Апокалипсис для шутников - Краснов Антон - Страница 67
- Предыдущая
- 67/77
- Следующая
Владимир Ильич, как оказалось, имел чрезвычайно чуткий слух. Он с живостью обернулся и, одной рукой придерживая гранатомет, а второй потрясая в воздухе, воскликнул:
– А что же вы думали, товарищ Афанасьев? Именно так, именно так, батенька! В моем племени жил любознательный старик-индеец, по имени Сухорукий Муравьед. Однажды он пришел ко мне в вигвам и сказал: «Вождь Солнечная Голова, вот ты употребил слово „логика“ и еще – „диалектика“. Сухорукий Муравьед не хочет уйти к праотцам, не узнав, что это такое». Я сказал: «Конечно, товарищ, я вам всё объясню на очень простом и общеизвестном примере. Так вот, представьте, что идут к ручью два индейца: один чистый, другой грязный. Который из них будет мыться в ручье?» Старик отвечает: «Конечно грязный, потому что он грязен, а ведь он не может прийти к своей скво грязным и вонючим, как хорек, потому и должен вымыться». – «Правильно, товарищ Муравьед. Теперь объясню, что такое „диалектика“, на том же примере. Идут к ручью два индейца, один грязный, а другой чистый. Казалось бы, мыться должен грязный. Но он оттого и грязный, что не моется и является неряхой и грязнулей. Значит, мыться идет чистый индеец. Вот это и есть диалектика».
– Кажется, я знаю, чем всё дело кончилось!.. – смеясь, воскликнул неуемный Афанасьев, который с момента возвращения и встречи с друзьями вообще пребывал в превосходном настроении. – Этот ваш Криворукий Мозгоклюй…
– Сухорукий Муравьед! – топнул ногой товарищ Ульянов.
– Ну да, именно так я и хотел сказать, Сухорукий Муравьед. Наверно, он при таком вожде не мог не узнать, что такое «философия». А вы ему стали объяснять на том же примере: «Слушай, Сухорукий Муравьед. Идут к ручью два индейца, один чистый, другой грязный. Известно, что один из них идет мыться. Так кто же всё-таки идет мыться, а?» Тут ваш копченый старик-индеец хватается за свою башку и, вконец запутанный, стонет: «А хрен его знает!» – «Правильно. А вот это и есть философия».
Все захохотали. Уж больно заразительной оказалась веселость, звучавшая в рассказе Афанасьева. Не смеялся один Владимир Ильич, который усмотрел в словах Жени попрание своих партийных принципов. Он неодобрительно сморщил лоб и проговорил:
– Всё шутите, товарищ Афанасьев, всё шутите. А вот мне было не до шуток. Впрочем, у вас были еще те шутки. Известно ли вам, каким манером вы исчезли с каравелл Колумба и, судя по всему, провалились в другой временной пласт, как это мне уже объяснили товарищи? (Женя насторожился.) Неизвестно? Нет? Так я вам, батенька, расскажу, гм-гм. Накануне прибытия в Новый Свет вы напились со штурманом де ла Росой, маргинальным типом и вообще пьяницей. Шлялись по палубе и под конец поссорились с одним из членов команды и случайно уронили его за борт. Знаете, кто это был? А это был не кто иной, как Висенте Пинсон, первый помощник товарища Колумба на «Санта-Марии»! Благодаря вашему пьяному усердию товарищ Пинсон так и не открыл устье Амазонки и Ориноко, атлантическое побережье Бразилии и вообще половину Южноамериканского континента! Он так и не стал адмиралом Испании, а всё потому, что в невменяемом состоянии наткнулся на вас, веселый товарищ Афанасьев, и вывалился за борт, где преспокойно пошел на дно. Вас, понятно, за такие штучки тотчас же выбросило из той эпохи, потому что Пигсона вы утопили, и открывать Южную Америку вменилось в обязанность кому-то другому, вот так, батенька! – Владимир Ильич снова выбросил вперед руку с чуть отставленным большим пальцем и продолжал свою речь: – Вот так вы пошутили, товарищ Афанасьев. А вот мне, признаться, вскоре стало не до шуточек. Я прожил среди индейцев несколько месяцев, вполне подготовил их к борьбе с испанскими колонизаторами, и тут прибыла вторая экспедиция Колумба. Целая флотилия на семнадцати кораблях! Меня всё-таки выловили и повесили. Да-с, батеньки, именно повесили, повесили за шею и за антииспанскую агитацию и призывы к восстанию! Впрочем, я не умер, а оказался на берегу этой реки, примерно в том же месте, где мы вот сейчас, патрулируя окрестности, обнаружили вас.
Афанасьев оглядел воинственную фигуру вождя индейского пролетариата и произнес:
– Ну, еще бы вас не выбросило из той эпохи, Владимир Ильич. Большего исторического парадокса, чем сеньор Колумб, вешающий товарища Ульянова-Ленина за призывы к бунту против испанского самодержавия, и придумать трудно!
