Покров для архиепископа - Тримейн Питер - Страница 41

Тем же путем, что и вышли, они возвратились обратно в атриум. Там по-прежнему была суета и все так же толпились нетерпеливые сановники, безучастные стражники, священники, монахи и монахини, всех возрастов, национальностей и нравов. Фурий Лициний отделился от них и пошел узнавать, нет ли новостей об Осимо Ландо, а они направились в свою рабочую комнату рядом с комнатой военного коменданта.

Когда они пересекали зал, навстречу им через толпу пробирался скорбный брат Инэ. Вдруг лицо Фидельмы озарила улыбка, и она протянула руку, чтобы остановить его.

— Вы как раз тот самый человек, которого я собиралась искать, — сказала она ему.

Инэ остановился, недоверчиво хмурясь.

— Что вы хотели от меня? — осторожно спросил он.

— Вы уже много лет живете среди кентских монахов, не так ли?

Инэ согласился, озадаченно переводя взгляд на Эадульфа.

— Я вам говорил, что отец отдал меня в монастырь, когда мне было десять лет.

— Да, говорили. И вы, должно быть, много знаете о церкви в Кенте?

Инэ самодовольно ухмыльнулся.

— Трудно найти то, чего бы я не знал, сестра.

Фидельма улыбалась еще более ободряюще.

— Я слышала, что Саксбур, королева Кента, основала монастырь Шеппи. Это так?

— Да, так. Она заложила эту обитель двадцать лет назад, вскоре после того, как приехала к нам из страны восточных англов и вышла замуж за нашего короля Эорсенберта.

— Я слышала, ее отцом был Анна.

Инэ тут же подтвердил это.

— У Анны было несколько дочерей. Саксбур прониклась верой. Это благочестивая женщина, и ее очень любят в Кенте.

Фидельма доверительно приблизилась к нему.

— Скажите мне, Инэ, а любят ли настоятельницу Вульфрун так же, как ее сестру?

— Сестру! — Это слово прозвучало из его уст как ругательство. Затем он понимающе улыбнулся. — Когда Саксбур привезла Вульфрун в Кент, они были не настолько близки друг другу. Многие считают, что Саксбур совершила ошибку, сделав Вульфрун настоятельницей Шеппи.

— Как это понимать — не настолько близки друг другу? — спросила Фидельма.

На лице Инэ появилось хитроватое выражение.

— Сестра, вы когда-нибудь слышали о римском языческом празднике Сатурналий? Спросите у кого-нибудь, что обычно происходит на этом празднике, и сами решите загадку.

И, напустив на лицо прежнее меланхоличное выражение, Инэ удалился, оставив Фидельму в недоумении.

— Ну, — спросила она у Эадульфа, — что же происходит на празднике Сатурналий?

Эадульф смутился — ну почему он должен знать римские языческие праздники?

Фидельма вздохнула и двинулась дальше через атриум, Эадульф за ней.

— Насколько я понимаю, — заметил Эадульф, пробираясь сквозь толпу к дверям военной комендатуры, — единственная наша надежда — найти этих арабов. Только они могут помочь нам увидеть, что кроется за этой таинственной историей. Человек, ударивший тебя и укравший папирус и потир, был несомненно один из них или их сообщник.

— Из чего ты делаешь такой вывод? — поинтересовалась Фидельма, когда они вошли в комнату, служившую им оффициумом.

— Иначе зачем ему папирус на арабском языке?

— А зачем ему потир?

— Может быть, Ронан Рагаллах собирался продать им сокровища Вигхарда.

Фидельма остановилась, хлопая глазами.

— Эадульф, — сказала она. — Ты, Эадульф, иногда делаешь потрясающие интуитивные прыжки, пока остальные возятся с логикой.

Эадульф не мог понять, расценивать ли это как похвалу или как оскорбление. Он хотел попросить ее объясниться, но вдруг дверь распахнулась и вошел, спотыкаясь, Фурий Лициний с взволнованным лицом.

Не успела Фидельма спросить его о причинах волнения, как он выпалил:

— Я только что был у главных ворот, и оттуда выбежал настоятель Путток. Он меня не заметил. — Он сделал гримаску. — Надо думать, для иностранца один стражник почти не отличается от другого.

