Товарищи - Пистоленко Владимир Иванович - Страница 55

• Предыдущая
• 55/80
• Следующая

— А я слышала. Все слышала. Так их, чертей, и надо было. Ты хорошо сделал, что шугнул их. А на меня ты… совсем напрасно обижаешься.

Она достала из кармана телогрейки платок, вытерла глаза и умоляюще попросила:

— Гора, умойся…

Взяв за руку, как маленького, она повела его к умывальнику:

— Иди. Ну, иди же, умойся…

Он покорно пошел за ней. Катя нашла полотенце:

— На, вытирайся…

Умывшись, Егор искоса взглянул на Катю, смущенно улыбнулся и покраснел.

— Эх, ты! И чего пришла не вовремя? Теперь мне смотреть тебе в глаза стыдно.

Катя тоже улыбнулась; передразнивая, состроила смешную мину, потом, прищурив глаза, показала кончик языка и шутливо сказала:

— Ну ладно. Мы возьмем да и забудем, вроде ничего и не было, а я вообще ничего и не знаю. И потом, мало ли чего с кем бывает, кому какое дело? Верно?

— Оно, конечно, верно.

Сразу посерьезнев, Катя села и показала Егору на стул против себя:

— Садись.

Егор сел.

— Гора, скажи, как ты меня понимаешь?

— А что тебя понимать?

— Ну вот, скажи: друг я тебе или нет?

— Разве узнаешь!

— Неужто так трудно узнать? — с укоризной спросила Катя.

И тут Егор почувствовал, что Катя очень дорога ему, ни к одному из друзей у него нет такого доверия, как к ней.

— Ясно, друг.

— А если друг, то скажи, Гора: ты понимаешь, что ты наделал?

Он нахмурился и взглянул на нее исподлобья:

— Хочешь допрашивать? Или, может, тоже справку об отпуске потребуешь?

— Гора, ну зачем ты так разговариваешь! Разве я тебе хоть одно плохое слово сказала?

В ее голосе Егор услышал обиду, и ему стало неловко.

— Ты, Катя, не сердись. Я… Ну конечно, я все понимаю. Все понимаю, а сделать ничего нельзя. Теперь ничем не поправишь. И рад бы всей душой… Я только что из военкомата пришел, на фронт просился. Не взяли. Отказал военком. Он велит снова в училище вернуться.

— Ты прямо с самим военкомом говорил?

— Ну да. А что?

— Так, ничего. Просто спросила.

Егор наклонился к ней и заговорил срывающимся голосом, горячо и возбужденно:

— Ты знаешь, Катюшка, кабы мне разрешили, кабы меня взяли на фронт, я знаешь что сделал бы? Я бы так же сделал, как Александр Матросов. Клянусь тебе! Вот! И нисколечко, понимаешь, вот даже столечко, — он показал кончик ногтя на пальце, — не жалко себя и ничего не боязно. Вот подумаю, что там убить могут, а нисколько не страшно. Пускай! Даже лучше. Чем так жить… Нет, теперь всё! Дезертир! Теперь все от меня шарахаться будут. Ты, может, думаешь, что я не понимаю? Все понимаю. Все. Ну и пускай шарахаются, так мне и надо!

Неизвестно, как долго каялся бы и бичевал себя Егор, если бы Катя не остановила его:

— Здравствуйте! Опять пошли-поехали! Или на слезы снова тянет? Так целый год можно ехать. И все на одном месте. Труда не много понадобится. Ты вот лучше послушай, что я придумала. Попросись у своих ребят из училища, чтобы они взяли с собой на работу в метеэс.

— Не возьмут. Ну, разве они согласятся!

— А ты поговори…

— И говорить нечего. Я и так знаю.

— Давай я переговорю с теми, что у нас стоят.

— А разве у вас тоже стоят?

— Те двое, что от вас ушли. Поговорить?

— Нет, не надо. Я сам. Только все это напрасно.

— «Напрасно» да «не согласятся»! А ты повидай их. Ничего не выйдет — тогда можно и к мастеру. Он у них у всех, говорят, за старшего. А директору письмо напиши, что вернешься и просишь принять обратно. Напишешь?

— Письмо я напишу. Я и военкому пообещал. Он сказал, что сам будет писать в ремесленное. Только не знаю, какой толк из этого получится.

