Король холопов - Крашевский Юзеф Игнаций - Страница 45

• Предыдущая
• 45/117
• Следующая

Он и не думал советоваться с кем-нибудь, а слушался только своего возмущенного чувства.

– Кутейник должен погибнуть, – повторил он себе, – для того, чтобы другие научились уважать короля.

Он был так ослеплен своей любовью к королю, что даже не взвесил всех последствий того, что он хотел предпринять.

Оставив короля, к которому сейчас же впустили всех ожидавших, которых Казимир, вернув свое хладнокровие, принял с обычной мягкостью и улыбкой, начиная от самых бедных, как это было у него заведено при назначении аудиенции, Кохан побежал к себе.

Оба брата, Пжедбор и Пакослов Задоры, преданные его слуги, без которых он обойтись не мог, поспешили за ним. В задумчивости следовал за ним Добек Боньча, недавно награжденный прозвищем "Фредро".

Помещение королевского фаворита в замке было маленькое; оно состояло из трех небольших комнат, роскошно меблированных. В них можно было найти в маленьких размерах все то, что в те времена составляло украшение квартир наиболее богатых людей. Сам король, знавший вкусы своего любимца, и многие приятели его, нуждавшиеся в услугах Кохана, награждали его драгоценными подарками. Расположенный к нему Вержинек подарил ему немало редкостных вещей. Да и он сам не экономничал и не собирал денег, а охотно покупал разные блестящие безделушки.

Главная комната и спальня были наполнены красивыми вещами; Рава их так же любил, как и красивую одежду. Стены были обиты дорогими тканями, а кругом на полках была расставлена самой тонкой работы посуда из кости, серебра, золота, глины и венецианского стекла. Одна стена была вся украшена красивым оружием, луками, колчанами, унизанными жемчугом, металлическими щитами, мечами, подвешенными на тяжелых широких поясах, которые часто стоили дороже, чем сами мечи. Стол, стоявший посреди комнаты, покрытый ковровой скатертью, был уставлен дорогими золотыми изделиями. Одним словом, на всем лежала печать богатства и роскоши, а цитра, приютившаяся в углу, заставляла предполагать, что Кохан когда-то занимался музыкой.

В действительности, любимый гитарист венгерской королевы Елизаветы, большой любительницы музыки и возившей с собой повсюду музыкантов и певцов, научил Кохана аккомпанировать ему во время пения. У Кохана не было ни времени заниматься музыкой, ни способности, и он развлекался ею в минуты отдыха, редко достававшегося на его долю.

Когда вскоре вслед за Коханом оба брата Задоры и Добек торопливо вошли в комнату, он устремил на них пытливый взгляд, стараясь прочесть на их лицах, какое впечатление на них произвел нахальный поступок Барички; он их нашел такими же возмущенными, как и он сам.

Добек Боньча, лицо которого никогда не выдавало его чувств, казался на вид совершенно равнодушным к произошедшему. Но знавшие его понимали, что скрывается под этой маской. Братья Задоры не привыкли первыми затевать разговор, и они выжидали, что им скажет Кохан.

– Кутейник произнес сам себе приговор, – начал Рава. – Если б это прошло ему безнаказанно, то король был бы в опасности. Его с амвона предадут проклятию, и на улицах на него будут указывать пальцами.

После некоторого молчания Рава прибавил:

– Кто мне поможет сдержать слово и избавиться от кутейника, тот может быть уверен в королевской милости и в моей благодарности. Если бы на него напали и убили, это было бы для него желанным, но не для нас; он должен позорно погибнуть без всякого шума.

Добек, подбоченившись, выслушал Кохана, глядя на него сверху вниз. Братья Задоры вопросительно глядели друг на друга, как бы советуясь. Вообще, они мало говорили.

