Серебряная луна - Крамер Элли - Страница 24

• Предыдущая
• 24/30
• Следующая

Просто одетая, очень грустная, она торопливо вытирала тряпкой мокрые руки, а при виде офицера полиции – форму Билл так и не снял – тихо ахнула и схватилась за косяк. В серых усталых глазах плеснул страх. Билл заторопился.

– Простите, если напугал вас, мэм. Все в порядке. Я только хотел… Могу я войти?

Билл отлично знал и этот район, и все прочие подобные районы столицы Империи. Глаза и уши тут были не только у стен, но даже у мусорных бачков.

Женщина отодвинулась в сторону и нерешительно кивнула.

– Проходите, коли пришли. Я-то перепугалась, не случилось ли что с девочками. Они гостят у своей тетки. Это в Вест-Энде.

Она провела его в крошечную гостиную, бедную, но чистенькую, скудно обставленную дешевой мебелью. На допотопном комоде стояла фотография в дешевой рамочке, и при виде нее у Билла снова зашлось сердце.

Худенький паренек с настороженным, немного хищным лицом смотрел прямо в объектив. Потрепанные джинсы, футболка с названием молодежной рок-группы… Обыкновенный мальчишка, каких пруд пруди в любом районе Лондона.

Но у этой женщины он был один-единственный.

Билл не стал садиться. Он помолчал, собираясь с силами, и выпалил:

– Мэм, я тот самый полицейский, по вине которого погиб ваш сын. И я приношу вам свои искренние соболезнования и извинения, хотя знаю, что это звучит глупо и кощунственно. Если вы не укажете на дверь сразу же, то знайте, я готов помочь вам, чем смогу…, если здесь вообще можно чем-то помочь.

Силы разом кончились, но с души словно свалился огромный груз. Билл чувствовал себя вымотанным, как после непосильной работы.

Женщина тихо охнула, приложила ладонь ко рту. Прошли века прежде, чем она заговорила.

Голос ее звучал надломленно, но ровно.

– Я и то смотрю, лицо ваше мне, вроде, знакомо. Вы ведь были на похоронах, верно?

Да, не думала я…

Билл стоял, окаменев, боясь вздохнуть. Внезапно женщина стремительно приблизилась.

Ударит, спокойно подумал Билл. Ударит и выгонит взашей. Ничего. Это правильно. Ты это заслужил.

Ничего не случилось. Женщина с усталыми глазами просто взяла его за руку.

– Ты еще совсем молодой, сынок, а голова сединой прибита. Тяжкая у вас работа, я знаю.

Садись. Да, не думала я, что ты придешь. Что хоть кто-то из ваших придет. Думала, побоитесь. Или просто не обратите внимания.

– Я был ранен. Поэтому не пришел сразу.

– Я помню, ты с палкой был на кладбище.

Это Джонни тебя ранил?

– Нет. Не он. Другой. Главарь банды. Подонок и негодяй. Он сел и сел надолго. Возможно, навсегда. Это не вернет вам сына, мэм, но…, но больше он никому не причинит зла. Не заставит страдать ни одну мать. Я не оправдываюсь, я просто хочу, чтобы вы это знали.

Она кивнула, села с ним рядом. Помолчала немного, потом заговорила, глядя в сторону.

– Я одна их ращу. Отец Джонни меня бросил, а девочки от другого человека. Он умер. Пил много. Работал на верфи, вот и пил. Я за него вышла, чтобы у Джонни был отец, хоть какой.

А вышло только хуже.

Про банду я давно знала. Джонни в ней с десяти лет. Я работала на трех работах, да девчонки маленькие, да дом, стирка, уборка…

Знаю, все так говорят. Я не оправдываюсь. Упустила я моего мальчика.

К четырнадцати годам с ним и вовсе сладу не стало. Я, дура, все по старинке боялась, чтобы он пить не начал, на отчима насмотревшись, а он, оказывается, наркотики уже попробовал.

Этот Рональд…, он страшный был парень. Все его боялись, даже взрослые. Малолеток под себя подобрал и творил, что хотел.

Когда уж я узнала все, то у Джонни и в ногах валялась, и выпороть пробовала, и уговаривала, только все зря. Зелье это его уже крепко держало. Единственное, сестренок он очень любил. Все говорил, что скоро у нас будет много денег и тогда он всех нас отсюда увезет, туда, где тепло и нет никаких бандитов. А какие деньги, если он даже мои, спрятанные, выискивал и на наркотики тратил?

И с пистолетом он уже давно ходил. Наверное, надо было самой в полицию заявить, да как же на родного сына… А вышло еще хуже, вот как.