— Получится. А будешь сидеть без дела… — Она снова перешла на ласковый тон. — Гора, ты не думай так, что все, мол, без толку. Как раз наоборот. Вот увидишь, все хорошо будет. Напишешь, ладно?

Он кивнул головой.

— И насчет работы в метеэс поговоришь?

— Поговорю.

— Вот и хорошо! — обрадованно сказала она. — Только не тяни с этим. Приходи к нам сегодня вечером, когда ребята вернутся с работы. В окно-то увидишь, как пойдут.

— Я сейчас пойду в метеэс.

— Правильно, Гора. Иди. А я побегу на работу.

Она по-мальчишески крепко пожала ему руку и убежала.

Мазай и Жутаев решили было начать уборку, когда в цехе станет тепло и можно будет работать в одних комбинезонах, но, убедившись, что тепла придется ждать долго, принялись наводить в литейке порядок. Директор предложил им в помощь двух-трех рабочих, но они отказались: дел пока немного, и они справятся одни.

Работали на совесть, почти не отдыхая. Еще до обеда цех был очищен от мусора, и все лишнее, что не имело прямого отношения к работе литейки, выставлено за дверь. Мазай отыскал где-то большую тряпку, разорвал ее пополам, поделился с Жутаевым, и они вдвоем протерли на окнах пыль. И без того светлое помещение стало выглядеть еще веселее.

Когда Егор вошел в литейку, Жутаев и Мазай просеивали формовочную землю, подготовляя ее к завтрашнему дню. Жутаев стоял у решета и, изредка встряхивая, двигал им из стороны в сторону, а Мазай лопатой кидал на решето сыроватую землю. Оба были так увлечены работой, что даже не заметили прихода Егора. А он постоял у двери, поежился, стараясь понять, действительно ли не видят его Жутаев и Мазай или просто делают вид, что не замечают. Егор подошел поближе и несмело окликнул Мазая:

— Васька!

Мазай оглянулся и, увидев Егора, опустил лопату.

— Гляди, Жутай, «отпускник» явился! — И тут же Мазай грубо прикрикнул на Егора: — Зачем пришел? Ну? Или тебя звали, чтоб премию выдать?

— Возьмите меня к себе… на работу. В ремесленное я все равно вернусь… только сейчас отнес письмо на почту… директору училища. Возьмите!

Голос у Егора дрожал, а глаза смотрели просяще.

— Нет! Иди туда, откуда пришел, — ответил Мазай. — Мы тут и одни со всем управимся. Давай проваливай! Активист какой нашелся! Уходи, уходи, чтоб и духу твоего тут не было!

Егор стоял, опустив голову, и переминался с ноги на ногу.

— Или не слышишь, что говорят?! — прикрикнул Мазай.

— Почему не слышу? Слышу… Возьмите меня… Васька!

— Сказано — нет, значит, нет. И нечего тебе сюда ходить, свой нос показывать. Поворачивай на обратный курс. А шинель напрасно на себя напялил — больше ты форму носить не имеешь права. Ну, будь здоров! Счастливо отдыхать. Нам некогда балясы с тобой точить.

— Васька, даю слово — я не помешаю. Вот увидите!

— А ты попробуй помешать, попробуй только! Ну? Больше пробовать не отважишься.

— Нет, я не так сказал. Я, мол, помогать буду. Выручите, ребята, меня! Мне же совсем деваться некуда. И в военкомате не взяли. Я и сам не рад, что все так случилось.

— Слыхал, Жутай, — «случилось»! Будто не он дёру дал, а само собой так случилось, без его желания. Хорошо поёшь, только мы твою песню насквозь знаем. Давай поворачивай назад, не отрывай от работы!

Жутаев молча следил за разговором. Сначала он не хотел вмешиваться, но, уловив в голосе Егора мольбу, а во взгляде тоскливую безнадежность, почувствовал, что дольше молчать не может и готов поддержать Егора. Но сначала надо было поговорить с Мазаем наедине, и он сказал Егору, также стараясь быть грубоватым:

— Набезобразничал, а теперь просишь выручить? А когда убегал, с нами советовался? Помнил, что есть у тебя товарищи? Нет, не помнил. Ты эгоист, ты о себе только думаешь. Выйди из цеха… а через полчаса заходи. Мы с Мазаем посоветуемся, как быть с тобой дальше.

Егор хотел что-то сказать, но Жутаев выпроводил его:

— Иди! Разговор потом будет. Правильно, Мазай?

• Предыдущая
• 55/80
• Следующая