Серебряная луна - Крамер Элли - Страница 17
- Предыдущая
- 17/30
- Следующая
Билл на секунду оторвался от Мэри, чтобы расстегнуть и снять ее кофточку. А потом он со вздохом припал к ее трепещущей груди и замер.
Через несколько секунд Мэри немного обеспокоилась. Билл не шевелился. Она с трудом приподнялась, придавленная к земле его весом.
Паника родилась где-то в животе, покатилась к горлу нарастающим криком – но в этот момент Билл глубоко вздохнул, обвил ее обеими руками и сонно пробормотал:
– Спасен… У нее глаза шоколадные… Я умру за нее…
Мэри замерла.
Она лежала у подножия старой ивы, целомудренно прикрывшей их ветвями. На обнаженной груди Мэри покоилась голова Билла Уиллингтона, пряди его темных, посеребренных сединой волос щекотали ей шею.
Билл крепко спал.
Мэри улыбнулась луне, заглянувшей в этот момент между ветвей ивы, и прикрыла глаза.
Глава 7
Билл тонул, тонул в какой-то темной воде, проваливался в тартарары, но при этом радостно улыбался. Тьма была шоколадной, как глаза Мэри, нестрашной и бархатной, теплой и ласкающей. Глаза больше не болели, и ушел из виска тупой, ноющий гул. Тело было легким и невесомым.
Он не мог пошевелить руками, но знал наверняка, что это даже и хорошо, потому что в руках он сжимает что-то очень важное и безмерно ценное.
Потом тьма закончилась, вернее, превратилась в обычную лесную темноту, и по хорошо знакомой тропинке он вышел в свой собственный сад, прямо к древней и корявой яблоне.
Под яблоней стояла девочка в светлом платье, босая, темноволосая. При появлении Билла она подняла голову и радостно засмеялась, протягивая к нему руки, а он – прямо во сне – испуганно зажмурился, боясь увидеть на месте лица девочки прежнее туманное пятно.
Прохладные нежные руки провели по его щеке. Билл робко открыл глаза.
Под старой яблоней, в заросшем дедовом саду перед ним стояла и смеялась Мэри Райан, и льдинки звенели в хрустальном бокале, рассыпая во все стороны золотистые пузырьки…
Билл рассмеялся, вторя ей, – и проснулся окончательно.
Было совсем раннее утро. Солнце пробивалось сквозь заросли, разбрасывая пригоршнями бриллианты и изумруды, повисающие на траве и ветках ожерельями росы.
Птицы распевали на все лады, и даже ворона – весьма неважный певец – жизнерадостно каркала на кусте боярышника.
Мэри открыла глаза – и утонула в счастливом взгляде Билла. Серые глаза светились таким восторгом и преклонением, что девушка немедленно ощутила себя королевой.
Странно… Смущения не было. Совсем. Хотя из одежды на ней была только юбка, а Билл по-прежнему обнимал ее.
Теперь, одарив Мэри сияющим взглядом, он снова прижался щекой к ее груди и блаженно затих. Мэри осторожно вытянула вверх затекшие руки и потянулась.
– Кошмар! Я заснула.
– Я тоже.
– Я заснула голая, с малознакомым офицером полиции, в лесу, на берегу озера, куда в любой момент может примчаться орда детей.
– Мэри?
– Чего тебе?
– Я тоже заснул.
– Да, но ты-то заснул одетый, к тому же с уважаемым человеком, врачом Грин-Вэлли…
БИЛЛ! Ты заснул?!
– Да.
– И проспал всю ночь?
– Как убитый.
– И тебе не снились кошмары?
– Мне снилась ты.
– Ох… А мне ты. Кажется. Потому что точно я не помню. Я помню только, что была очень и очень счастлива.
– Мэри?
– Что?
– Ты вчера сказала…, что тебе кажется…, ну… что ты меня…
– Я тебя люблю?
– Я…
– Так я тебя люблю.
– Мэри?
– Ну?
– Я тебя люблю.
– Ох, Билл…
– И я не могу без тебя жить. Я умру без тебя. Я умру за тебя. Я умру с твоим именем на губах. Я вообще никогда не умру, если рядом будешь ты!
– Билл… У меня сердце сейчас разорвется. Я такая счастливая, что прямо ужас. Господи, как я разговариваю! Билл!
– Мэри…
– Я люблю тебя. И я всегда буду с тобой.
Всегда. И тоже никогда не умру. Мы будем абсолютно бессмертные и вечно влюбленные.
