Старое предание (Роман из жизни IX века) - Крашевский Юзеф Игнаций - Страница 61

• Предыдущая
• 61/97
• Следующая

— Ох, милый мой, милый, сокол мой ясный! Воротись невредимый с войны. Я у окошка буду сидеть, на небо глядеть да плакать, пока ты не вернёшься с войны и не пришлёшь ко мне сватов.

— По коням! — кричал Доман челяди. — По коням! Будь здоров, хозяин, благодарим за угощение, да не время теперь отдыхать, когда вспыхнули огненные вицы. Будьте все здоровы!

Поднялся шум, суматоха, застучали копыта, лошади пустились вскачь, а перед хатой стоял старый Мирш, глядя на зарево, и плакала Миля, заломив руки и поминутно утирая фартучком слезы. Но сквозь слезы проглядывала улыбка, и сердце билось часто-часто.

— Вернётся он, вернётся! Сватов пришлёт. Он будет, будет моим!

На вершине башни стояла княгиня, смотрела вокруг; был вечер, тот самый вечер, когда загорелись огненные вицы. Солнце лишь недавно зашло, и на западе ещё алело зарево; вокруг, казалось, все уже уснуло — леса, долины и поля.

Князь, прислонясь к стене, стоял за ней, разглядывая сверху двор, расхаживавших по валу часовых, охранявшую крепость дружину, на озеро, в котором отражалось вдали небесное зарево. Ещё ничего не было видно… Ничего…

За княгиней стояло двое юношей почти одного роста. Едва взглянув на них, можно было угадать, что прибыли они из чужих краёв. Одежда на них была из тонкого сукна и по-иному сшита, обувь тяжёлая и крепкая, а на боку у каждого висел длинный меч. В глазах у них ещё светилась юная жизнерадостность, но было в ней что-то звериное и дикое. Несмотря на молодость, по виду их можно было принять за воинов, хищных и жадных к добыче.

Как раз в этот день, с утра, когда ворота заваливали брёвнами, подъехали на убогих лошадёнках двое юношей, переодетых в простые сермяги, и стали проситься в городище. Их не хотели пускать, но вышел Смерд, взглянул на них, вскрикнул и, всплеснув руками, приказал отваливать колоды, а затем, задыхаясь от радости, повёл их в терем.

Юноши последовали за ним в горницу. На лавке лежал князь, не спавший в ту ночь после посещения Пяста. Что-то бормоча, он вскочил, взглянул — юноши лежали у его ног, обнимая колена. Он в ужасе заломил руки.

— Кто вас послал сюда в этот час? — вскричал он. Не успели они ответить, как распахнулась дверь и вбежала княгиня — с криком, со слезами, радостью и отчаянием:

— Дети мои! Зачем вы сюда приехали!..

Братья стояли, онемев, и смущённо переглядывались.

— Стосковались мы на чужбине, — сказал старший, — дед позволил нам ехать, мы сели на коней и ночами ехали лесом, окольными путями, пока не добрались сюда, чтоб пасть к вашим ногам…

— А тут война на пороге! — воскликнула княгиня. — О дети мои! Кто знает, что будет с нами, так хоть бы вы остались живы… Повсюду в общинах бунты, народ поднимается против городища…

Княгиня ломала руки, а Хвостек брюзжал:

— Не посмеют! Побунтуют, покричат… да и придут договариваться, тут мы и заключим с ними мир… а потом тех кто поднимал голову… — Он вскинул руку кверху: — На сук!

Веселье пришло в городище в самую грозную годину. Весь день упивались радостью, отравленной страхом. Едва показывалась на устах улыбка, как её сгоняла тревога. Каждый час посылали людей на разведку, и они, крадучись, пробирались назад.

— Что слышно? — спрашивал Хвостек.

— Что видели? — спрашивала княгиня.

Дружинники почёсывали затылок.

— Угрозой веет вокруг… во всех дворах готовятся, собираются по избам… кметы ропщут, Мышки бегают из дома в дом.

Второй лазутчик вернулся в полдень, рассказал то же самое; третий явился под вечер и сообщил, что к ночи загорятся огненные вицы.

Хвостек в сердцах велел заточить его в башню.

— Лжёт, негодяй, кметы его подкупили… Не посмеют они зажигать огненные вицы… а зажгут… так я прикажу на башне развести костёр… Я не боюсь их.

Княгиня повалилась ему в ноги.

— Милостивый господин! Отправьте обратно детей, пусть уезжают отсюда. Надо дать им чёлн и увезти подальше… Пусть возвращаются к деду и там переждут бурю. Кто знает, что с нами будет и на что пойдёт чернь?..