Ты не виноват, сынок. Я знаю. Только прощения у меня не проси, не надо. Дело даже не в том, прощу я тебя, не прощу… Сын он мне был. Плохой, глупый, злой, бандит – а все ж таки сын. Но и ты не виноват. Я понимаю.

У тебя глаза хорошие. И пришел ты не по приказу, не по службе, я это поняла сразу. Мучает тебя это. Казнишь себя. Не казни. Джонни судьбу свою сам выбрал. Двух человек убил. Отнял жизнь. Наверное, это расплата.

Я знаю, тебя это грызет изнутри, жить не дает. Так вот что я тебе скажу: никакой подлости ты не совершил. Сделал свою работу, у вашего брата она тяжелая и кровавая, мы тут не понаслышке об этом знаем.

Ты иди, сынок. Иди и будь спокоен. И спасибо тебе, что пришел. А помогать мне не надо. Мы скоро уедем с дочками. В Уэльс. Родня у меня там.

Рыбаки. Уедем подальше от города этого гнилого. Жаль, Джонни здесь лежать останется…

Она заплакала неожиданно и беззвучно, уронив голову в руки. Билл посидел еще несколько секунд, потом поднялся, осторожно двинулся к дверям. Сердце саднило от острой жалости, но на душе и впрямь полегчало.

Уже у двери он оглянулся. Женщина не открывала лица, беззвучно всхлипывала, вся уйдя в свое горе. Билл осторожно положил на зеркало у двери пачку банкнот – все, что у него было на счете. Копить он сроду не умел, так что состояния не нажил, однако не раздумывая оставил все этой женщине.

Вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.

Глубоко вздохнул, прищурился на алый закат, потом пошел прочь, постепенно ускоряя шаг.

Долги были розданы. Билл Уиллингтон был свободен.

Завтра утром он сойдет с автобуса и спустится в зеленую долину, туда, где раскинулся среди рощ и лугов Грин-Вэлли, его родной городок.

Завтра он обнимет деда.

Завтра он поцелует свою Мэри.

И начнется совсем другая, новая и прекрасная жизнь.

Сумерки потихоньку наползали на Грин-Вэлли, и Мэри устало потянулась, хрустнув накрахмаленным халатом. Вчерашняя духота всколыхнула в пожилых обитателях деревни старые болячки. Сегодня Мэри целый день измеряла давление и прописывала сосудорасширяющие лекарства. Поток болящих схлынул совсем недавно, и девушка наслаждалась передышкой.

Разумеется, не только гипертония заставила многих прийти в чистенький кабинет с новой дверью. Большинство томилось от любопытства, так и сяк пытаясь расспросить Мэри о ее скоропалительном и сенсационном замужестве. Она отвечала с неизменной улыбкой, а в глазах ее горели такие любовь и нежность, что даже отъявленные скептики уходили обескураженными.

Приходили Ник и Дотти. Дотти вышла из положения, разрыдавшись и повиснув на шее у Мэри с криком "Ты самая замечательная!". А Ник долго мялся, краснел и жался, а потом вдруг порывисто схватил Мэри за руку и стал отчаянно трясти ее, приговаривая, что очень рад за нее, что Билл отличный парень, а он, Ник, наоборот, болван и остолоп, но надеется, что Мэри его простит и они останутся добрыми друзьями.

Растроганная и приятно удивленная его словами, Мэри расцеловала обоих и в свою очередь пожелала им счастья. Дотти залилась еще более горячими слезами, теперь уж точно счастливыми, а Ник вдруг посерьезнел, обнял Дотти за плечи и задумчиво сказал:

– А знаешь, Мэри, жизнь ужасно сложная штука. Ведь действительно, если бы не эта дверь, мы бы могли так и не понять, кого любим на самом деле. Я хочу сказать, как странно развивается человеческая судьба. Дотти всегда была моим другом, а тебе всегда нравился Билл, но только сейчас мы поняли… Неважно. Теперь все неважно, кроме того, что мы все обязательно будем счастливы.

Дотти ушла умываться, а Мэри, понизив голос, спросила своего бывшего жениха:

– Как миссис Грейсон? Все еще не может смириться с твоим решением? Почему она так, ведь Дотти прелесть…

Ник погладил Мэри по руке и серьезно произнес:

– Она обязательно полюбит Дотти. Просто нужно время… Мама ведь ужасно честолюбива и любит меня без памяти. Она мечтала, чтобы я вырос гением, она была уверена, что я гений, а ведь это не так, и она это в глубине души понимает…

• Предыдущая
• 24/30
• Следующая