Миссия «Демо-2020» - Краснов Антон - Страница 8
- Предыдущая
- 8/67
- Следующая
Меня хотят послать на какой-то фестиваль компьютерной музыки в Пензу. Не хочу. Не поеду. Ведь у меня через три дня день рождения, и я (неразборчиво) двадцать пять ле… (зачеркнуто).
Ну ладно. Может, я увижу тебя раньше, чем ты прочтешь это письмо. Тогда мы вместе прочитаем его и посмеемся над моими страхами.
Целую, Колечка. Твоя Лена».
Афанасьев потер лоб и сделал лампу поярче. Вот это уже поконкретнее: двадцать пять лет, фестиваль компьютерной музыки в Пензе (хотя что-то не слыхал он о таком), начальник, страдающий манией величия и имеющий первым замом человека со смешной фамилией Хойцев. Словно скрестили фамилии Зайцев и Хорьков – вот и получился такой лингвистический гибрид. И еще, Евгений совершенно точно знал, что в нескольких десятках городских газет и журналов нет первого заместителя редактора с такой фамилией. Хотя перепроверить не мешало.
«А что мешало важным дядям из ГРУ сделать то, что собирается сейчас сделать он?» – мелькнула тревожная мысль, но тут же погасла, поспешно забитая куда-то в район прооперированного три года назад аппендикса.
Афанасьев снял трубку и набрал номер человека, который знал решительно все, что касалось журналистской тусовки. Главного редактора бульварной газетенки «Вспышка» Антона Анатольевича Коркина. С этим типом Афанасьев старался пересекаться как можно реже, потому что это был самый несносный, болтливый и пустой человек из всей пишущей братии города. Кроме того, он страдал графоманией, хронической словесной диареей, а также любимой болезнью богемы – алкоголизмом, что делало нахождение в его обществе длительностью больше минуты совершенно невыносимым.
Люди, которым звонишь скрепя сердце, только повинуясь неумолимой необходимости, всегда хватают трубку, как бродячая собака – обглоданную кость. Так и Коркин. Не успел Афанасьев набрать номер, как услышал в трубке медленный, неровный голос, вызвавший ассоциации с медленно раскачиваемым и готовым вот-вот с грохотом повалиться шкафчиком. Этаким кривобоким изделием советской мебельной промышленности образца какого-нибудь тысяча девятьсот шестьдесят лохматого года.
– Антон Анатольевич, – поморщившись, заговорил Афанасьев, – это тебя беспокоит…
– А-а, Афанасьев! – радостно завопил редактор «Вспышки». – Жжжженя! Какими судьбами?! Сколько лет! Сколько зим!
– Слушай, Антон Анатольевич, – преграждая путь перманентной лавине словесного поноса, повысил голос Афанасьев, – тебе не знакома ли, случаем, фамилия Хойцев?
– Хойцев? Ета который? Декан исторического факультета истфака… шта-а-а ли?
По всей видимости, титан провинциальной журналистики и ас словесной эквилибристики был уже пьян.
– Нет, не тот, – перебил его Афанасьев. – Журналист. Заместитель главного редактора одной из местных газет.
– Журналис-сь? – пропел Коркин и издал в трубку звук, какой отрядил бы в земную атмосферу гиппопотам, обожравшийся гороховой похлебки. – Ну-у-у… постой… постой… есть такая буква!! Х-хой… цефф!!
– Вспомнил, что ли?
– Ну да! Щас к тебе забегу!
Афанасьев побледнел: перспектива оказаться с Коркиным в одном помещении привела его в трепет.
– А ты что, по телефону не можешь?
– Так я его самого щаз-з к тебе приволоку!! – картаво громыхнуло в трубке и раздались короткие гудки – по всей видимости, Коркин упал и уронил аппарат. Иначе не объяснишь, почему этот болтливый человек закончил разговор первым.
Судя по всему, редакцию ожидало очередное фантасмагорическое шоу «Коркин в гостях у Афанасьева». В этот критический момент дверь отворилась, и в комнату просунулась кудрявая голова одного из сотрудников, Миши Гусмана.
– А где же твоя новая практикантка? – сладко пропел он, намекая на то, что с утра Евгений Владимирович проявлял к девушке весьма недвусмысленный интерес, а сейчас сидел в кабинете как уныло-целомудренный анахорет и остолбенело смотрел на издающую короткие гудки телефонную трубку.
– Отзынь, Миша, – озабоченно проговорил Афанасьев, – не до практиканток сейчас.
