Гетманские грехи - Крашевский Юзеф Игнаций - Страница 22

• Предыдущая
• 22/71
• Следующая

Это было для поручика лучшим доказательством, что Мартин был сильно навеселе. Напоенный и накормленный конь стоял тут же наготове. Поручика прельщала мысль о поездке в Борок по холодку, после сытного обеда. Приказав Мартину, который не переставал повторять, что готов идти за него в огонь и в воду, остаться и ждать, Паклевский подтянул подпругу, сел верхом и, посвистывая, поскакал в Борок.

Отличное венгерское освежающим образом подействовало на его голову, и на сердце у него стало весело.

– Если увижу мальчика одного – заберу его с собой, если наткнусь на невестку, ну, что же – она ведь меня не съест! Скажу ей, что приехал навестить ее.

За лесом был уж виден и Борок.

Там, действительно, слышна была канонада в Хороще и произвела такое неприятное впечатление на егермейстершу, что она заперлась в своей спальне, велела закрыть ставни и осталась наедине со своим горем. Теодор, уже собравшийся ехать, чувствовал себя расстроенным и печальным.

Прежде всего его беспокоило здоровье матери, потом тревожила неуверенность в будущем, огорчала смерть отца и, может быть, запрещение матери иметь какие-либо отношения к гетману, с помощью которого так легко было получить всякие льготы и протекцию.

Дворовые люди рассказали Теодору о большим приготовлениях в Хороще и возбудили в нем любопытство; а старый эконом уверял его, что стоит только выйти за лес, и оттуда будет виден фейерверк и иллюминация.

Теодор, выслушав его, оделся хотя и очень скромно, но к лицу, так что и в этом наряде казался элегантным, и медленно направился пешком к лесу, как вдруг на дороге перед ним вырос на коне поручик Паклевский.

– Да, ведь, это же просто чудо! – крикнул Паклевский. – Смотрите, пожалуйста, я – к вам за тобой, а ты, как будто предчувствуя это – вышел мне навстречу. Ах, ты молодчинище!

– Как это, за мной? – спросил Тодя.

– Ну, да, за тобой, – сказал поручик, – дай слово, если это еще не называется любить свою кровь, то пусть я буду пес. Я бросил всякие марципаны и токайское и помчался за тобой, чтобы показать тебе все эти великолепия.

– Но, ведь, я не могу ехать в Хорощу, – возразил Тодя, – это очень бы рассердило матушку!

– Что это значит "не могу"? – прервал Паклевский. – Что ты ребенок, которого водят за поясок – что ли? Никто не увидит тебя в Хороще; а ты насмотришься таких чудес, каких не видал и в Варшаве. Мой конь свезет нас обоих, как ни в чем не бывало; садись за мною, поедем к парку и пойдем с тобою в тенистые аллеи…

– Но как же матушка?

– Ну, слушай, ведь ты никого не убьешь, не обкрадешь и не совершишь никакого смертного греха, – живо заговорил Паклевский. – Ну, спросит тебя, положим, мать, – где ты был? Скажи ей, что ты заблудился в лесу, или, что ты издали смотрел на фейерверк. Это уж и не такая большая ложь, потому что так ведь и будет… Ну, будь мужчиной, влезай на коня!

Юноша все еще колебался. Паклевский подал ему руку.

– Ну, чего там, черт побери! Неужто ты такой слюнтяй!

Теодор вскочил на коня позади него. Два всадника весили порядочно, но добрая лошадь еще прибавила ходу, и они даже не заметили, как уж очутились около парка.

Теодор беспокоился, не устал ли конь.

– Э, ничего ему не будет! – весело отвечал Паклевский. – Я раз, когда мы стояли на Украине, как сумасшедший мчался на нем две мили с девкой, да она еще вырывалась от меня, а конь хоть бы что! Даже и не задохнулся! Мартин, заметив издали своего пана, подбежал и взял у него коня, но сам уж был в таком разнеженном состоянии, что едва держался на ногах. Паклевский, хорошо помнивший Хорощу еще от прежних времен, сразу узнал уличку, по которой можно было пройти в парк. Теодор очень упрашивал его сесть так, чтобы никто их не заметил. Поручик обещал ему это и даже поклялся, но потому только, что не принял во внимание действительного положения вещей.

