Галльские ведьмы - Андерсон Пол Уильям - Страница 43

• Предыдущая
• 43/82
• Следующая

— Если ты напишешь Мартину…

— Напишу. Он в свою очередь убедит епископов, чтобы Ис пощадили. Император к ним прислушается. Кроме того, краеугольный камень обороны и процветающая торговля лучше, чем груда обломков.

Грациллоний попытался улыбнуться и сказал:

— Спасибо. Правитель уже на моей стороне. Не думаю, что его разжалуют, он занял свое место еще до Максима. Если ты сделаешь церковь нашим союзником… Послушай, Корентин. Тебе известно, что благотворительность в Исе — это в основном заслуга галликен. Твоя миссия не требует больших затрат. Помоги мне, и я щедро обеспечу тебя постоянным доходом.

— Эта мысль делает тебе честь, — осторожно ответил священник, — но подобные деяния могут быть опасны для тебя. Твои магнаты воспримут это лишь как еще одно открытое неповиновение богам.

— То, что я трачу из своих запасов, их не касается.

— Хм, ты же понимаешь, что, если такой несчастный человек, как ты, поможет церкви, они будут еще более благодарны нам, и это склонит их к Христу.

Грациллоний рассмеялся и отпил из кубка.

— Спасибо, что предупредил, но я и сам это знал. От этого не будет никакого вреда. Почему я должен запрещать им отречься от богов Иса?

Корентин внимательно посмотрел на него.

— Разве ты не хочешь, чтобы они поклонялись Митре?

Грациллоний пожал плечами. В его словах слышалась боль:

— Может быть. Но его армия уже не так сильна. Мы воздвигнем укрепления и какое-то время будем держать оборону, но вокруг снуют враги.

Он допил вино и налил еще.

— Оборону! — воскликнул он. — Мы оборонялись на Валу вместе с Максимом. Мои друзья… Сколько их ушло с ним на юг? Что с ними стало? Это мои люди. Я находил им жилье, преодолевал с ними дороги и копал окопы, мы вместе сражались с захватчиками, играли в кости и пили, а став центурионом, я водил их в походы, наказывал, если они этого заслуживали, выслушивал их, когда им надо было выговориться. В тот год под Валом с нами был второй август и многие другие, Корентин. Был и Друз из Сикстинии, мы спасли друг другу жизнь, слышишь? Они сражались за нашего старого правителя и проиграли. Если император подло убил Максима и Виктора, что же тогда он сделает с ними?

— Ты слишком быстро пьянеешь, — сказал Корентин на жаргоне моряков.

— Вряд ли Феодосий устроит резню, — продолжал Грациллоний. — Это слишком. Но что с ними будет? Может, он отошлет их обратно в Британию, Галлию, куда угодно? Сомневаюсь. Он их боится и накажет в назидание другим. Возможно, он их распустит. И что им тогда делать? Они теряют военное пособие. Не умирать же им с голоду. Что им делать? Стать рабами? Присоединиться к багаудам? Что?

— Трудный вопрос, — согласился Корентин. — Христос учит нас прощать своих врагов, и я надеюсь, что Феодосии именно так и поступит, хотя бы ради спасения своей души. Но они были мятежниками, нарушили законы армии. Максима должны были просто сослать. Но как поступить с тысячами остальных?

Грациллоний выпрямился. Вино выплеснулось из кубка и разлилось по столу.

— Конечно! — воскликнул он. — Я понял! Арморика полупуста. Нам нужны люди, они построят здесь дома и будут охранять эту землю. Есть сильные мужчины-воины, есть полуостров в дальней части империи, они не допустят, чтобы кто-то угрожал их сюзеренам.

Корентина тоже охватило волнение.

— Напиши правителям, — сказал он. — Пусть они передадут это императору. Предложи им защиту и помощь Иса при возникновении поселений. Если на то будет воля Божья, твое предложение с радостью примут.

— Завтра же напишу, — прорычал Грациллоний, — а потом сообщу об этом Совету. Давай выпьем и споем, помянем Максима и всех моих старых товарищей.

Корентин задумчиво улыбнулся.

— Мне это запрещено. Но, если хочешь, я составлю тебе компанию.

Так они сидели до вечера, пока их не прервал стук в дверь. Грациллоний ее открыл и отошел в сторону. Он по-прежнему уверенно держался на ногах, хотя лицо его раскраснелось от выпитого вина.

