Слева от солнца - Раин Олег - Страница 15

• Предыдущая
• 15/57
• Следующая

С родней своей Генка перезнакомился быстро. В избе, двумя окнами выходящей на улицу и одним в огород, жило всего двое стариков. Бабушка Федосья Ивановна, кругленькая и невысокая, с добрым, словно выпеченным из ржаной муки лицом, и дед Жора, сухонький, как щепка, чуть сгорбленный, с всклокоченной бороденкой и косматым взором. Дед Жора, по выражению бабушки, был «драчунишкой». Тощий-то — тощий, а кулаки имел преогромные! Ими, считай, и отвоевал симпатичную Феню у парней из соседней деревни. И не боялся ведь ничего! Всего разок и убегал от «супротивника». Это когда уже после скромной свадебки тащил молодой жене кадушку из-под огурцов — бочку не то чтобы тяжелую, но уж дюже громоздкую. Вот разобиженные бабушкины кавалеры и подстерегли его с дубинами. Устроили засаду по всем правилам — не то впятером, не то даже вшестером. И быть бы деду ломаному и битому, да спасли все те же тощие ноги. «Он ведь у меня, как таракан был шустрый! — восторгалась бабушка. — Попробуй поймай! А домой прибежал красный весь, взмыленный. Сбросил кадушку, схватил полено — и назад. Вот такой вот он у нас был».

— Чегой-то был-то! — возмутился дед. — Я, чай, не помер…

Самое странное, что оба — и дед, и бабка, похоже, обрадовались неожиданному родственнику. Во всяком случае, бабушка Феня этого не скрывала и с ходу усадила Генку за стол. Дед Жора маялся радикулитом и сползать с печки не рискнул.

— Слезть-то слезу, а обратнова уже того… — дед Жора маячил над печкой нечесаной головой. — Поэтому, Генка, никогда не хворай! Жене хлопоты и тебе маета.

— Да я вроде пока без жены.

— А скока тебе ужо?

— Четырнадцать.

— Ну-у! Ишо сопляк, конечно. Только ить все одно придется. Женка — она, Ген, как приговор суда. Хошь не хошь, а впрягайся. Как ни отмахивайся, все одно упекут под венец.

— Ну, ты скажешь, старый! — обиделась Федосья Ивановна. — Не больно-то тебя и принуждали.

— Дурак был. Такой же молодой, как он. И не болел ишо…

Словом, дед Генке сразу понравился — и ворчливой своей словоохотливостью, и странным выговором, и даже расхристанной бородкой. Ни дать ни взять — леший из детских сказок. Отца же он напоминал разве что телосложением. Об этом Генка тут же и сказал Федосье Ивановне, чем немедленно ее рассмешил.

— Какое там телосложение! — она даже руками замахала. — Это у других телосложение, а у моего — сплошное теловычитание.

— Затоть ты у нас колобком родилась! — немедленно последовал ответ с печи. — Катаешься по избе, все равно как мячик в воротах…

— Ты пей-пей, Геночка, не слушай старого!

— Я пью.

— Вот и молодец, — в отличие от супруга, Федосья Ивановна говорила вполне грамотно. — Да-а… Танька-то у Радислава всегда метила в начальницы. Радик, помню, рассказывал. Хозяйка! Властная, с голосом. Бухгалтером, значит, работает?

— Ну, не совсем… — Генка решил, что объяснять разницу между старшим менеджером и бухгалтером будет лишним. — Спасибо, Федосья Ивановна. Такое молоко, прямо упился.

— А ты еще пей. Мяса-то нет, зато молока хватает. Козье-то — оно, говорят, еще полезнее коровьего.

— Особо для мужиков, — проскрипел дед Жора. Ему тоже хотелось участвовать в беседе. На печи было жарко и скучно, а поучить свежего человека — святое дело! — Не будешь пить, жена не полюбит. И не заманишь такого вот колобка в клетку…

— Не болтай! Рано ему еще про это думать! — Федосья Ивановна нахмурилась, но Генка заметил, что сердитость ее больше напускная. Судя по всему, шуточки старика здесь были делом привычным — и тонус поднимали не хуже бразильского кофе.

— Еще кружечку?

— Не-е, Федосья Ивановна, больше не лезет…

— А ты меня лучше бабой Феней зови. Или просто бабушкой.

— Годится! — Генка кивнул. — А Георгия Кузьмича буду дедом звать.

— Меня никуда звать не надоть. Мне и здесь хорошо, — немедленно прошамкал дед Жора.

