Улица Кипарисов, 14 - Щербаков Сергей Анатольевич "Аксу" - Страница 48

• Предыдущая
• 48/63
• Следующая

– Я искренне за вас рад, Бласфемо.

– Представляешь, у меня перестали болеть ноги и голова, я даже стал сочинять удивительные стихи, – поделился сокровенным бывший разбойник.

– Да, ну? – удивился юноша.

– Серьезно. Стригу или брею кого-нибудь, а стихи сами так и просятся наружу. Если не спешишь, я тебе могу почитать.

– Нет, не спешу. Мне спешить ни к чему, когда вокруг дома бродят полицейские ищейки.

– Отлично! Я стихи в основном посвящаю толстушке Франсуазе, моей милой соседке, что живет в квартире напротив. Ей они очень нравятся. Скажу тебе по секрету, мы скоро с ней поженимся.

Торбеллино от удивления чуть не поперхнулся куриной ножкой и заморгал глазами. Одноглазый Бласфемо женится! Такого он ну никак не мог себе представить, ни в каком сне.

– Ты, я вижу, удивлен?

– Не то слово!

– Все очень просто, приятель. Я с Франсузой в одном классе учился. Помню, проходу бедняжке не давал, на переменке за косички ее дергал. А оно, видишь, как получилось.

– Первая любовь, видать.

– Первая и единственная!

Бласфемо откинулся на спинку стула и мечтательно уставился единственным глазом куда-то поверх головы юноши.

– Ты стихи какие любишь? – неожиданно спросил он нашего героя, вернувшись из своих грез. – Про природу, про любовь или философские?

– Мгм.., скорее про любовь, – выпалил юноша, хотя слова «природа» и «философия» больше вязались с таким типом, как Бласфемо.

– Хорошо! Вот последнее стихотворение, я его вчера написал перед сном. Вот, послушай. Думаю, тебе понравится, – Бласфемо извлек из верхнего ящика тумбочки толстую тетрадь, всю исписанную корявым детским почерком (непутевый ленивый Бласфемо бросил школу рано, проучившись с грехом пополам всего-навсего три года).

Вдруг во входную дверь тихо и настойчиво постучали. Торбеллино вздрогнул.

– Не бойся, это моя Франсуаза, – улыбнулся парикмахер, стремительно вскакивая с кресла. – Пойду ей открою.

Торбеллино краем уха слышал, как скрипнула входная дверь, как раздался чей-то нежный голосок, который на чем-то настаивал, в ответ раздавалось монотонное громкое гуканье Бласфемо.

Через пару минут довольный хозяин вернулся в комнату, лицо его засияло, как медный таз.

– Франсуаза приходила проведать. Я ей сказал, что у меня дорогой гость, старинный приятель, с которым не виделись тысячу лет, что я читаю стихи. Обещала зайти завтра.

– Она не обидится?

– Кто?

– Ну, ваша пассия, Франсуаза.

– Нет, что ты! Она у меня очень добрая понятливая женщина. Она прекрасно знает, что лучше не прерывать меня, когда я пишу или читаю стихи. Вот послушай еще, эту поэму я посвятил моей первой любви…

Почти шесть часов подряд бедный Торбеллино через силу слушал сочинения бывшего атамана шайки «Ночные гости», боясь заснуть прямо на глазах у «поэта». Он таращил усталые глаза на автора, который вдохновенно читал свои гениальные поэтические строки. Юноше даже удалось несколько минут вздремнуть, в моменты, когда Бласфемо, закончив одно стихотворение, начинал листать тетрадь в поисках более гениального творения.

– Пожалуй, я пойду, дорогой Бласфемо. Уже довольно поздно, – наконец взмолился Торбеллино, безуспешно борясь со сном и порываясь покинуть уютное кресло. – Да и вам пора отдохнуть после напряженного рабочего дня.

– Что ты, что ты, я тебе еще не все стихи прочитал, – затараторил возбужденный автор.

Доморощенный поэт с таким вдохновением и пафосом читал стихи, что даже не почувствовал, как на него блестящую лысину спикировал здоровенный комар, залетевший в открытую форточку, явно привлеченный не стихами о любви.

Под убаюкивающие, монотонно звучащие стихи юноша некоторое время еще пытался как-то бороться с кознями Морфея, но потом стал клевать носом все чаще и чаще. И через минуту провалился в сказочный мир, полный сновидений…

Шлеп!