– Ничего, она и так быстро сориентировалась. Сидит с ребятами и девчонками в кабинете по соседству и усиленно общается.
– Это как?
– Ртом. Водку пьет, в смысле. Афанасьев машинально кивнул головой…
Когда Коркин говорил, что приволочет к Афанасьеву искомого Хойцева, Евгений и представить себе не мог, до какой плачевной буквальности глагол «приволочь» будет соответствовать действительности.
Дверь распахнулась, как будто по ней ударили кувалдой, и в проеме возникла хаотично жестикулирующая фигура. Секундой позже выяснилось, что то, что Афанасьев принял за жестикуляцию, вызвано тщетным желанием сохранить вертикаль по отношению к земной поверхности. К сожалению, человеку в дверном проеме это не удалось. Он еще раз взмахнул рукой и ткнулся носом в ножки редакционного стула.
Над телом павшего бойца возникла щуплая фигура Коркина – нескладного, находящегося в непрестанном движении, словно он был лишен суставов, мужичонки лет сорока. У него имелась круглая физиономия, на которой болтались очки, делающие его отдаленно похожим на товарища Берию, спившегося еще в относительно молодом возрасте.
– Сказал ему… не пей два последних стопаря, – авторитетно изрек он и рывком поднял на ноги своего незадачливого товарища. – Вставай, отрок… вот многоуважаемый коллега хочет тебя видеть…
Афанасьев приподнялся со стула: такого он не ожидал даже от Коркина. Ну и заместителя тот себе подобрал! J
– Это и есть твой первый зам, Антон Анатольевич? – холодно спросил он.
– Какой еще первый зам?! – почти завопил Коркин. – Только вчера прибыл на практику… К тебе небось тоже подкинули хлопцев из университета… обучаться премудростям журналистского ремесла?
Да, у кого чему научишься, подумал Афанасьев. У Коркина – алкоголизму, и куда быстрее, нежели самым что ни на есть азам второй древнейшей, то бишь журналистики. Хотя нет, алкоголизм – это не профессия и даже не диагноз, это – призвание.
Хойцев, прикорнувший было на стуле, теперь водил головой, как танк – башенным орудием, очевидно отчаянно пытаясь сообразить, где это он.
«А рядом с ним сидит его первый зам – тот самый очкастый дурак, который наткнулся на нас в сквере, Хойцев», – вспомнились строки письма, и Афанасьев, внимательно рассмотрев гостя, подумал, что на заместителя главного редактора тот в самом деле не тянет, пусть даже такой откровенно дешевой, бульварной газетенки, как «Вспышка». Возможно, таинственная Лена употребила это определение в переносном смысле… в насмешку, что ли. Хойцеву было от силы девятнадцать, ну, максимум двадцать лет. На его почти еще детской круглой физиономии с ямочками на щеках плавала беспомощная растерянность, возведенная в последнюю степень алкогольным опьянением. На Афанасьева он смотрел так жалобно сквозь свои криво сидящие на переносице очки, что Евгений Владимирович подумал: не принимает ли его подрастающий журналистский кадр за работника милиции, промышляющего отловом таких асоциальных субъектов?
– По-нят-но, – наконец процедил он. – А что, Антон Анатольевич, еще выпить не хочешь?
Обходной маневр был избран удачно: в самом деле, не станет же Коркин отвечать на вопросы относительно состава своей редакции, не приняв для проформы стакан бодрящего напитка?
Пока тот бодро опрокидывал в себя халявную водку, Афанасьев размышлял вот над чем. Главный редактор газеты, упоминаемый во втором письме Лены к Малахову, сильно смахивал на Коркина. Антон Анатольевич тоже любил бить себя кулаком в грудь и кричать, что он-де великий русский писатель – после двенадцатой – и что он Пушкин, Иосиф Бродский и Сергей Довлатов одновременно – после пятнадцатой. Да и кто из журналистов города способен бегать по редакции в одних подштанниках с криками: «Я – Лермонтов нашего времени!»? Вот только на поход в театр, где, как писала та женщина, она встретила своего шефа, Коркин категорически неспособен и никогда ни в чем подобном не сознавался. Хотя при наличии в театре хорошего буфета… Никакой «Евгений Онегин» и никакая «Баядерка» или «Аида» не вызовут у Коркина такого колоссального высвобождения творческой энергии, как полчаса пребывания в театральном буфете.
- Предыдущая
- 8/67
- Следующая
