Шуберт - Кремнев Борис Григорьевич - Страница 64

• Предыдущая
• 64/65
• Следующая

Однако работа никак не ладилась. Пожалуй, впервые в его жизни. Как ни старался Шуберт скондентрировать мысли, они возвращались к одному и тому же, мелкому и ничтожному, – к противному вкусу рыбы во рту. Этот привкус яда и смерти неотступно преследовал его. Он вытеснял все другое. И от него не было спасенья.

Теперь Шуберт уже не думал ни о настоящем, ни о будущем, ни о том, что осталось недоделанным и что предстоит сделать, ни о жизни, которая, видимо, уже прошла, и ни о смерти, которая, вероятно, скоро придет. Он думал лишь о том, как бы избавиться от вкуса рыбы во рту.

Только в часы, когда его оставляло сознание, он обретал свободу. И начинал петь. В бреду, забывшись, он вспоминал музыку. И она утешала его., Фердинанд, презрев опасность заразы, самоотверженно ухаживал за братом. Чем мог старался облегчить его участь. Не жалел ни средств, ни сил, ни здоровья.

Особенно трогательной была сводная сестренка Жозефина. Для нее существовал лишь больной. Обо всем ином она позабыла. Жозефина целыми днями просиживала с братом и отходила от его постели только затем, чтобы немного поспать. Едва отдохнув, она снова спешила к больному.

Тринадцатилетний ребенок оказался куда добрее и отзывчивее, чем отец. Старый Франц Теодор, смиренно закрывая свои рачьи, навыкате глаза, уповал на мудрость всевышнего и на его милосердие. Он отнюдь не торопился к больному сыну. И лишь неустанно призывал заранее подчиниться священной воле господней.

Что двигало стариком? Ханжество? Страх за свою собственную жизнь? (А ведь самому Францу Теодору оставалось жить всего-навсего около двух лет. Впрочем, кому дано заглядывать в грядущее? Если бы люди обладали этим умением, насколько меньше было бы подлостей на земле.) На все эти вопросы трудно, а вернее, невозможно ответить. Вероятно, им двигало и то, и другое, и третье. Во всяком случае, за все время болезни сына Франц Теодор ни разу его не навестил. Что не помешало ему без конца одолевать Фердинанда настояниями, чтобы сын перед смертью был причащен святым тайнам.

Когда Шуберт заболел, друзей рядом не было. Они появились лишь в самые последние дни. Не потому, что боялись заразы, а потому, что ничего не знали о его болезни.

Как только им стала известна беда, постигшая друга, они тут же поспешили к нему.

Пришел Шпаун.

Пришел Бауэрнфельд.

Пришел Лахнер.

И не пришел Шобер. Несмотря на то, что именно ему адресовано последнее письмо Шуберта. Со слезной мольбой прийти, «прийти на помощь».

Шобер испугался. Животный страх за свою жизнь оказался в нем сильнее любви к другу. И только после долгой борьбы Шобер, наконец, победил подленькое чувство. Собравшись с мужеством, он пришел. Но было поздно. Шуберт уже лежал без сознания и Шобера не узнал.

Он метался в бреду, все порываясь вскочить с постели и уйти из сырой и холодной, как могила, комнаты. Ему казалось, что его заживо погребли.

– Не оставляйте меня здесь, под землей! Неужели я не заслужил места на земле?! – умолял он брата.

После того как Фердинанд стал уверять, что он лежит дома, среди своих, он вдруг произнес:

– Нет, неправда… Бетховен здесь не лежит…

Как все больные, он страшился ночи. А умер в 3 часа пополудни 19 ноября.

Последняя его фраза привела к долгим, мучительным пререканиям Фердинанда с отцом.

Франц Теодор считал, что умершего сына надо хоронить на ближнем кладбище. Так проще, а главное, дешевле. От покойного не осталось никакого наследства. Все его имущество по официальному протоколу было оценено в 10 флоринов.

