Сказочные повести. Выпуск пятый - Чеповецкий Ефим Петрович - Страница 48

• Предыдущая
• 48/61
• Следующая

Мы встали на шоссе. И такое это оказалось прекрасное шоколадное шоссе — само заскользило, заскользило, и мы понеслись к воротам Шоколадного городка.

Великолепное ощущение шоколадного простора окружало нас. А какие там были прекрасные запахи! Я вдруг представил себя совсем маленьким, таким маленьким, каким был очень давно, еще до войны. И я сосу маленькую конфетку — называется «Коровка». И какой-то тоже маленький мальчишка подбегает ко мне и нахально, прямо изо рта, вырывает тянучку. Сует себе в рот и убегает. Пока я сообразил, что произошло, он уже далеко убежал.

Вот когда мне было обидно. Я тогда заплакал. Так я и потерял мою конфету, а уж дососать оставалось совсем немножко, совсем тощенькой, худенькой была моя «Коровка». И вот теперь, когда я стал взрослым дяденькой и у меня под ногами шуршит шоколадное шоссе, а совсем рядом вздыхает огромное Мармеладовое болото, мне все еще хочется поймать того мальчишку. Поймать и отнять у него мою конфету.

Шоссе круто взяло вверх, и мы подкатили к огромным шоколадным воротам. Здесь шоссе затормозило, и мы остановились. Над воротами мы прочитали надпись, сделанную, наверное, недавно белым ванильным кремом: «Дорогой Торопун-Карапун и его друзья! Добро пожаловать в наш прекрасный Шоколадный городок!»

— Ну вот и все, — сказал Морской Конек. — Мне пора. Дальше вы уж сами.

— Спасибо! — кивнул головой Торопун-Карапун. — И передавай привет Ослику!

Морской Конек крутанул хвостом:

— Счастливо! — и стал быстро удаляться.

— Море берет свое, — глубокомысленно сказала Ложка. — Конек-то он конек, а все же морской…

Не успела она договорить, как шоколадные ворота заскрипели, отворились, и шоколадное шоссе бережно понесло нас в Шоколадный городок.

Ух, какие сладости окружали нас в Шоколадном городке!

Мы жили в огромном десятиярусном торте. Наверху, на крыше торта, круглый год цвели кремовые розы. Нам были отведены в торте три лучшие комнаты-люкс на третьем этаже, как повернешь на лестнице направо.

В комнате встретил нас — кто бы вы думали? — Цыпленок. Оказывается, он давно уже был тут и от скуки съел два шоколадных стола, миндальный стул с орехами и ножку от миндального дивана.

Но еще было довольно много хорошей мебели: сдобные кресла, диваны и кровати из пирожных буше с зефиром да еще два бисквитно-фруктовых телевизора, установленных в гостиной и в отдельной особенно сладкой комнате.

В этой сравнительно маленькой комнате, стены которой были заглазированы помадкой и фруктами, под самым потолком кружился ветер из сахарной пудры. И все время играла тихая музыка: тра-ля-ля! тра-ля-ля-ля!

В этой комнате поселили меня с Солдатиком. А рядом жили Торопун-Карапун, Цыпленок и Ложка. Самая большая бисквитно-миндальная комната была нашей гостиной.

Первые два дня мы ликовали, наслаждаясь сладостями, которые окружали нас. Все можно было съесть. Ешь хоть целый шоколадный стол! Пожалуйста. Никто не будет ругать. А утром принесут новый стол — точно такой же. Каждое утро шоколадные человечки приносили нам новую мебель взамен той, что мы съедали за день.

Но вернусь к началу и расскажу о событиях по порядку — так, как они происходили день за днем.

Первый день.

Я проснулся в Шоколадном городке. Солдатик уже не спал и чистил ружье.

— Ты завтракал? — спросил я.

— Да, — ответил он. — Я полизал стенку.

Тогда я тоже подошел и несколько раз лизнул стенку, стараясь ухватить кусочек фруктовых обоев.