— И что это значит? — нетерпеливо спросила Фидельма.

Юноша торопливо сглотнул.

— Настоятель Путток нанял лектикулу. Думаю, вам интересно будет узнать, куда он попросил отвезти его.

— Лициний, сейчас не до игр, — отрезала Фидельма. — Говорите прямо.

— Настоятель Путток направился в то самое место, о котором я говорил. В квартал, где много арабских купцов. В Марморату.

Фидельма прижалась к борту маленькой одноконной повозки, которая быстро мчалась по узкой улице, управляемая Лицинием. Люди бросались врассыпную, но это, казалось, нимало не заботило Лициния, и он со свистом проносился мимо них, а они кричали вслед повозке, трясли кулаками и выкрикивали разнообразные ругательства — Фидельма была рада, что не понимает их. Напротив нее, опасаясь за собственную жизнь, сидел бледный брат Эадульф. Он крепко вцепился пальцами с побелевшими костяшками в плетеный борт повозки, которая качалась и подпрыгивала на булыжной мостовой.

Замысел принадлежал Фидельме. Внутреннее чутье подсказало ей, что нужно действовать прямо сейчас. Как только Фурий Лициний доложил, что Путток выехал именно в Марморату, она поняла, что нужно броситься следом — поскольку не находилось внятного объяснения тому, что Путтоку может понадобиться в таком месте. А если и вправду, как говорил Лициний, этот квартал часто посещается арабскими купцами, тогда все выглядит весьма и весьма подозрительно.

Ни Лициний, ни Эадульф не смогли ничего возразить, когда она буквально бегом вылетела из дворца к главным воротам. Увидев, что носильщики лектикулы быстрым шагом уходят по узким улочкам старого города, она поняла, что пешком их будет не догнать. Тогда Лицинию поручили попросить на время у другого стражника одноконную повозку. Это была почти боевая колесница. Лициний сам вызвался отвезти их на ней вслед за Путтоком в Марморату.

От скорости захватывало дух, несколько раз Фидельма пугалась, что прыгающая по ухабам повозка сейчас перевернется, но Лициний всякий раз откренивал ее обратно движением собственного корпуса: он стоял, упершись в пол широко расставленными ногами и крепко сжимая в руках поводья, а оба ездока хватались за борта за его спиной.

Они обогнули подножие холма Целия, пересекли Мурсийскую долину с великолепным амфитеатром, проехав мимо величественного цирка, повернули на северо-восток и начали подниматься на холм; Лициний сообщил, что это Авентин, самый южный из семи холмов. Дорога круто шла вверх между прекрасных богатых вилл, в которых жила римская знать.

Фидельма во все глаза глядела на роскошные дома и сады и поражалась.

— И эта дорога ведет в те трущобы, о которых вы говорили? — крикнула она Лицинию. Ухоженность и красота этой части города никак не вязались с мыслью о том, что невдалеке могут быть трущобы.

Тессерарий промычал что-то в знак согласия и хлестнул лошадь поводьями, подгоняя.

— Если я правильно догадываюсь, — крикнул он через плечо, — лектикулу Путтока сейчас понесут по Мурсийской долине, мимо Большого Цирка. — Он показал на северный склон холма, по которому они поднимались. — Носильщики обогнут холм и повернут на юг, вдоль берега Тибра, потому что так идти легче, чем нашим путем, через сам холм. Прямо к югу оттуда и находится Мармората, у берегов Тибра, куда причаливают корабли.

Повозка быстро двигалась вверх по склону, но теперь уже по направлению к северной стороне Авентинского холма, где стояла маленькая изящная базилика. Возле нее Лициний остановил лошадь, поскольку отсюда можно было увидеть Тибр — широкую коричневую полосу, древнюю реку, что величаво несет свои воды по северу города, вдоль западной границы и на юг, где впадает в Средиземное море между двух портов-близнецов — Остии и Порто.

Лициний слез с повозки и подошел к невысокой стене, за которой был обрыв, а внизу полоса земли между холмом и берегом.

— Ну как? Не видно? — крикнул ему Эадульф, поднимаясь и распрямляя затекшие ноги.

Фурий Лициний помотал головой.

— Неужели мы их упустили? — с тревогой спросила Фидельма, тоже пользуясь возможностью сменить позу и потянуться.