Все впереди - Брэдфорд Барбара Тейлор - Страница 38

• Предыдущая
• 38/79
• Следующая

Затем, поднявшись и подойдя к двери, я закончила:

— Пойду и принесу их. Они в библиотеке. Когда вы увидите обе книги, вы поймете, о чем я толкую.

Отблески пламени плясали на стенах и потолке, наполняя нашу спальню розовым мерцанием. Больше не было никакого света, и я чувствовала себя расслабленной, сонной, заключенной в кокон тепла и любви в кольце рук Эндрю.

Еще раньше поднялся сильный ветер, и теперь я могла слышать, как он завывал над болотами. Издалека доносились раскаты грома, временами вспыхивали молнии, освещая спальню яркими белыми сполохами.

Я слегка дрожала, несмотря на тепло постели; я обвила рукой моего мужа и придвинулась к нему ближе.

— Я рада, что мы не снаружи. С тех пор, как мы поднялись наверх, разразилась настоящая буря.

Он усмехнулся:

— Да, в самом деле; к тому же мы находимся в самом лучшем месте, мы вдвоем, и нам очень уютно. Но знаешь, что я тебе скажу? Когда я был маленьким, я всегда хотел наружу, под дождь и град, на ветер, не спрашивай почему. Я любил бури. Может быть, внутренний драматизм такой ужасающей погоды задевал во мне какие-то струны. Однажды, когда мне было около семи, отец сказал мне, прислушиваясь к шуму бури, что это наши предки в доспехах, сражающиеся на небесах, что их призраки скачут на конях в погоне за своими врагами, как сотни лет тому назад. Я уверен, что это явилось толчком для моих фантазий, когда я был ребенком.

— И когда ты был маленьким, ты убегал на улицу в бурю?

— Иногда мне удавалось выскользнуть из дома, но если только мама не замечала. Она всегда излишне меня опекала.

— Все матери таковы. Во всяком случае, я ее не осуждаю; буря — это опасно. Иногда молния ударяет в людей…

— Меня ударило молнией, когда я встретил тебя! — перебил он, кладя свою руку на лоб и повернув мое лицо к себе. Он нежно, легко поцеловал меня в губы, затем оторвался от меня. — Французы называют «coup de foudre» любовь с первого взгляда. — Он щелкнул пальцами. — Другими словами: удар молнии.

Я улыбнулась и уткнулась ему в грудь.

— Я знаю, что это означает.

Мы немного помолчали. Нам нравилось так лежать вместе в полном согласии.

Потом я сказала:

— Это был такой замечательный уик-энд, Эндрю. Я довольна, что мы поехали в Йоркшир, а ты?

— Я тоже, во всяком случае, он еще не закончен. Еще воскресенье здесь проведем. Мы можем завтра утром поехать кататься верхом, если захочешь, можем галопом, как я тебе обещал. А потом, до конца дня, можем ничего не делать, просто отдыхать. У нас будет хороший воскресный ланч, почитаем газеты, посмотрим телевизор.

— Ты не собираешься завтра работать? — спросила я, и мой голос неожиданно для меня самой зазвучал громче.

— Конечно, нет. В конце концов, я сделал, сколько мог. Теперь мне надо дождаться Джека — он приедет из Нью-Йорка на следующей неделе.

— У меня такое чувство, что ты обнаружил что-то ужасное, касающееся Малколма Стенли.

Он молчал, и я продолжила:

— Что-нибудь… неприятное, гадкое, быть может?

Вместо ответа он издал глубокий долгий вздох.

— Что это такое? Что он наделал? — настаивала я, сгорая от любопытства. Я повернулась, чтобы в неверном свете камина разглядеть его лицо, но не могла ничего на нем прочесть.

— Я не хочу сейчас в это углубляться, дорогая, честно, не хочу. — Он снова вздохнул. — Но всегда помни: не доверяй типам, которые продают средство от всех болезней.

— Он мошенник, Эндрю? Ты это имеешь в виду?

Приподнявшись на локте, он наклонился надо мной, отвел мои волосы с лица и поцеловал в губы. Затем он посмотрел мне глубоко в глаза.

— Я не хочу это обсуждать. У меня в данный момент голова занята более важными вещами.

— Например, какими? — поддразнила я его.

— Ты знаешь, какими, миссис Кесуик, — пробормотал он с легкой улыбкой.

Я взглянула на его лицо, любимое лицо, такое дорогое для меня. На нем было напряженное выражение, а его необыкновенно голубые глаза казались темнее, почти синими, в свете камина; они излучали силу.

