Котов обижать не рекомендуется - Михалкова Елена Ивановна - Страница 57

• Предыдущая
• 57/67
• Следующая

– А Серафимович?

– Подожди, до него сейчас дойдем. Кроме сигареты есть еще кое-что. Помнишь, как Стрельникова уходила из театра? Сначала Петр Иванович вернул ей шляпу. Затем очки. А после этого заставил ее возвратиться в третий раз.

– За перчатками?

– Да. И он не сразу отдал их ей, а Стрельникова казалась растерянной.

Дрозд одним движением карандаша изобразил на листе растопыренную пятерню.

– Я бы тоже растерялся, если бы мне пытались навязать перчатки в тридцатиградусную жару.

– Вот именно! – воскликнула Света. – Шляпа, темные очки – это понятно и не вызывает вопросов! Но перчатки?

Кот Бронислав, валявшийся на тахте, вдруг заинтересовался рисунком. Он встал, подтащился к Дрозду и плюхнулся сверху на нарисованную ладонь. Это было похоже на приземление пушистого черно-белого дирижабля.

Глядя на него, Дрозд предположил:

– Может, у нее лишай?

– Нет у нее никакого лишая, – серьезно ответила Света. – Она прячет кожу от солнца, чтобы не стареть раньше времени, но даже для нее перчатки в жару – это перебор. Пусть и кружевные.

– У тебя есть объяснение? – прищурился Дрозд.

Кот перевалился с боку на бок и тоже уставился на Свету, словно повторяя за хозяином: да, есть у тебя объяснение?

Она взволнованно посмотрела на обоих, даже не улыбнувшись.

– Есть. Я думаю, Олега убила Стрельникова. Когда-то она любила его. Об этом рассказывал Якобсон, но даже если бы мы сомневались в его словах, их подтвердила сцена на репетиции. Похоже, Рыбаков бросил ее, отсек от себя, как и всю предыдущую жизнь, и она не могла смириться с этим. Не хочу гадать, что послужило причиной их ссоры. Это могло быть что угодно. Мы с тобой наблюдали, как быстро Стрельникова способна выйти из себя. Это, возможно, и случилось, когда она приехала к Рыбакову. Олег держал дома пистолет, чтобы защищаться от грабителей, и оружие подвернулось ей под руку. Анна застрелила его, а потом ударила ножом.

– Зачем ножом? – нахмурился Дрозд. – Если бы это сделал Виктор, в его действиях был бы смысл. А ей реклама любой ценой не нужна.

– Этого я пока не могу объяснить. Возможно, она рассуждала так же: сходство с «книжным» убийством наведет полицию на мысль о том, что Рыбакову мстит какой-то сумасшедший.

– Ну, допустим. А как ты объясняешь присутствие на станции Серафимовича?

Света осмотрелась вокруг и, не найдя табуретки, села прямо на пол.

– Да очень просто! Он любит Стрельникову, он заботится о ней – мы с тобой слышали это собственными ушами на репетиции от него самого. Возможно, он начинает замечать что-то странное. Ему не нравится состояние Анны, оно тревожит его. Она выглядит странно, слишком часто вспоминает Олега, и в конце концов проговаривается, что ездит к нему. Или только собирается поехать, это не важно. Встревоженный Петр Иванович интуитивно чувствует неладное. Он не может поехать с Анной, но он может проследить за ней.

– То есть, по-твоему, он был на станции, потому что потерял ее? Сбился с правильной дороги?

– Да. Он приезжает в Малиновку, но опаздывает. Стрельниковой там уже нет. Он заходит в дом, видит мертвого Олега и понимает, что произошло. Но, кроме трупа, он видит еще перчатки.

Дрозд даже приподнялся:

– Перчатки? Какие еще перчатки?

– Те самые, кружевные. Он знает, что они принадлежат ей. С его точки зрения, это улика. Ведь Анна будет все отрицать, будет клясться, что никогда не бывала у Рыбакова. И вдруг ей выложат неоспоримое подтверждение ее визита. Она растеряется и признается во всем – так он думает.

– Но послушай, ведь на самом деле перчатки могли оказаться в доме Рыбакова еще сто лет назад и пролежать там все это время.

– Нет, вряд ли. Скорее всего, Анна бросила их в прихожей, сразу же, как вошла. Какие сто лет? Зачем бы мужик потащил с собой в глушь вещи брошенной им женщины? Любому понятно, что их оставили недавно.