Он опять поцеловал ее, на этот раз нежно и осторожно, а потом она без всякого смущения выскользнула из его рук, скинула юбку – и через пару секунд они вдвоем нарушили многолетнее табу Грин-Вэлли, с хохотом и криком нырнув в теплую коричневую воду лесного озера.
Полчаса спустя они шли по еле заметной тропинке к дому Уиллингтонов. Билл отводил ветки в сторону и отшвыривал коряги, попадающиеся по пути, а Мэри держала его за руку и утопала в собственном счастье.
Любовь накрыла ее сверкающей волной, оглушила, ослепила – и подбросила к самому солнцу. Мир цвел совершенно иными красками, у всех птиц были другие голоса. Мэри ощущала себя частью этого мира, и мир был прекрасен.
Правда, не весь.
На веранде старого дома их ждал карающий меч.
Гортензия Вейл и Харли Уиллингтон поднялись с кресел, в которых, совершенно очевидно, провели эту ночь. Рядом со столом валялась пустая бутыль в соломенной оплетке, на столе стояла еще одна. Из-за покрывавшей бутыль пыли невозможно было понять, сколько чудодейственного напитка в ней осталось, но старики выглядели вполне бодро и достаточно воинственно. Мэри ойкнула и спряталась за спину Билла. Билл едва заметно расправил плечи.
Харли возвышался над Гортензией, как дуб над кустиком, но наибольший трепет внушала именно названная бабка Мэри. Она и выступила вперед, уперев сухонькие кулачки в бока и пронзительно сверкая очами.
– Та-ак! Вот, значит, мы и приперлись, здрасте! Всеобщая радость в этом месте, фанфары и ценные подарки. Ну! И что это значит?
Билл кашлянул.
– Миссис Вейл, очень жаль, что так получилось, но…
– А ты вообще помолчи, Билл Уиллингтон!
Я спрашиваю сейчас свою, прости Господи, внучку, а у тебя свой дед имеется.
– Да уж, Билли, внучок, как-то…
– Помолчи, Харли! Мэри, как я должна ко всему этому относиться?!
– Бабушка, я…
– Бабка старая, больная насквозь, места себе не находит, мечется по дому, а внучка по лесу гуляет! Лютики собирает!
– Бабушка, мы…
– Бабка старая, на ладан дышит, еле ноги носит! В ночь поперлась, на гору влезла, искала внучку по темным кустам!
– Горти, я же тебе светил…
– Помолчи, Харли! У меня чуть инфаркта не случилось, я уже все передумала, ночь не спала, а внучка выходит из кустов, вся в росе и рубашка наизнанку!
Мэри охнула и испуганно уставилась на свою блузку. Трюк был старый как мир. Блузка была в полном порядке, и Гортензия победно усмехнулась.
– Что и требовалось доказать! Как ты можешь, Мэри! Ты знаешь этого молодого человека без году неделю…
– Горти, ну ты уж…
– Бабушка, я знаю его с детства!
– Ты знаешь этого молодого человека с детства и прекрасно понимаешь, что он из себя представляет! Ты знаешь, что с ним произошло…
– Бабушка!
– Горти!
– Миссис Вейл!
– И после этого ты заставляешь его всю ночь таскаться по лесу, чтоб у него еще и воспаление легких случилось! Ты, врач!
– Я фельдшер…
– Ты, фельдшер! Я в ужасе. Молодой Уиллингтон, относительно тебя могу сказать только одно: в мое время молодые люди так себя не вели.
– Миссис Вейл, поверьте, я и Мэри…
– В МОЕ ВРЕМЯ молодые люди не впадали в истерики и не хлопали дверями так, что эти двери ломались. В мое время молодые люди спокойно и честно говорили девушкам о своих чувствах.
Билл ошеломленно смотрел на старуху, Харли несколько оторопело переминался с ноги на ногу, а Мэри осмелилась наконец выползти из-за плеча Билла. Голос Гортензии достиг патетических высот.
– Но я не буду тебе ничего говорить, молодой человек. На это у тебя есть дед…, помолчи, Харли! Я скажу тебе, Мэри, поскольку ты моя внучка. Так вести себя нельзя!
– Бабушка, я больше не буду.
– Будешь, будешь. То есть, я на это очень рассчитываю. Стать внучатой тещей Ника Грейсона мне никогда не улыбалось, но ты же никогда не слушаешь умных людей. Да, и в следующий раз, когда соберешься ночевать в лесу, оставь записку. Фу, устала. Харли! Почему ты молчишь? Тебя что, это все не касается?
- Предыдущая
- 17/30
- Следующая
