Котов обижать не рекомендуется - Михалкова Елена Ивановна - Страница 47
- Предыдущая
- 47/67
- Следующая
Как и он сам, когда уходил со сцены.
Воображение Светы сыграло с ней шутку – ей показалось, что за ним вот-вот помчится прыгучая, как мячик, маленькая белая собачка…
Но не было никакой собачки. Петр Иванович шел в полном одиночестве, провожаемый лишь их почтительным молчанием.
После его ухода Дрозд и Света еще некоторое время стояли, не говоря ни слова.
– Очень жаль, что свидетель опознал именно его, – вдруг негромко проговорил Дрозд. – Чертовски жаль.
Он взглянул на часы и заторопился:
– Поехали, успеваем к следователю…
…Когда Света вышла от Константина Мстиславовича, ей хотелось расплакаться. Она возлагала такие надежды на эту встречу!..
– Ну что? – спросил Дрозд, едва она села в машину.
– Ничего нового, – с отчаянием ответила Света. – Сорок минут я рассказывала ему о наших предположениях, а он внимательно слушал и задавал вопросы. Я даже пару раз начала сомневаться, кто из нас двоих ведет расследование. А сам молчал и хмыкал, ни слова не сказал по делу.
И, совсем упав духом, она закончила:
– Мне кажется, у них нет никаких версий ни убийства, ни покушения.
– Так не бывает. Версия у следствия есть всегда, и обычно не одна, – рассудительно заметил Дрозд. – Просто с тобой не захотели об этом говорить. Это нормально. Ты же не входишь в следственную группу.
– Я вхожу в группу жертв нашего убийцы. В подгруппу с маркировкой «потенциальные».
Алексей завел машину.
– Мне нужно заскочить к себе, покормить кошаков. Это буквально пара минут. А потом я отвезу тебя домой, хорошо?
– Хорошо, – мрачно согласилась Света. – И буду я там сидеть как в клетке.
Дрозд присмотрелся к ней:
– Э, ты что-то совсем скисла. Не хочешь сидеть у себя, сиди у меня. Только дома жрать нечего.
– Поем кошачьего корма, – сердито буркнула Света.
– Идет, – легко согласился Дрозд. – У меня там как раз диетический, для кошек с чувствительным пищеварением. Тебе должно понравиться.
Стоило Свете и Дрозду переступить порог его квартиры, навстречу им бросились с шумом и топотом два пушистых кота. Один наступил Свете на ногу, второй врезался в лодыжку, не успев обогнуть препятствие на пути к любимому хозяину. Света покачнулась и чуть не упала.
– Господи! Они меня затопчут.
– Какая нелепая смерть, – посочувствовал Дрозд, гладя обоих животных. Коты вились у него под рукой, закатывали глаза и выгибали спины. От их слаженного мурлыканья вокруг распространялись умиротворение и благодать.
– Ласки просят, – позавидовала Света, вспомнив собственного кота.
Тихон, дождавшись ее, первым делом выкладывал, что он о ней думает. Как правило, это было что-то нелицеприятное. Затем он обстоятельно рассказывал о том, что у него случилось за день и как он был одинок. Под его мяуканье, мяканье и кваканье Света мыла руки и переодевалась. Стоило ей сесть за стол, как Тихон внезапно соображал, что сегодня еще не ходил в туалет.
Дрозда его коты встречали как восточные ласковые жены – своего возлюбленного султана, осчастливившего их визитом. «О, да продлятся твои дни, лучезарный хозяин! – сладостно пели они. – Мы мечтаем отдать тебе всю нашу любовь!»
Тихон встречал Свету, как барин встречает нерасторопного холопа. «Где тебя носило, дурак? – орал он на своем кошачьем и топал ногами. – Пороть тебя на конюшне!»
– Жрать они просят, а не ласки, – развеял ее заблуждение Дрозд. – Э, кошаки! Ну-ка метнулись за мной кабанчиками.
Он щелкнул пальцами, и Бронислав с Никодимом, налетая друг на друга и толкаясь, радостно засеменили следом.
Дрозд придерживался мнения, что мебель в квартире нужна исключительно для котов. Поэтому в комнате у него не было ничего, кроме широченной тахты и сооружения, известного как «кошкин домик». И еще – стереоаппаратуры, стоящей вдоль стены. Если бы Дрозду пришлось от чего-то отказаться, он без раздумий выкинул бы тахту, но оставил любимые колонки и проигрыватель.
Только кухню Дроз обставил по-человечески. Правда, на стульях лежал слой кошачьей шерсти. Но хозяин утверждал, что это для тепла и удобства гостей.
