Превращение (ЛП) - Арментраут Дженнифер Л. - Страница 2
- Предыдущая
- 2/88
- Следующая
Часом позже я все еще находилась в раздевалке. Освежившись в душе и надев чистую хирургическую одежду, взятую из дезинфекционной камеры[7], я стояла перед зеркалом и пыталась собрать свои мокрые светлые волосы в хоть какое-то подобие хвоста. Тушь потекла еще в душе, и я вытерла ее рукавом. Теперь у меня были темные круги под глазами. Смертельно бледная кожа была туго натянута на скулах, а голубые глаза выглядели холодными и пустыми. Я смотрела на отражение и чувствовала себя проигравшей.
Когда же я стала такой впечатлительной? Такой трусливой? Я беспощадно мучила себя воспоминаниями, даже не пытаясь их отогнать. То, как я насмехалась над другими студентами, когда какой-то тощий иностранец изверг рвотные массы в первый же день курса макроскопической анатомии. Или тот раз, в восьмом классе, когда я гналась за Эми Андерсон, нарядившейся королевой пчел, прямо от автобусной остановки, засовывая дождевых червей ей в волосы.
Оказалось, что я стала одной из тех, которых сама презирала. Для всего медперсонала отделения скорой помощи больницы Святой Марии я стала истеричкой и чистоплюйкой, у которой кишка оказалась тонка. Это ранило меня так глубоко, что нужно было наложить эмоциональные швы, чтобы рана затянулась.
Стук в дверь вывел меня из состояния озабоченности жалостью к себе.
— Эймс, ты еще здесь?
Дверь распахнулась. Уверенными шагами доктор Фуллер подошел к краю узкой скамьи, на которой сидела я.
Некоторое время он ничего не говорил. Даже не глядя, я знала, что он стоит, опустив голову вниз. Наверняка его руки находились в карманах чистого белого халата, а локти были прижаты к бокам. Всем своим внешним видом он походил на высокого белого аиста.
— Ну, ты как, держишься? — внезапно спросил он.
Я пожала плечами. Все, что бы я ни сказала, стало бы неубедительным оправданием моего поступка, сродни тому, что произносило бесчисленное количество студентов-медиков, которые прекращали посещать занятия.
— Ты знаешь, — начал он, — я видел много врачей, хороших специалистов, которые ломались под давлением негативных обстоятельств. Ты устала. У тебя стресс. Может, у тебя личные проблемы. Такое случается со всеми нами. Но некоторые оставляют это здесь, — он указал на шкафы позади меня, — вместо того, чтобы вытаскивать это оттуда. Именно это и делает нас хорошими врачами.
Он ждал моего ответа, но я только кивнула.
— Я знаю, что ты прошла через многое в этом году, потеряв своих родителей…
— Родители здесь ни при чем. — Я не хотела резко перебивать его, но слова были сказаны, прежде чем я смогла подумать о них. — Извини. Но, правда, я уже забыла об этом.
Он глубоко вздохнул, когда сел рядом со мной на скамейку:
— Почему ты хочешь быть врачом?
Прежде чем я ответила, мы просидели там долгое время, как тренер и звездный игрок, который вертит в руках свой мяч.
— Потому что я хочу помогать людям. — Я лгала. Сильно. Но даже я не знала причину, хотя в любом случае, ему не нужен был правдивый ответ. Настоящие врачи теряют способность к человечности и пониманию еще до того, как получают свои дипломы. — И потому, что я люблю это.
— Ну, я люблю гольф. Но это же не делает меня Тайгером Вудсом[8], не так ли? — он рассмеялся своей шутке, а затем снова принял задумчивый вид. — Ты знаешь, в жизни каждого наступает такой период, когда просто необходимо тщательным образом обдумать цели, поставленные перед собой, признать, что ты не всемогущ, и более реалистично взглянуть на свои возможности.
— Ты говоришь, что мне следует стать дантистом? — спросила я, выдавливая из себя улыбку.
— Я говорю, что ты вообще не должна была становиться врачом, — Фуллер даже похлопал меня по спине, словно это могло сделать его резкие слова помягче. Он встал и направился к двери, но внезапно остановился, как будто подумал о чем-то: — Знаешь… — начал он, но не закончил мысль. Вместо этого покачал головой и вышел за дверь.