Товарищ Ленин, казалось бы, не обратил внимания на последние слова Жени. Он зыркнул своими быстрыми узкими глазками куда-то за спину стоявшим полукругом путешественникам. Легко тронул за плечо Ксению, призывая ее посторониться, и быстро проговорил:
– Чуть в стороночку, товарищ Ксения, чуть в стороночку! Дайте-ка мне переговорить с контрреволюционным элементом!
«Переговоры» оказались довольно короткими: товарищ Ульянов вскинул на плечо гранатомет «Муха» и, почти не целясь, выстрелил в сторону лесополосы, отделяющей реку от основного жилого массива дачного поселка. Грохнул взрыв. Из гущи переплетшихся горящих ветвей, падающих стволов и ломающихся сучьев выбило целые снопы красно-желтых осенних листьев. Вслед за взбитыми листьями, вращающимися и бьющимися в клубах густого дыма, деревья исторгли из своих нестройных рядов несколько вопящих дикарей. Взрывом их разметало на несколько метров в стороны, и вскоре всё утихло, только горели, треща и извиваясь, ветки и дымилась осевшая груда листьев.
Владимир Ильич деловито сбросил гранатомет с плеча, любовно похлопал рукой по еще дымящемуся стволу и произнес, глядя на Ксению:
– Хорошая штучка, матушка, знаете ли! Жаль, что у нас в Красной армии товарищ Троцкий не имел возможности, поставить этакое ружьецо на вооружение!
– Только гранатометов вам в Гражданскую войну и не хватало в придачу к вашему товарищу Троцкому… – отозвалась Ксения без особого энтузиазма. Товарищ Ульянов ничуть не смутился и кивнул:
– Гм-гм, да что мы тут прения развели? Да вы влезайте на борт, товарищи, влезайте! Тут стоять столбами небезопасно. Надеюсь, сейчас я привел вам убедительный пример.
И юркнул внутрь бэтээра.
– Кепочкой махать – можно, пальцем в светлое будущее тыкать – видел, но чтобы Ильич стрелял из гранатомета – это, братцы, перебор, – ворчал Афанасьев, карабкаясь на бронетранспортер.
– Да ты на Ильича не тяни, – остановил его Вася Васягин, – он дядька неплохой, только с придурью, конечно, да и чокнутый на всю голову. А вообще он со мной в патруль уже третий день ездит. Колькину-то дачу спалили ко всем чертям.
– Кто? Дикари?
– Ну да. Мы еле умотали. Если бы Колян не знал местных окрестностей, то нам кранты могли бы настать. А так – ничего. Нам удалось пробраться на брошенную военную базу, она тут, в пяти километрах. Зачистили ее от этих… необразованных. Там нормально. Правда, когда мы туда только пришли, там шлялось этих троглодитов пещерных штук сорок, но мы их оттуда быстро выкурили. Они ж ни хрена не понимают!
Бронетранспортер тронулся с места и пошел от реки, набирая ход. Вася Васягин продолжал с несвойственной ему словоохотливостью:
– Там раньше была церковь, ее при коммунистах оборудовали под военный склад и построили вокруг нее военную базу, а при демократах церковь снова переделали в действующий храм. Вот такие дела. Жратвы там навалом!.. Всё продуктовое довольствие было в консервы закатано, а у дикарей ума не хватило, чтоб, значит, научиться банки открывать! Так что у нас там жратва хоть и однообразная, но обильная!
– Ишь ты, – сказал Афанасьев. – Речь-то у тебя какая круглая стала, даром что мент чистопородный. Три дня патрулирования с товарищем Ульяновым бок о бок зря не прошли.
– Да ладно тебе! Мы с ним каждый день выезжаем на реку, проверяем, не появитесь ли вы, болваны!
– А сколько тут до базы, ты говоришь?
– Да километров пять.
– Значит, если бы пешком идти, то…
– Пешком вы тут и трехсот метров не прошли бы! – сердито перебил Васягин.
Не прошло и нескольких минут, как его слова получили полное вещественное доказательство. Бронетранспортер мчался по лесостепной дороге; местность была холмистая, с перелесками, с пологими склонами, густо поросшими кустарником, дорога то круто поворачивала, огибая холм, то ныряла в низинку, то взмывала на гребень возвышенности. И уже несколько раз Женя Афанасьев наметанным глазом видел, как то из леска, то из гущи кустарника выныривали небритые свирепые физиономии. А пару раз было и так, что полусогнутые фигуры, размахивая руками, вышатывались от одного ствола к другому, и сверкали из-за полуоблетевших ветвей дикие глаза. Дикари двигались короткими перебежками, следя за стремительно двигавшимся бэтээром.
- Предыдущая
- 67/77
- Следующая