Потом, убирая постель, я нечаянно откусил край подушки! Ох, как это было восхитительно вкусно! Этот краешек так и растаял у меня во рту! Мне захотелось съесть всю подушку. Тогда у меня еще три останется, подумал я.

В этот момент шоколадная дверь гостиной открылась, и вошел шоколадный человечек. На голове у него была золотистая шляпа, похожая на корзиночку с фруктами.

Он отвесил низкий поклон и шоколадным голосом произнес:

— Доброе утро. Как спали-почивали — на бочку или на спинке? Мягка ли была зефирная подушечка? Не морщилась ли сливочная простыночка? Не мял ли бочок слоеный матрасик? Не давило ли кремовое одеяльце?

Второй день.

Я уже знаю названия некоторых улиц. Наш торт-дворец находится на Бисквитной улице. Если пройти от дворца направо, на углу кондитерского магазина Песочная улица. По ней я прошел вниз к набережной реки. Река эта была странного малинового цвета и медленно катила свои воды. По ступеням набережной, сделанным из миндального печенья, я спустился к самой реке. Я протянул руку к воде. Но это оказалась не вода, нет, а прекрасное малиновое варенье!

Я побоялся измазать лицо в малиновом варенье, как это уже случалось в детстве, и повернул назад. Возвращался я новым путем и немного заблудился. Я попал на Кремовую улицу, где дома были ниже, с подслеповатыми окнами из леденцов. Впереди дорогу мне преграждал забор. Я попробовал перелезть через забор. И увидел, что он сделан из трехслойного мармелада. Тогда я попросту проел большую дыру в заборе.

Я пролез в дыру. За забором была шоколадно-конфетная свалка — валялись шоколадные двери, куски карамельных труб, поломанные шоколадные рамы, куски леденцов и огромная гора чего-то коричнево-лилового. Я подошел, копнул и увидел, что это какавелла.

И тогда я вспомнил. Это было давно, там, в моем детстве, в детской колонии.

Детская колония… Динь-бом! — звонила церковь в маленьком городке Ташино.

Детская колония — зима, сугробы.

Вторую зиму ходим мы через сугробы по узенькой тропинке. По очень узенькой тропинке. Мы сами ее пробиваем каждое утро. Мы идем через лес.

Мы идем по сугробам. Мы идем через лес по сугробам в городок Ташино.

Там, в городке Ташино, мы учимся в школе и нас кормят. Нас кормят, а мы голодны. Мы хотим есть. Мы всегда, всегда, постоянно хотим есть.

И вот однажды в детскую колонию прислали какавеллу.

Вы, наверное, не знаете, что это такое?

И мы не знали, что это такое, и мы по очереди бегали в кухню. А там в большой чан, вмазанный в плиту, сыпали, сыпали из мешка хрупкие, мягкие коричневые скорлупки, и они кипели в котле, и воздух делался тяжелым от запаха какао. В этот день нам выдали по куску сахара, и каждый бросил этот кусок в лиловато-коричневый напиток, и мы пили что-то очень похожее на какао. На домашнее, довоенное какао. В этот вечер мы вышли из столовой шумные, будто опьянели. Шагая по занесенной снегом тропе, не мерзли.

Мы толкались, играли в снежки; с криком и смехом мы бросились к столу в раздевалке, где обычно почтальон оставлял письма. Мне письма не было. Мне давно не было писем. А Витя получил. Получил и перестал смеяться. И дал прочитать мне. Оно так и впечаталось в мою память, — очень коротенькое письмо, написанное нетвердым, мальчишечьим почерком.

Витя глядел на письмо, будто оно было длинным и он никак не мог дочитать его до конца. От Шуры это было уже не первое письмо. В одном из них он даже прислал свою фотокарточку.

Витя долго смотрел на письмо, и я понял, что он придумывал что-то. Что-то очень важное.

Он подошел к своей кровати, над которой висела фотокарточка юнги Шуры. Снял карточку со стены и положил в карман куртки.

— Ты что? — забеспокоился я. — Зачем ты?!

— Какавелла, какавелла… — говорил Витя с досадой. — Набухались этой какавеллой!

• Предыдущая
• 48/61
• Следующая