Мои кулаки с гневом сжались, и я стала шумно вдыхать воздух, изо всех сил стараясь восстановить самообладание. Я провалила тест Великого Босса. Мне нужно было сказать, что я люблю деньги. Так было бы лучше, чем просто пускать ему пыль в глаза.
Хотя это и были две основные причины, по которым люди вступали в борьбу за место под солнцем: но ни финансовое обеспечение, ни желание помочь другим не являлись теми истинными мотивами, по которым я хотела быть врачом.
Меня влекла власть. Власть держать в руках человеческую жизнь. Власть смотреть в лицо смерти и уверенность, что я смогу ее победить. Этой властью обладали врачи и Бог.
Я представляла себя современным Мерлином[9]: скальпель вместо волшебной палочки, планшет с бумагой[10] вместо книги заклинаний. Я съежилась от нелепости моих мыслей.
Я могла бы переодеться в свою одежду, незаметно выскользнуть из больницы и никогда не возвращаться. Но потом я подумала о своем мертвом отце и вспомнила одно местечко из тех редких советов, которые он когда-либо давал мне: «Если ты боишься чего-то, не стоит прятаться. Страх не обладает разумом. Единственный способ победить его — познакомиться с ним».
Как только эта мысль пришла мне в голову, моя неуверенность в себе исчезла. Это было испытание веры в себя. Я не собиралась провалить его.
Выйдя из раздевалки, я стала пробираться сквозь переполненное отделение скорой помощи, не видя и не слыша своих коллег и пациентов, которые заполняли койки, отгороженные друг от друга ширмами. Я покинула отделение скорой помощи и травматологии, открыв двери, ведущие в центральную часть больницы.
Кабинеты, мимо которых я проходила, были закрыты, а окна — темными. В главном вестибюле никого не было, за исключением одного уборщика, который опирался на опустевший регистрационный стол, лениво читая старую газету, в то время как его уборочная тележка стояла в центре комнаты. Он едва поднял голову, когда я в своем безумном полете задела локтем тележку, и из нее выпала стопка бумажных полотенец и упала на пол.
Я подошла к лифтам, нетерпеливо нажала на кнопку, в нетерпении постукивая ногой. Спустя, как мне показалось, бесконечно долгое время, потертые металлические двери открылись, я вошла внутрь и нажала на кнопку подвального этажа.
Безрассудная решимость повела меня вниз по длинному коридору прямо к моргу. Я проходила по нему только однажды, в день экскурсии по больнице. Это был простой маршрут. Я нашла, причем без особых затруднений, дверь, на которой не было никаких обозначений, провела своей идентификационной карточкой через прорезь устройства считывания пропусков и услышала резкий щелчок разблокировки.
Уже схватившись за ручку, я остановилась, впервые задумываясь, что же собиралась доказать себе. Я боялась, что была плохим доктором. И пришла, чтобы встретиться лицом к лицу со своими страхами и посмотреть на Джона Доу во всем его изувеченном великолепии. А что, если я не смогу выдержать это?
Меня охватил ужас при мысли о том, что его тело могло и не иметь столь обширных повреждений, как я помнила. В памяти всплыл образ испуганного лица Эми Андерсон, когда она держала в своей ладони извивающихся червей: ее страх превращал этих безвредных существ в монстров. Может, мой запаниковавший мозг преувеличил раны Джона Доу?
«Нет. Ты не истеричка. Ты точно знаешь, что видела».
Не дав себе передумать, я вошла в прохладное помещение, пропахшее антисептиками[11].
Больничные морги во многом отличаются от своих кинематографических сородичей. Это не глухие помещения с сильным освещением. На самом деле, морг в больнице Святой Марии был маленьким и загроможденным вещами. Дежурный санитар оставил на столе смятый пакет из-под фаст-фуда — хоть какой-то обнадеживающий признак присутствия жизни в комнате, посвященной унижениям смерти.
Прежде чем приступить непосредственно к выполнению своей задачи, я обошла помещение по кругу: осмотрела шкафчики, пластиковые ванночки всех размеров, в которых находились органы, плавающие в мутной жидкости и оставленные для дальнейшего изучения, и секционные столы[12]. Я пропустила лишь один из них — тот, который оставался занятым.
- Предыдущая
- 2/88
- Следующая