Фердинанд же истолковал фразу брата как его предсмертную волю. Шуберт, считал он, завещал похоронить себя рядом с Бетховеном, а тот погребен на дальнем, Верингском кладбище.

Это, конечно, увеличивало похоронные издержки.

После настойчивых уговоров Франц Теодор, наконец, сдался. Он поступился некоторой суммой и принял участие в оплате неправомерно дорогих, по его мнению, похорон.

Серым ненастным днем, когда небо и воздух иссечены осенней изморосью, Шуберта свезли на кладбище. Его положили в землю неподалеку от Бетховена. Так, как он того желал.

А на надгробии впоследствии высекли надпись, принадлежащую Грильпарцеру:

Здесь музыка похоронила

Не только богатое сокровище,

Но и несметные надежды.

Здесь лежит Франц Шуберт 1797-1828.

Эта надпись далась Грильпарцеру нелегко. Немало перьев и бумаги извел он, пока, наконец, ее составил. Было создано несколько вариантов. Вот наиболее важные из них:

Текст, высеченный на надгробной плите, долго обсуждался друзьями покойного. Взвешивались все «за» и «против», в жарких спорах оговаривалось каждое слово. И в конце концов совместно и с общего согласия был принят окончательный вариант.

Однако впоследствии на Грильпарцера обрушился град попреков и обвинений. Его обвиняли во, всех смертных грехах. Его хулили, поносили, ему ставили в вину, что он умалил роль и значение Шуберта, кощунственно занизил ценность созданного им.

Меж тем Грильпарцер подчеркнул лишь одну мысль, простую, трагичную и справедливую. Шуберт умер в самом буйном расцвете сил как человеческих, так и творческих.

В тридцать два года человеку только жить да жить. И творить и работать.

В тридцать два года Бетховен еще не создал ни одной из своих великих симфоний – ни Героической, ни Четвертой, ни Пятой, ни Пасторальной, ни Седьмой, ни, наконец, Девятой.

«Гамлет» написан Шекспиром тридцати семи лет, «Отелло» – тремя, а «Король Лир» – четырьмя годами позже.

И доживи Сервантес только до тридцатидвухлетнего возраста, мир был бы лишен «Дон Кихота».

Как ни грандиозно наследие Шуберта (число его произведений, дошедших до нас, составляет поистине астрономическую цифру – 1250), как ни высока художественная ценность созданных им шедевров, факт остается непреложным: свершив великое, он умер на пороге новых великих и, без сомнения, еще более многочисленных свершений.

Это и хотел сказать Грильпарцер своей правдивой и бесхитростно-мудрой надписью.

Вместе с тем он не сказал другого, но вряд ли разумно винить его. Много ли скажешь в скупых словах короткой эпитафии, к тому же написанной тогда, когда душевная рана еще не затянулась и кровоточит?

Он не сказал, что Шуберт за свою короткую, как вздох, жизнь создал столько вдохновенного и нетленно прекрасного, сколько в избытке хватило бы на несколько длинных человеческих жизней.

Поэт был так же скромен и так же боялся громких слов, как его недавно умерший друг.

Потому он не сказал и того, что музыка Шуберта завоюет весь мир.

Это за него досказала жизнь.

Москва – Ессентуки – Москва

1962-1964

1797, 31 января – Родился в Вене, в предместье Лихтенталь, в квартале Химмельпфортгрунд.

1803 – Начало занятий в школе отца.

1808 – Поступление в императорский конвикт.

1810 – Первые попытки творчества.

1812 – Смерть матери. Учение у Сальери.

1813 – Вторичная женитьба отца. Первая симфония. Уход из конвикта.

1814 – Работа помощником учителя в школе отца. «Маргарита за прялкой».

1815 – «Лесной царь», «Розочка» и другие песни, 4 оперы, 2 мессы, «Трагическая» и до-мажорная симфонии, 2 фортепьянные сонаты.

• Предыдущая
• 64/65
• Следующая