Огромный парк был полон гостей, искавших тени и прохлады, и трудно было пройти в нем незамеченным. Все лавки, диванчики из дерна, газоны, дорожки и даже более глухие части были заполнены зрителями всех классов, число которых к вечеру все увеличивалось…

Пройдя несколько шагов по парку вместе со своим проводником, Тодя понял, что, если и останется здесь не замеченным, то только потому, что его тут никто не знает.

Спустилась темнота, и всюду началось движение.

По всему парку рассыпались слуги с лучинами и светильниками, зажигая фонарики, развешенные по берегу озера и на деревьях, окружавших беседки. Отведенные специально для этого дня в каналах воды из реки Нарвы с устроенными на этих каналах искусственными водопадами, представляли поистине живописное зрелище.

Последние лучи заходящего солнца и свет цветных фонариков отражались в фонтанах и водопадах. По берегам прудов стояли группы разряженных дам и господ, жаждавших покататься на лодке. Издали доносились звуки музыки.

Во всей своей жизни Тоде не приходилось видеть такого волшебного зрелища, может быть, он и в мечтах своих не представлял ничего подобного, и теперь он был совершенно подавлен и растерян от всего виденного.

– Ну, что? – смеялся Паклевский. – Стоило трястись на коне, хоть и не очень удобно было, чтобы посмотреть на все эти чудеса? Да, ведь, это, сударь мой, прямо сон какой-то! Вот что может сделать пан гетман!

– Это – король, а не гетман!

Но при всем своем восхищении Тодя старался избегать людских взоров, как ни подталкивал его вперед Паклевский.

Так, медленно продвигаясь от дерева к дереву, от лужайки до лужайки, они добрели до пруда…

Как раз в эту минуту от пристани отошла лодка, которой, вместо гребцов, одетых на манер венецианских гондольеров, вызвались управлять два любителя в старопольских костюмах, очевидно, сильно возбужденные многочисленными тостами.

Пригласив в лодку нескольких дам, они схватились за весла и, хотя не особенно твердо держались на ногах, уселись сами, громко восклицая:

– Ну, что ж такого? Ведь не святые горшки обжигают!

– Я, милостивый государь, переправлялся раз через Вилию в челноке вдвоем с рыбаком, – прибавил другой.

Слуги гетмана, приставленные к этой лодке, напрасно отговаривали двух любителей кататься на воде, из которых один был староста, а другой кастелянич, от этой поездки.

– Мы справимся сами; оставьте нас в покое, мы сами хотели покатать этих дам.

– Повезем их, – прибавил другой, – покажем всем, что шляхтич Dei gratia, что захочет, то и сможет сделать…

Теодор, стоявший на берегу поблизости от этой компании, успел разглядеть, что в лодке находилась знакомая уже ему по встрече на проезжей дороге старостина.

Спутницы ее, брюнетка и хорошенькая барышня с васильковыми глазами, оказались на этот раз менее отважными и отказывались сесть в лодку, куда настойчиво зазывали их гребцы-любители.

Начался спор. Старостина, нервная и упрямая, сама первая подав добрый пример, тянула за собой и своих товарок; брюнетка всплескивала руками и ни за что не позволяла дочке спуститься на мостки.

– Ну, тогда parole d'honneur, – тонким голоском кричала старостина, –я поеду одна с кастеляничем.

– Тетя! – восклицал амурчик.

Староста, оскорбленный таким недоверием со стороны генеральши, громко закричал кастеляничу.

– Слушай-ка, покажем им, как мы управляемся! Отчаливай со старостиной! Отчаливай!

И с такой энергией погрузил весло в воду, что потерял равновесие и полетел головой вниз. Но этим дело не кончилось, потому что, падая, он опрокинул лодку с сидевшей в ней старостиной, которая ухватилась было за накренившуюся часть. Гребцы, стоявшие на берегу, бросились спасать утопавших, но прежде чем они решились погрузиться в воду в своих новых костюмах, Теодор соскочил с мостков и вытащил на берег барахтавшуюся в воде старостину.

Он и сам потом не помнил, как это случилось, что он, без размышления выбежав из-за деревьев, за которыми он прятался, бросился спасать уже немолодую и некрасивую старостину, подвергая себя опасности быть узнанным и невольно оказаться в роли героя.

• Предыдущая
• 22/71
• Следующая