— Тобой, — наконец ответил он. — Я все время думаю о тебе. Я так тебя люблю, Мэл. В тебе весь смысл моего существования.

— Я тоже тебя люблю. — Я погладила его по лицу. — Давай будем любить друг друга.

Наклонившись надо мной, он поцеловал меня долгим поцелуем в губы; сначала его прикосновение было нежным, но затем желание овладело им, и его поцелуи становились страстными, даже дикими.

— Ох, Мэл! Ох, моя любимая! — говорил он между поцелуями. Затем, откинув одеяло прочь, он приспустил бретели моей ночной рубашки и освободил мою грудь, поглаживая ее. — О, посмотри на себя, любимая, ты так прекрасна, моя прекрасная жена! — Опустив ниже голову, он целовал мои соски, а его рука скользнула вниз вдоль моего бедра, по шелковой ткани ночной рубашки. Он поднял ее до уровня моей груди и начал целовать мой живот, затем внутреннюю часть бедер. И все это время его рука гладила мое тело, лаская его, а я трепетала под его прикосновениями.

Затем его рот остановился в самой сердцевине моего тела, и я замерла от удовольствия. Меня куда-то уносило, я затерялась в океане своей любви к Эндрю. Он оказался на коленях между моих ног и поднял меня на гребень удовольствия, затем внезапно остановился и проник внутрь меня, заполняя меня собою. Мы крепко прижались друг к другу и превратились в одно целое.

Огонь еле тлел, и тени на стенах спальни сгустились. Снаружи завыл ветер, и дождь с неистовством бросался на стекла окон. Здесь, на краю болот, была дикая ноябрьская ночь, и она становилась все ужаснее, если судить по звукам.

Эндрю пошевелился рядом со мной и прошептал:

— Надо ли подкинуть поленце в камин?

— Если тебе не холодно, то не надо.

— Мне хорошо. И, в любом случае, огонь должен прогореть.

Я села на кровати, затем подошла к окну и поплотнее задернула занавес, чтобы заглушить звуки бури. Когда я возвращалась в постель, я сказала:

— Это было очень мило со стороны твоей мамы, правда?

— Пригласить Гвенни на Рождество, ты об этом?

— Да. — Я залезла в постель, накрылась одеялом и прижалась к Эндрю. — Я надеюсь, она приедет и привезет с собой папу. И, таким образом, это будет совсем семейный праздник.

— Я не думаю, что твой отец откажется. И близнецам здесь очень нравится. Это будет замечательное Рождество, Мэл. Самое лучшее.

Часть третья НЬЮ-ЙОРК СИТИ

18

Нью-Йорк, декабрь 1988

— Желаем тебе повеселиться на смотринах ребенка, а завтра мы увидимся, — сказал Эндрю, направляясь через прихожую к наружной двери квартиры.

— Без тебя мне будет не так весело, но я понимаю причину, по которой ты сбегаешь, — сказала я, смеясь.

Он засмеялся в ответ.

— Шестнадцать женщин в этой квартире — слишком много даже для меня. — Он взял поводок Трикси и матерчатую сумку и открыл входную дверь. — Пошли, дети, нам пора ехать. Если мы сейчас не выедем, то попадем в «Индейские лужайки» только к чаю.

— Мы идем, папа, — сказал Джейми, застегивая свою стеганую пуховую куртку не в те петли.

Я наклонилась, чтобы помочь ему застегнуться правильно, потом поцеловала его в щеку. Он посмотрел на меня торжественно и спросил:

— Это смотрины нашего ребенка, мама?

Я качнула головой:

— Нет, ребенка Элис Манро. Это у нее родился ребенок, милый.

— А-а… — сказал он, и его маленькое личико погрустнело. — Что-нибудь слышно о нашем ребенке, мама? Вы его уже сделали? — спросил он, пристально глядя на меня ясными голубыми глазами, и по его лицу пробежал проблеск надежды.

— Пока нет, — ответила я, вставая.

Я посмотрела на Эндрю, мы обменялись веселым взглядом, и он мне подмигнул.

Лисса сказала:

— Не забудь покормить Свеллен, мам, хорошо?

— Не забуду, дорогая, обещаю.

Я присела на корточки и поцеловала ее. Она обвила меня ручками вокруг шеи и покрыла меня целым градом легких поцелуев в щеку.

— Для тебя бабочкины поцелуи, мама. Меня так папа целует, — сказала она, затем, склонив голову, немного менторским тоном продолжила: — Ты сказала Санта Клаусу, чтобы он подарил мне большую куклу-младенца?

• Предыдущая
• 38/79
• Следующая