Фредро после некоторого молчания молвил:

– Кохан, твой совет – плохой. Ты знаешь, что я никогда не льщу никому, ни тебе, ни королю. Я тебе прямо говорю, что твой совет не годится. Ксендза можно легко устранить, но какая польза от этого? Враги короля этого желают, они тогда всю вину взвалят на него, возведут на него обвинение в убийстве и предадут анафеме. Кто знает? Может быть, он для этого и пожертвовал собою. Я короля очень люблю, не меньше, чем ты; если бы ему угрожала опасность, я бы жизнь свою отдал, чтобы предотвратить ее, но подобным образом мстить несчастному кутейнику я не советую и отказываю в своем содействии. Они этого хотят, он за этим и шел, чтобы стать мучеником; король отнесся к нему с презрением, и это должно служить для нас примером.

Сказав эти слова, он повернулся к окну и замолчал.

– Я короля лучше знаю, и никто его так хорошо не знает, как я! –воскликнул Кохан обиженным тоном. – Для него непристойно было выказывать иное чувство, чем презрение, а наша обязанность – другая! Я знаю, что я говорю. Если вы не хотите быть с нами, то мы обойдемся и без вас.

Добек поправил головной убор и, сжав губы, произнес:

– Я именно и хотел вам сказать, чтобы вы обошлись без меня, но я добавлю совет: не покушайтесь на жизнь кутейника и дайте ему жить. Прощайте.

Добек, гордый и спокойный, в сознании своей физической и нравственной силы, оглянувшись кругом, засвистел и вышел из комнаты.

Задоры, оставшись одни с Коханом, приблизились к нему. Он был уверен в них как в самом себе; он знал, что они исполнят все его приказания и поручения. Они разделяли его гнев, и у них началось тихое совещание, продолжавшееся довольно долго.

То, что мстительные придворные задумали, трудно исполнить; напасть на ксендза, направляющегося в епископство или возвращающегося ночью с фонарем в сопровождении лишь одного мальчика, и изрубить его было легко, но Кохан хотел от него избавиться иным путем.

Поэтому решили не торопиться для того, чтобы не слишком было видно, что убийство совершено из-за мести; затем решили ксендза устранить таким способом, чтобы исполнение акта мести осталось навеки тайной.

Кохан предполагал, что его могут заподозрить, и он не хотел, чтобы были какие-либо улики, подтверждающие эти подозрения. Он не хотел бы считаться убийцей, на которого все указывали бы пальцами, – потому что и духовная власть могла бы его за это преследовать.

Преступление должно было носить таинственный характер.

Совещание продолжалось более часа, и когда братья Задоры вышли от Кохана, лица их были угрюмы, губы сжаты, и видно было, что их гнетет какое-то бремя. Закутанные в свои шубы, оба они отправились в город, каждый в свою сторону.

Известие об утреннем выступлении Барички быстро распространилось по городу. Вержинек, всегда раньше всех узнававший о том, что происходило в Вавеле, хотел немедленно отправиться к королю с советом и с просьбой быть терпеливым; но пока он собирался, ему сообщили, что Казимир уехал на охоту, и разговор этот пришлось отложить.

Рассказы об огромном мужестве Барички в тот же день распространились по всем монастырям и приходам, и большая часть духовенства отнеслась к нему сочувственно.

Даже и те, которые вовсе не способны были ему подражать, превозносили его мужество до небес. Расхваливали епископа Бодзанту, пославшего его, и много говорили о том, что предпримет король. Никто этого не мог предугадать.

Знали об его умеренной религиозности. Он не награждал монастыри и костелы так щедро, как его предшественники, и очень мало занимался постройкой новых храмов. Известно было о том, что он с помощью Богории обменивал свои земли на монастырские, и ему приписывали намерение уменьшить излишние преимущества духовенства. Он не пропускал церковные службы, но недолго оставался, и в нем не было религиозного рвения и увлечения.

Вообще, Казимир не пользовался особенной любовью духовенства, которое приветствовало смелое выступление Бодзанты и Барички как первые шаги к возвращению духовенству его прежнего положения, когда епископы пользовались таким же почетом, как и короли. Героем дня был ксендз Баричка, а так как он в действительности был человек набожный, справедливый, несмотря на свой горячий темперамент, то на него смотрели как на мученика, страдающего за свои убеждения. Никто не допускал мысли, чтобы король или его окружающие захотели ему мстить.

• Предыдущая
• 45/117
• Следующая