Вошла Бодилис, с мокрыми волосами и в насквозь промокшей одежде. Руки ее были холодны.

— Я подумала, что лучше тебе узнать это от меня, возлюбленный мой, — сказала она, не обращая внимания на Корентина. — Мне кажется, Квинипилис умирает.

Агония, сотрясавшая ее грудь, левую руку и подступавшая к бешено колотившемуся сердцу, уступила место покою. Она погрузилась в тревожный сон. Пульс слабел, как у раненой птицы, у нее не было сил сопротивляться. Тем не менее, проснувшись, она шепотом приказала, чтобы ей помогли подняться с постели и обмыться. Это заняло несколько часов. Она очень устала, но ее рассудок по-прежнему оставался светлым. Двое ее единственных слуг и другие галликены настаивали, чтобы она вернулась в дом. Всем, кто приходил ее повидать, они разрешали побыть всего несколько минут, и сами не позволяли себе утомлять ее разговором. Впрочем, они читали вслух ее любимые книги.

Дождь сменился туманом. Лето близилось к концу, Ис погрузился во влажный туман, настали холода, и, казалось, что им не будет конца. Квинипилис дрожала от холода, хотя в комнате было довольно жарко. Сестры укутали ее одеялами из овечьей шерсти и растирали ей руки и ноги — нежно и осторожно. Они принесли ей суп, приподняли ее и накормили с ложки.

Иннилис, по ее просьбе, играла ей на арфе и флейте и пела веселые песни. Бодилис перевела на исанский несколько стихов Сафо — Квинипилис всегда восхищалась ее поэзией. Когда ей становилось лучше, она просила перевести ей что-нибудь с греческого на латынь и исанский: из Гомера или Вергилия, из Эсхила или Еврипида, комедии Филемона и Плавта, или (с вульгарной ухмылкой) самые непристойные отрывки из Аристофана и Катулла. Пару раз она зачитывала по памяти отрывки на галльском и саксонском.

Конец приближался. Вскоре она погрузилась в свои мысли и воспоминания.

На девятое утро она сказала Фенналис, которая за ней присматривала:

— Позови остальных сестер.

— Нет, зачем себя изнурять? Я едва могу расслышать твой голос, хотя ты всю ночь крепко спала. Побереги себя, и ты скоро поправишься.

Она нахмурилась и сказала, уже громче:

— Перестань. Я в своем уме и понимаю, что умирающие не поправляются. — Она вдруг рассмеялась: — Я хочу побыть со всеми вами, пока меня не увезли на дребезжащей повозке. Позаботьтесь, чтобы она не развалилась по дороге.

— Я не могу их позвать, это тебя убьет.

— Еще день или два, и все будет кончено. — Квинипилис замолчала, чтобы перевести дыхание. Она теребила пальцами одеяло. — Фенналис, заклинаю тебя… позови всех…

Седовласая женщина поколебалась, словно борясь с собой, затем кивнула, закусила губу, чтобы она не дрожала, и поспешно вышла.

У изголовья кровати, на которой лежала умирающая, собрались все, кроме Гвилвилис, которая был на ночной службе. Форсквилис, являвшаяся верховной жрицей, пришла прямо их храма Белисамы. На ней было голубое платье и белый платок. Иннилис держалась за руку Виндилис, как ребенок за мать. Малдунилис плакала, едва подавляя рыдания. Ланарвилис держалась стоически. Бодилис поцеловала Квинипилис в губы и отошла. Фенналис поправила подушку, дала Квинипилис отвар из наперстянки, коры ивы и трав и держала чашу, пока та его не выпила.

Дыхание Квинипилис участилось и сделалось хриплым. Никто не проронил ни звука. Из-за тумана за окнами ничего не было видно. Свечи еле-еле освещали комнату, в углах притаился мрак. Четко были видны лишь очертания вазы, в которой стояли астры и лесной папоротник; на полках — игрушки, в которые играли ее дочери, когда были маленькими; на стене висел меч короля Вулфгара — ее первого мужчины; в нише рядом со свечками стояла статуэтка Белисамы в виде молодой женщины с ребенком. Нависла зловещая тишина.

Восковые щеки Квинипилис порозовели. Взгляд ее прояснился. Когда она заговорила, голос звучал вполне отчетливо:

— Здравствуйте. Спасибо, что пришли.

• Предыдущая
• 43/82
• Следующая