Баба-Мора - Первик Айно - Страница 8
- Предыдущая
- 8/8
Но Баба-Мора не слушала его и только плакала.
— Ох, я, старая дура! — хлюпала она носом. — Это был всего-навсего самый обыкновенный обман зрения! Меня следует бросить на растерзание медведям. Ох, несчастная я Морушка, что за ужасная судьба меня ждет!
Слезы ручьями лились по щекам Бабы-Моры.
— И где тот бедный больной моряк? Я совсем забыла о нем, моя старая голова была забита нарядами и гордыней!
— Ты о нем не беспокойся! — радостно сказал Трумм. — Он выпил горячего молока и выздоровел. Сейчас он уже за тридевять земель, далеко в море.
— Нет-нет, меня следует сжечь на костре, как сжигали в старину ведьм, которым не хватало скромности! — стонала Баба-Мора.
— Ну-ну, — успокоил ее Трумм, — Уж это было бы прямым нарушением закона.
Он подлил Бабе-Море отвара шиповника и положил в кружку восемь ложек сахара, чтобы успокоить ей нервы.
Баба-Мора пила чай и плакала. В конце концов она так устала от слез и сладкого, как сироп, чая, что у нее стали слипаться глаза. Тогда Трумм отнес Бабу-Мору в постель и укрыл теплым мягким одеялом. И она тут же уснула.
Наутро Баба-Мора исчезла. Когда Трумм хватился ее, он обнаружил только пустую постель и открытое окно. На подушке лежало письмо.
«Я ушла, потому что городская жизнь меня погубит», — было написано в нем.
А вокруг — на полу, на столе, на стульях — валялись тончайшие ночные рубашки и халаты Бабы-Моры, ее платья и шляпы, пальто и туфли, духи и кремы, часы, цепочки и все прочее, что блестело, хорошо пахло или просто радовало глаз. Баба-Мора не взяла с собой ни единой вещицы.
И вот Баба-Мора снова на своем острове.
Тем временем снова наступила осень. Под соснами еще цвел душистый розовый вереск. Заросли шиповника краснели спелыми ягодами. Листья на деревьях и кустах пожелтели, а море вокруг острова стало свинцовым. Баба-Мора до блеска надраила свой дом изнутри и снаружи. Она наполнила всю посуду ягодами шиповника и орехами и насолила полную кадушку крохотных коричневых горькушек.
Покончив со всеми делами, она вымыла и расчесала волосы и украсила брови блестящими плотвиными чешуйками. И надела новый передник в красную клетку. По вечерам она садилась на берегу на камень и смотрела на море.
Баба-Мора кого-то ждала.
Но лишь когда установился первый тонкий лед, ее надеждам суждено было сбыться. Тот, кого она ожидала, мчался к острову на коньках, и лед каждое мгновение мог проломиться под ним. Сердце Бабы-Моры замерло от страха. В отчаянии она начала бормотать заклинания, и вдруг мороз усилился, а лед на море стал крепнуть. С неба, как из мешка, повалил снег. Поднялась ужасная метель. Ветер выл и свистел, штормовыми порывами налетали снежные вихри. Пришелец исчез.
— Ах, несчастная Морушка, что же ты наделала! — запричитала Баба-Мора.
Борясь с ветром, она быстро развела на прибрежных валунах огромных сигнальный костер. Заставить зиму отступить она не решилась, поди знай, что еще может случиться.
Шло время. Отчаявшееся сердце Бабы-Моры леденело при мысли, что ее гость может проехать мимо острова и исчезнуть в открытом море, откуда ему не вернуться. С величайшей осторожностью начала она творить над огнем заклинания. Она была в таком огорчении, что от ее заклинаний пламя не только не делалось ярче, наоборот — костер стал и вовсе затухать.
И тут из метели появился смертельно уставший Трумм. Он превратился почти в сосульку и с ног до головы был облеплен снегом. Баба-Мора прямо-таки полетела ему навстречу.
— Здрасьте! — сказал Трумм, еле шевеля онемевшими от холода губами. — Я совершенно случайно проезжал мимо и решил заглянуть на минутку.
Он вынул из-за пазухи завернутый в бумагу букетик. Это были последние нежные цветы валерианы. Трумм развернул бумагу и с поклоном протянул их Бабе-Море.
— Ну, — сказала Баба-Мора, принимая цветы. — на сей раз ты дал маху. У валерианы собирают корешки, а не цветы.
Трумм очень огорчился.
— Разве они не красивые? — спросил он.
— Ах, вот оно что, — догадалась Баба-Мора. — Красивые, конечно.
Баба-Мора проводила закоченевшего Трумма в дом. Она развела в очаге огонь и поставила вариться отвар шиповника. Затем велела Трумму снять мокрые ботинки с коньками и дала ему шерстяные носки, чтобы согрелись ноги. И укутала его с ног до головы в мягкую шаль.
— Как здесь хорошо, — мечтательно вздохнул Трумм, когда они сидели у очага, в котором пылали сосновые шишки, и пили дымящийся отвар шиповника. — Вокруг море, а домик такой уютный и теплый. Честно говоря, я приехал потому, что мне очень не хватает наших вечерних чаепитий.
— Ты мог бы и впредь изредка заезжать, — поспешно вставила Баба-Мора. — Долгими зимними вечерами здесь порой бывает так одиноко.
— А ведь я приехал, чтобы позвать тебя в город. — тихо сказал Трумм. — Город тебя не погубит. Причина кроется в тебе самой. И бороться ты должна с собой, а не с городом.
— Я знаю, — ответила Баба-Мора. — Но я должна набраться сил здесь, по крайней мере еще эту зиму. Я думаю написать книгу о травах, как ты мне советовал. Когда это будет сделано, я, возможно, приеду.
— Я уже старик, — ответил на это Трумм, — а путь к тебе такой долгий и трудный. Позволь мне остаться здесь и помочь тебе. Я могу зарисовывать растения. Потому что, честно говоря, я приехал просить твоей руки и сердца.
Баба-Мора залилась краской, как маков цвет.
— Не знаю, что и ответить, — промолвила она. — У меня еще никто такого не просил.
— Одно только слово, моя дорогая Эмелина! Да или нет?
И Баба-Мора шепнула:
— Да.
Мороз и метель на дворе сменились мягким теплым осенним вечером. Вокруг дома Бабы-Моры распустились большие пунцовые георгины. С моря прилетела чайка и тихонько стукнула клювом в окно, но Баба-Мора ничего не замечала. Она сидела перед очагом и смотрела в глаза своему милому Трумму. А сосновые шишки пылали красным жаром, распространяя запах смолы и приятное тепло.
- Предыдущая
- 8/8