— Это верно. Один раз недавно позвали — и вон какой вернулся, — кивнула бабушка Феня.

— А куда звали?

— На рыбалку, конечно. Они ведь у нас только это и умеют, добытчики!

Всклокоченная головенка вновь поднялась над печкой.

— Она ж, Генка, ни в жизнь не признает, а я, между прочим, в тутошних местах наипервейший рыбак! Из любой лужи пескарей с гольянами надергаю.

— А толку? — бабушка Феня даже руками всплеснула. — В доме шаром покати, одной ухой, считай, и питаемся.

— Во-во! Без ухи-то моей давно б отощала.

— Без ухи твоей мы давно бы уехали. Как все нормальные люди, — бабушка Феня обернулась к внуку. — Мне еще мать покойная говорила: кто рыбалит да удит, у того ничего не будет. Ругала, что за непутевого иду.

— Чего ж не послушались?

— Так глупая была, ветер в голове. А он тоже, липун хитрый, — на зорьку как-то уговорил. С удочками посидеть, с костерком да картошечкой. Вот за костерком-то и проморгала свое счастье.

— Ишо незвестно! — немедленно встрял дед Жора. — Вышла б за Митьку — и была бы теперь вдовой.

Бабушка Феня пригорюнилась:

— Это верно. Митька-то, его дружок, поумнее был, поинтереснее. Высокий, обходительный. Я ведь на него все больше смотрела, а этот суслик меж нами прыгал. Вот Митька и уехал в город. Там отучился, офицером стал. Всего разок и приезжал погонами похвастаться. Фотографию вон оставил.

Проследив за ее взглядом, Генка рассмотрел на черной, висящей на стене доске целую серию аккуратно приклеенных фотографий. Где-то там, среди желтоватых, полувыцветших лиц, видимо, и хранилось фото бабушкиного ухажера…

— А что потом?

— Потом война с Китаем приключилась. Митя горел, вернулся слепым, с ожогами.

— Прожевали и выплюнули нашего Митьку! — проворчал дед. — И пенсию грошовую дали.

— А почему не лечили?

— Потому что так дешевше! — фыркнул дед. На этот раз он уже не шутил, злился. — Кому мы, Генка, нужны-то? Мы ж для них — пушешное мясо!

Он так и сказал «пушешное», но Генка не улыбнулся.

— Вот и ссылають всех по домам — помирать да доживать свой век, — продолжал дед. — Деревням-то давно каюк, — вот нас всех в кучу и сгребают. Все равно как мусор в уголок. Митьку с Пашкой, стариков Юзовых…

— А сейчас что с ним? — не удержался и перебил его Генка. — С Митей вашим?

— Успокоился наш Митенька, — вздохнула бабушка Феня. — Всего годика два и протянул… Слышь, Жора, надо бы могилку его подновить. Совсем опростилась.

— Надоть-то надоть, только куда я с такой спиной? Это Митьке там хорошо да покойно, отмучился ужо, а нам еще терпеть да маяться.

— Чего болтаешь, старый? У внучка аппетит пропал, — бабушка Феня улыбнулась Генке. — Ты нас не слушай, Ген! Мы же старые, с кем тут еще поговорить? Вот и трещим без умолку. А ты отдыхай с дороги. Кровать я тебе новым застелю. Меду надо попросить у Пашки. Это пасечник наш тутошний.

— Пасечник… — проскрипел дед. — Куркуль он, а не пасечник.

— Ладно тебе! Торгует человек медом, что в том плохого?

— Как рыбой делиться, так он тут как тут. А как медом по-соседски угостить — не допросишься.

— Не очень-то мы и просили, — возразила бабушка Феня.

— И не будем! У нас ишо совесть-то не повывелась. Проживем как-нибудь без меда евоного… — дед Жора вздохнул. — Сахар — он тоже сладкий. Не хуже меда.

— Будто у нас сахар есть! Хлеб, между прочим, тоже кончился.

— Так у меня же хлеба навалом! Еще полбуханки! — обрадовался Генка. — И в магазин я могу сбегать. Только скажите куда. Сейчас прямо и слетаю…

Промтоварную лавку, больше похожую на перекрашенный в желтый цвет автобус, Генка нашел быстро. Не таким уж сложным мегаполисом оказалась здешняя Соболевка. Шесть-семь улиц, три-четыре десятка дворов, все прочее — в сплошных зарослях и запустении. На взгорке отлично просматривалась громада МТС, где-то левее скрывался пруд, а далее петляла речка Ляма — здешний приток Кумарьи.

• Предыдущая
• 15/57
• Следующая