Она плакала и молила. Хвостек гневался. Отъезд отложили до вечера.

Теперь все стояли на башне и смотрели, не покажутся ли огненные вицы. Юноши перешёптывались:

— Вот бы хорошо, если бы война началась! Упросим отца и мать, останемся с ними и тут уж напьёмся крови кметов… Мы им покажем, как воюют саксы…

Над долинами и лесами стояли тишина и мрак; с башни все смотрели вдаль, но лишь на небосклоне медленно догорала вечерняя заря и в озере бледнело её отражение.

Хвостек повторял:

— Подлая чернь!.. Не посмеют они!..

Вдруг туча, проносившаяся в вышине над долинами и лесами, обагрилась, словно расплылось кровавое пятно… и исчезло… вырвался красными клубами дым… а за ним высоко взвилось жёлтое пламя. Загорелся первый костёр.

Княгиня побелела и закрыла глаза.

— Пастухи жгут хворост… — сказал князь и захохотал.

Юноши закричали:

— Вот! Ещё! Второй, третий…

Один за другим загорались костры в горах, отражаясь на тучах огненным заревом. Весь край сплошь был усеян вицами. Хвостек рванулся и крикнул:

— Зажечь костёр! Я им покажу, что не боюсь их!.. Вверху на камнях лежала громадная куча щепы, работники мигом натаскали угля, поднесли факелы и разожгли костёр. Хвостек ухмылялся. Княгиня, не проронив ни слова, кивнула сыновьям и стала спускаться с башни. Юноши покорно последовали за ней.

Хвостек мрачно глянул на них, плюнул с башни на весь свет и тоже спустился вниз.

Брунгильда большими шагами расхаживала по горнице.

— Дети тут не останутся… — говорила она. В эту минуту вошёл Хвостек.

— Почему им не остаться? — вскричал он. — Ты хочешь теперь их отправить, чтобы чернь поймала их и убила? Нет, здесь, в городище, они в большей безопасности, чем в поле!

Сыновья бросились к ногам матери, моля не отсылать их. Княгиня топнула ногой и насупила брови.

— Нет, — сказала она, — нет, сегодня я спрашивала ворожею, видела небесные знамения, все предвещает нам зло… Одно уже сбылось — зажглись огни, хотя никто не хотел этому верить, сбудется и остальное… Мне ведомо больше… все мы погибнем, и даже некому будет за нас отомстить…

Хвостек разгневался, гневалась и супруга, оба чуть не набросились друг на друга с кулаками, наконец князь, ворча, опустил голову и, уступая, воскликнул:

— Будь что будет!

Княгиня велела сыновьям готовиться в путь. Позвали Муху и приказали ему снарядить чёлн. Юношей заставили снять княжескую одежду, надеть простые сермяги и спрятать мечи. У обоих слезы лились из глаз, но они не смели ослушаться матери.

Хвостек подошёл к сыновьям и молча прижал их к груди.

— Пусть останутся хоть до утра…

— Нет, нет… Ни одного часа, завтра поднимется вся округа, начнётся осада… чернь окружит городище, захватит берега озера…

Она заломила руки.

Юноши молчали, слезы катились по их щекам. Хвостек смотрел на них и гневно рычал, как медведь, когда его растревожат в логове.

Княгиня вышла и через минуту вернулась. Голова её была повязана платком, на плечи накинут простой плащ.

— Я с вами переправлюсь на другой берег, — сказала она. — Пока вы не сядете на коней, я буду с вами…

Она по очереди прижала к себе их головы и поцеловала.

Хвост молчал. В горницу через открытое окно врывался свет вспыхивавшего со всех сторон зарева.

— Видите, — воскликнула Брунгильда, — это возвещение войны… Быть может, завтра она уже начнётся. Городище… будет обороняться… Захватят городище, мы укроемся в башне… месяца два-три мы сможем продержаться… поезжайте к деду и возвращайтесь с подмогой. Спешите…

Тут голос её пресёкся.

— А если уже не будет ни нас, ни городища, ни башни… мстите за отца и мать… Мстите всю жизнь, пока не сгинет это ехиднино племя…

— Никогда они башню не возьмут, — пробормотал Хвостек. — Ведите саксов, мы продержимся…

Сыновья ещё раз бросились к ногам отца и матери, затем покорно вышли во двор. За теремом под купой деревьев стоял готовый чёлн: Муха и другой дюжий парень сидели на вёслах. Брунгильда ступила первая, юноши вскочили за ней; стоя на берегу, Хвостек смотрел, как чёлн удалялся…

• Предыдущая
• 61/97
• Следующая