Торбеллино резко вздрогнул и проснулся от громкого звука. Это Бласфемо мощной ладонью прихлохпул наглого «кровопийцу», устроившего пиршество на лысой голове.

На рассвете заспанный Торбеллино покинул парикмахерскую и ее гостеприимного хозяина, который всю ночь читал ему свои лирические стихи и лишь под утро угомонился, когда увидел, что благодарный слушатель громко посапывает во сне, склонив голову на грудь. Кстати, надо отметить, стихи у Бласфемо были не такие уж и плохие, правда, кое-где хромала рифма, и не выдержан был размер.

Появившись в цветочном магазине, где находилась подпольная типография, усталый Торбеллино попросил Ферри его часа два, если можно, не беспокоить, так как ему крайне необходимо выспаться после бессонной ночи, чтобы восстановить силы и быть в нормальной форме.

Торбеллино проснулся от хора громких женских голосов, доносившихся из магазина: пришли цветочницы с цветами.

Ферри, примостившись за маленьким столиком, что-то быстро писал. Гарри, мыча под нос, напевал какую-то песенку, и, вооружившись огромным острым резаком, в дальнем углу комнаты аккуратно нарезал бумагу для листовок.

– Все при деле, только я бездельник, – сказал Торбеллино, зевая и подымаясь с лежанки. – Стыдно, братцы, аж жуть.

– Чего вскочил? – отозвался, не оборачиваясь, Ферри. – До обеда еще далеко, спи. Работы сегодня для тебя все равно не предвидится.

– Почему не предвидится? Случилось что?

– Есть решение – уйти на «дно» на некоторое время. Что-то слишком полиция активно закопошилась в округе.

– Да, я это заметил вчера.

– А тебя, где носило? Похоже, дома ты не ночевал, – задал вопрос Ферри, обратив внимание на заспанный и помятый вид нашего героя.

– Не поверите! Я вчера от «хвоста» еле ушел. Директор тайной полиции Рабиозо меня узнал случайно на улице и шел за мной по пятам несколько кварталов. Каким-то чудом от него отделался.

– Как же тебе удалось обвести вокруг пальца такого матерого сыщика?

– Обвел-то его вокруг пальца не я, а мой старый знакомый, разбойник Бласфемо, который по счастливой на этот раз случайности встретился мне на пути, – сказал Торбеллино, отхлебывая из чашки черный кофе.

– Бласфемо! Это который атаман шайки «Ночные гости»? – удивился Ферри.

– Он самый! Не поверите, он теперь не занимается разбоем. Он сейчас парикмахер!

– Злодей с большой дороги – парикмахер! – недоверчиво хмыкнул Гарри. – Что-то верится с трудом!

– Да-да, братцы, он обычный парикмахер. У него же отец был парикмахером. Умер недавно и оставил непутевому сыночку маленькую уютную парикмахерскую на Улице Вечерней Звезды. Поверьте, он стал совершенно другим человеком. Никакой агрессии, злобы, коварства… Бласфемо теперь добродушный веселый малый, сочиняющий к тому же неплохие стихи.

– Стихи? Разбойник сочиняет стихи? – вновь недоверчиво хмыкнул Гарри.

– Да-да, стихи! И не разбойник он вовсе, а простой горожанин, труженик.

– Труженик с большой дороги, – усмехнулся толстяк, кромсая резаком бумагу. – Ну и друзья у тебя, Торбеллино.

– Хотите его стихи о любви послушать? Сейчас, вот только вспомню.

– Не надо! – твердо заявил Ферри. – Мы о любви лучше стихи Жанны послушаем.

– Как хотите. Что-то жарковато становится, пойду прохладненького кваса куплю. Гарри, где у нас бутыль?

– В шкафу посмотри на нижней полке.

– Только не задерживайся, скоро обедать будем, – отозвался Ферри, продолжая что-то строчить в блокноте. – Да, поосторожнее на улице, помни, что тебя ищут, шляпу надвинь на глаза.

– Не волнуйся, Ферри, я мигом, одна нога здесь, другая там. Жанна не успеет накрыть на стол, я уже буду на месте.

Прихватив пузатую бутыль, Торбеллино отправился за квасом в ближайший трактир. Пройдя квартал и завернув за угол, он услышал за спиной грохот колес и дробный цокот копыт по булыжной мостовой. Он оглянулся, и веселая улыбка озарила его лицо.

• Предыдущая
• 48/63
• Следующая