Последний орк - Де Мари Сильвана - Страница 21

• Предыдущая
• 21/160
• Следующая

Самую успешную и решающую атаку они провели на южном склоне Крепкого Камня. Недалеко от ферм, расположенных у каштанового леса, Ранкстрайл почуял ни с чем не сравнимый запах сажи и бестолковых кожаных шлемов.

Бандиты напали ночью. Наемники поджидали их. Битве не суждено было длиться долго. Отступая, разбойники взяли в плен какого-то старого крестьянина, которого ночь застала на дороге от Сырного Камня. Лизентрайль, как обычно державшийся в арьергарде, перехватил отступавших, освободил старика и утешил его бесценным даром — горстью инжира и глотком чистой воды. Старик бормотал что-то на неизвестном наемникам языке, но все поняли, что он благословлял их.

После того боя в южных землях наступил мир. Видя, как приканчивают раненых врагов, Тракрайл предложил лечить их и держать в плену: идея заключалась в том, что, когда разнесется молва о возможности выжить, оставшиеся бандиты сами сложат оружие и сдадутся. Правда, Тракрайл понятия не имел, где держать и чем кормить пленных. В ответ на это предложение Ранкстрайл просто расхохотался. Сиуил чуть не лопался от смеха еще целый месяц. Тракрайл в некотором смысле плохо переносил смерть — он совсем не подходил для службы в армии. Лишь клеймо на лице заставило его пойти в наемники. Однако ему не было равных в лечении ран, и никто не знал разные травы так хорошо, как он, — за что и пользовался уважением.

Наступила зима — короткая, ясная и сухая. Лишь однажды легкий снег запорошил вершины Высокой скалы и почти сразу же растаял.

Весной к ним прибыл гонец из Далигара с причитавшимися каждому деньгами и письмом для Ранкстрайла — небывалый случай, так как практически ни один из наемников не владел грамотой. Письмо было от отца, написанное кривым почерком Свихнувшегося Писаря. Начиналось оно так: «Дорогой сын, каждое мгновение я мечтаю о твоем возвращении и о твоем возвращении каждое мгновение молюсь…» Потом отец благодарил за успешно полученные деньги, заверял в том, что у них все в порядке и что кашель остался в прошлом, описывал, как хорошо растет его брат, сообщал, что его сестра начала работать прачкой, а сваха Внешнего кольца сказала, что, может быть, сын пекаря возьмет ее в жены, когда придет время, и еще давал нескончаемые советы беречься от холода, от жары, от мозолей и заклинал богов защитить его от вражеских ударов…

Затерянный в кустах ежевики, отвоевывавший желуди у кабанов и собственную кровь у вшей, которые завелись в его доспехах, юный солдат снова и снова перечитывал это письмо — явное доказательство того, что где-то существовала нормальная жизнь, а не это купание в грязи в постоянном страхе неожиданного нападения, которое может навсегда остановить твое дыхание. В темноте, когда невозможно было читать, Ранкстрайл просто проводил пальцами по бумаге, на которой было написано: «Дорогой сын, каждое мгновение я мечтаю о твоем возвращении и о твоем возвращении каждое мгновение молюсь…»

Наступила весна, потом лето, и деньги прибыли снова. Высокая скала была очищена от бандитов, и наемники перешли на холмы. Лето вновь сожгло траву, превратив ее в сено. По всей области, а также за ее границами разнесся слух, что непобедимый воин — могучий, как медведь, и мрачный, как волк, — вел за собой наемников от одной победы к другой. Он был суровым командиром, не знал жалости — никому из его врагов не удалось выйти живым из боя, но проявлял сострадание к невинным и восстанавливал нарушенную справедливость.

В очередной раз прибыли деньги, и Ранкстрайл воспользовался гонцом, чтобы передать половину заработка отцу.

К осени холмы были расчищены, и произошло то, что всегда происходит, когда войны заканчиваются: перестали приходить деньги. О продовольственном снабжении остались лишь блеклые воспоминания.

Крестьяне возвращались на свои уже безопасные фермы и с растущим подозрением и обидой замечали, что капусты в огородах стало меньше и что куры стали все реже нести яйца или, того хуже, исчезали совсем, словно привидения с первыми лучами зари.

