рукой, и двуручные. Перед началом тренировки Аврора поинтересовалась, не знает ли он, что говорили эльфы о мечах и фехтовании. Ранкстрайл задумался.

— Говорят, что при отражении атаки нужно смотреть врагу в глаза, потому что все невольно обращают взгляд на то место, куда собираются ударить, это понятно, и еще говорят, что при нападении нужно представить, что ты — меч, но в этом нет никакого смысла, — ответил наконец он.

• Предыдущая
• 34/160
• Следующая