С того времени, как Света обзавелась Тихоном (хотя вернее было бы сказать, что это он обзавелся Светой), она стала значительно проще смотреть на вопросы чистоты. Поэтому лишь смахнула шерсть со стула и села, подобрав ноги.
Дрозд поставил перед ней ее любимую чашку, на которой был нарисован Ежик в тумане. Света любила и книгу, и мультфильм, и самого Ежика. Они с ним были похожи.
Но сейчас при виде Ежика она еще больше впала в уныние. В голове всплыли строчки из книги.
«– Извините, – беззвучно спросил кто-то. – Кто вы и как сюда попали?
– Я – Ежик, – тоже беззвучно ответил Ежик. – Я упал в реку.
– Тогда садитесь ко мне на спину. Я отвезу вас на берег».
Это она – ежик. Только никто ее не отвезет на берег, не высадит, не требуя благодарности.
Бедный, несчастный Ежик! Сперва в ужасе бегал в тумане, пугаясь каждого осеннего листа. Потом котомку потерял. А теперь вообще плывет по реке кверху лапками, и впереди его ждет…
«Ниагарский водопад», – подсказало воображение, проснувшись совершенно некстати.
Света шмыгнула носом.
Все плохо, все-все-все. Рыбакова убили! Ее пытались убить и попытаются снова! Сегодняшняя съемка сорвалась, а это значит, что придется опять ехать в театр!
И в довершение всех этих несчастий Стрельникова при первой встрече сказала, что Свету нужно фотографировать на фоне полыни. Полыни!
Почему-то именно воспоминание об этом окончательно добило ее. Конечно! Всех женщин можно фотографировать в цветах. Стрельникову – в окружении царственных роз, Леру Белую – среди пылких огненных маков, томную красавицу Майю Лаврентьеву – в изнеженных орхидеях.
И только она должна сидеть в полыни и сурепке.
Спасибо, что не в кактусах.
Одинокая слеза поползла по Светиной щеке, но на полпути изменила маршрут и свернула на нос. Света украдкой смахнула ее и чуть не зарыдала в голос. Даже слезы – и те не могут течь нормально! У Стрельниковой они катились бы по щекам прозрачными каплями, красиво падали вниз и разбивались о пол хрустальными брызгами. А у нее что? Мокрый нос, как у собаки, которая ловила в луже лягушек. Ы-ы-ы!
Если бы Света задумалась над тем, что с ней происходит, она бы сама себе удивилась. На нее невесть откуда навалилась черная тоска, какую она испытывала лишь в юности, когда отчим еще жил с ними. Настроение упало до нижней критической отметки. Дальше могла быть только депрессия.
Но Свете некогда было разбираться в причинах, она была слишком поглощена переживаниями.
И никто, никто не обращал на нее внимания! Дрозд мыл миски после котов. Сами коты, закончив трапезу, удалились, обмахнув на прощанье Свету пушистыми хвостами-опахалами.
Только Ежик с кружки смотрел на Свету несчастными глазами. Света налила себе воды и обхватила кружку ладонями.
Со стуком расставив чистые кошачьи миски по местам, Лешка выпрямился и оптимистично начал:
– Сейчас с обедом разберемся…
Как вдруг у него запищал телефон.
Дрозду звонили постоянно. Друзья-приятели были у него по всему городу и зачастую обнаруживались в самых неожиданных местах. Но именно от этого звонка Света внезапно насторожилась.
Дрозд прижал трубку ухом к плечу, открыл холодильник и зарылся в груде разнокалиберных упаковок. Судя по тому, что две из них он без раздумий швырнул в мусорное ведро, содержимое остальных тоже не стоило пробовать.
– Привет! – голос его звучал удивленно. – Нет, не ожидал. Рад, конечно. Что? Когда? – Он быстро взглянул на Свету. – Нет, извини, не получится…
Вышел из комнаты, и конец диалога она не услышала.
Света так резко дернула чашку к себе, что выплеснулась вода. Она вдруг поняла, кто позвонил Лешке.
Всего несколькими часами ранее, глядя на Стрельникову, Света пыталась понять, почему у этой женщины не перегорают предохранители, когда ее швыряет от спокойствия к бешенству. Теперь нечто подобное случилось с ней самой. Как будто внутри щелкнул рычажок переключения ощущений и чувств, не зависящий от ее воли. Или произошла необычная химическая реакция: стоило на уныние плеснуть злостью, как уныние скукожилось, словно под воздействием кислоты, вспыхнул мрачный огонь, и вверх, с шипением и треском, вырвались клубы ядовитого дыма.
- Предыдущая
- 47/67
- Следующая