В южных землях наступил мир. В наемниках никто больше не нуждался.

Отряд был переведен из деревни, где было чем поживиться и где иногда пропадали овцы, в город, где могли пропасть только бездомные кошки.

С приходом солдат кошки действительно исчезли.

Административный центр южных земель — крепость Высокая Гвардия — находился на склоне Крепкого Камня и представлял собой небольшой городишко с пыльными улочками и высокими каменными стенами, через которые перевешивались зеленые ветки, отяжеленные спелыми плодами инжира, или растрепанные макушки никому не нужных пальм. В тенистых садах прятались маленькие дома, побеленные известью, с дверями из темного дерева и с узкими, словно бойницы, окнами. Конусообразная форма крыш защищала летом от жары и не давала скапливаться воде во время бурных осенних ливней. Отряд вошел в город, не встретив никого, кроме угрюмого воина, указавшего им на старую овчарню, предназначенную для их размещения.

— Эй, Медведь, — заметил Лизентрайль, — не то чтоб мы изнеженные принцессы с чувствительными носиками, но здесь воняет хуже, чем в сточной канаве — а уж к ней-то нам не привыкать. Здесь же вообще невозможно дышать. Воздуха не хватает. Да и во весь рост не встать — что нам, на карачках ползать, как собакам?

— А ты сиди, — примирительно ответил Сиуил, — так и устанешь меньше.

Стараясь как можно реже бывать в овчарне, солдаты все свое время проводили на центральной площади, сидя в пыли на корточках возле стены. Посреди площади располагался старый колодец, а прямо перед ними — здание Управления, самое высокое в южных землях, двухэтажное, украшенное по периметру колоннами, поддерживавшими кривые арки. В верхнем этаже жил губернатор — выходец из Далигара, высоченный и на редкость худой, можно сказать, кожа да кости (и это непонятно почему — уж у него-то кур было вдоволь).

— У него желчь в крови, — предположил Тракрайл, признанный знаток врачевания. — У него, наверное, были глисты, и их не вылечили.

— У него желчь в душе, — предположил Лизентрайль, признанный знаток жизни. — Он родился кретином, и его мать слишком редко его лупила. Не то что моя — ей в этом равных не было.

Губернатор был странной, непонятной личностью: он постоянно хмурился, казалось, какое-то несчастье горбит его спину и кривит уголки рта под острым, словно куриный клюв, носом.

В нижнем этаже Управления размещался смехотворно крошечный отряд воинов в составе трех кавалеристов и четырех пехотинцев, там же были конюшня и зал судебных заседаний с прилагавшимися к нему палачом, виселицей, кандалами и скромной коллекцией щипцов и жаровен, достаточной, однако, для сельского гарнизона. Вокруг здания раскинулся роскошный розарий и ярко-зеленый, почти изумрудный газон, который резко выделялся на фоне остальной, поблекшей и запыленной, растительности. Газон поливали водой из колодца каждый день, без исключений, даже летом, когда солнце стояло в зените и воды оставалось так мало, что женщины не могли наполнить свои кувшины.

Осенние ливни наконец-то снова наполнили колодец, и в зарослях тростника и олеандра вновь зажурчала вода. Зелень окрестных лугов сравнялась с зеленью губернаторского газона, который перестал бросаться в глаза своим изумрудным оттенком, и, возможно, именно из-за этого худое лицо губернатора с его куриным клювом вытянулось и помрачнело еще больше.

Осень выдалась длинная и грязная. Наемники торчали на площади, с горечью вспоминая то время, когда они сражались с бандитами, и мечтая, чтобы их отправили против орков — все лучше, чем так непристойно бездействовать, чем убивать никому не нужное время, сидя в пыли, превращавшейся под осенним дождем в грязь.

Однажды, когда тусклое небо мерцало молочным светом, какой-то высокий старик, закутанный в темный плащ, приблизился к ним своей прыгающей походкой.

— Эй, Медведь, вот еще один, кто побывал в руках палача, — пробормотал Лизентрайль прерывающимся голосом, как всегда, когда речь заходила о пытках.

• Предыдущая
• 21/160
• Следующая