– Но перчатки никак не связывают Стрельникову с убийством, – настаивал Дрозд. – Анна может все отрицать. Да, она там была. Ну и что? Поссорилась с Рыбаковым и убежала, не тронув его пальцем.

– Верно, – неожиданно согласилась Света. – Но это понимаем мы с тобой. А с точки зрения Петра Ивановича, то есть с точки зрения человека, отчаянно покрывающего убийцу, перчатки привязывают ее к преступлению. В конце концов, Серафимович просто не мог уйти оттуда, не забрав их с собой! Именно это он и сделал.

Дрозд спихнул кота с листа бумаги.

– Перчатки, перчатки… – забормотал он, быстро водя по бумаге карандашом. – Черт, Светка, ты права! Тогда понятно, что за диалог мы слышали в театре.

Она вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что он рисует. Но мешало пуховое облако в лице кота Бронислава.

– Да! Я начала разматывать этот клубок именно с их диалога. Ведь все это выглядело так странно! Сначала шляпа, затем очки, и лишь потом – перчатки, в которые Петр Иванович вцепился, как пес в палку. Отчасти так оно и есть: он – верный пес, вернувший Анне ее вещь.

– Почему бы не сказать все открытым текстом? – спросил Дрозд, не отрываясь от рисунка.

– «Аня, я знаю, что ты убила Олега, и спасаю тебя от тюрьмы»? Петр Иванович не мог так поступить, не такой он человек. Он оставил ей путь к отступлению: вернул перчатки, намекая на то, что оставлять их там, где бросила она, не следовало. Но ничего не сказал прямо.

– Не хотел ставить ее в положение обязанной?

– Ну разумеется!

– Почему тогда просто не подкинуть их?

– Чтобы Стрельникова мучилась догадками, откуда они взялись? Боялась шантажа? Нет, он четко дал ей понять: я знаю, что случилось, и буду хранить молчание, но ты не обязана быть мне благодарной.

Дрозд кивнул, признавая ее правоту.

– А Стрельникова, значит, сыграла дурочку…

– Не исключено, что она просто не поняла, в чем дело. Может, начисто забыла о перчатках и о том, где оставила их! Но со временем, конечно, вспомнит и догадается, что имел в виду ее верный поклонник.

Дрозд отложил карандаш.

Света, не выдержав борьбы с любопытством, поднялась и посмотрела, что он изобразил. Рисовал Дрозд ужасно, с нарушением всех мыслимых пропорций и перспектив. Но удивительным образом в каждом его портрете, больше напоминавшем известное «точка-точка-огуречик», безошибочно узнавался прототип.

Вот и сейчас она увидела странную фигуру с многочисленными выпуклостями. Из фигуры торчали два уса. Один ус тянулся к перчатке, которую Дрозд изобразил раньше, над другим висело что-то, отдаленно напоминавшее пистолет.

И хотя в фигуре с палочками любой непредвзятый зритель узнал бы креветку, попавшую под асфальтовый каток, Света понимала, что перед ней Стрельникова.

– Сохраню-ка я этот шедевр, – решил Дрозд, любуясь портретом. – На стенку повешу. Смотри, как лицо похоже вышло.

Света молча подвинула лист к себе и дернула, отрывая ту часть, где был рисунок. Без улыбки глядя на Дрозда, она тщательно смяла бумагу, а получившийся комок швырнула в угол.

Кот Бронислав молниеносно слетел с тахты и погнал ком перед собой, поддавая ему то левой, то правой лапой.

– Может, тебе куклу вуду сделать? – спросил Дрозд, провожая взглядом свой шедевр.

– Пиццу мне сделай, – спокойно сказала Света. – Есть хочется.

Пицца оказалась отличная. Вонзив зубы в подрумяненную корочку, Света осознала, что не ела бог знает сколько времени, если не считать засохшего печенья у Вадима Петровича.

Дрозд достал кофе и выставил на плиту кастрюльку.

– Сваришь?

– На ночь глядя? – засомневалась Света.

Он махнул рукой:

– Плевать, все равно не засну. Какой-то бесконечный сегодня день. Кажется, что целый месяц прожил.

Пока Света варила кофе, он тихонько насвистывал. Глаза закрыты, вид совершенно отрешенный – кажется, вот-вот уснет.

– Какой тебе кофе, – тихо сказала Света. – Иди спать.

Лешка открыл глаза. Ни тени сна в них не было. Ясный, пристальный взгляд.

– Я думаю, – объяснил он. – Под свист удобнее размышлять.

• Предыдущая
• 57/67
• Следующая