Красное небо - Козлов Вильям Федорович - Страница 26

• Предыдущая
• 26/40
• Следующая

— Кто ворует, тот горюет, а мы живем — хлеб-соль жуем! — изрек он, сытно рыгнув. И раскатисто рассмеялся.

— Небось голодный? — спросил пожилой железнодорожник с противогазной сумкой через плечо.

Ратмир молча смотрел в окно, мимо которого проплывали вагоны с бойцами и платформы с танками, прикрытые брезентом. Это его эшелон. Вот пролетела платформа с тюками прессованного сена. Мальчишка даже подался вперед, стараясь получше рассмотреть: вдруг увидит Пашку? Но приятеля на платформе не было. Пашка спрятался в норе. Наверное, едет и удивляется: куда запропастился Ратмир?

Пожилой железнодорожник подошел к мальчишке, достал из сумки кусок хлеба, несколько вареных картофелин в мундире и сунул в руку. Потом повернулся к командиру, что-то быстро пишущему ученической ручкой, и сказал:

— Из-за паршивого сухаря под замок? Отпусти ты его, Васильев?

— Сегодня сухарь стащил, а завтра к тебе в квартиру заберется, — не поднимая головы от бумаг, проворчал Васильев. — Что ты тогда запоешь?

— У нас в Пензе за воровство да разбой в старину жизни лишали, — заметил молодой боец.

— Как тебя звать-то? — участливо спросил железнодорожник.

— Я не успел и мешок-то разорвать, — ни к кому не обращаясь, сказал Ратмир и, прижимая к груди угощение, пошел вслед за охранником.

Под кутузку приспособили небольшую полутемную кладовку при вокзале. Вдоль стен сколочены узкие нары, посередине шаткий стол на козлах. Маленькое окошко было забрано решеткой. Не успел Ратмир толком оглядеться, — хотя трудно было что-либо разглядеть в темной кладовке, — как на него молчком набросились двое, вмиг отобрали хлеб и картофелины. И тут же отступили к нарам. Опомнившись, Ратмир почувствовал, как в нем поднялась дикая злоба против этих двоих, лишивших его куска хлеба. Сжав кулаки, он так же молча бросился на них.

Одного ударил в зубы, вырвал из рук горбушку, второй лягнул его ногой в живот. Ратмир, охнув, согнулся, потом неожиданно резко выпрямился и боднул ударившего головой в челюсть. Тот взвыл и опрокинулся на нары. Ратмир кинулся на него, но одна нога его вдруг поехала куда-то в сторону, и он растянулся на полу. Тут же кто-то оседлал его и, схватив за волосы, стал пригибать голову к полу, на котором валялась раздавленная картофелина. Это на ней Ратмир и поскользнулся.

— Хочешь, падла, перо в бок? — шепотом произнес оседлавший его мальчишка.

Ратмир вспомнил про финку: как еще в схватке она не воткнулась в него самого, ведь лежит в кармане без чехла. Даже в этой яростной драке за хлеб насущный ему и в голову не пришло пустить в дело нож…

— Зуб, гад, выбил! — пробормотал второй, со свистом втягивая в себя воздух. Голос показался Ратмиру знакомый. Он повернул голову, чтобы посмотреть на говорившего, но тут его снова дернули за волосы. Изловчившись, он сбросил с себя противника и в свою очередь навалился на него, молотя кулаками по чему попало.

— Здыхля! — завопил поверженный противник. — Огрей его чем-нибудь по кумполу!

— Сунься только! — метнул злобный взгляд Ратмир в сторону нар, где, держась за щеку, стоял второй мальчишка.

— Шайтан! — вдруг воскликнул тот.

Ратмир опустил занесенный над извивающимся под ним мальчишкой кулак. Шайтаном мог назвать его только житель города Задвинска, потому что прозвал его так старьевщик-татарин Шамраев, что жил на берегу речки Самары. Это на его знаменитый фруктовый сад каждую осень совершал разбойничьи набеги Ратмир. Прозвище пристало. Впрочем, Ратмиру оно даже нравилось. Шайтан — это в его представлении то же самое, что джигит, отчаянный, ловкий, смелый человек…

Отпустив противника, Ратмир поднялся с пола и шагнул навстречу высокому худощавому мальчишке, размахивающему длинными руками и оравшему:

— Рат Денисов! Надо же, где встретились! За что тебя-то замели?

— Знакомый, что ли? — поднимаясь с пола, проворчал другой мальчишка. Вид у него был недовольный.

— Мы на одной парте сидели, — возбужденно говорил Володька Грошев, заглядывая приятелю в лицо. — А дом наш сгорел… Тетю Варвару Королеву во время бомбежки убило…

— А мои? Отец, мама? — осевшим голосом спросил Ратмир, ожидая услышать самое страшное.

— Надо же, Ратмирка! — удивлялся Володька. Он даже позабыл про выбитый зуб. В полутьме было заметно, как вздулась у него верхняя губа.

— А ты, лоб, верткий! — подошел к ним мальчишка. — Ну ладно, Здыхлю свалил, а со мной не всякий сладит…

Ратмир и не взглянул в его сторону. Его глаза впились в худое Володькино лицо с отросшей челкой, спускающейся на глаза.

— Да живы твои! — поняв состояние приятеля, успокоил Володька. — Мать эвакуировалась, когда немцы стали бомбить город… Ну и утюжили нас! Погоди, куда же их эшелон отправили? Кажется в Горьковскую область. Ну точно, туда! В какой-то Сергач. И Савельевы погрузились с твоей маткой в один вагон.

— А отец? — Огромная тяжесть свалилась с Ратмира. Он только сейчас почувствовал, что ноет правая скула и горит ухо. В этой схватке ему тоже перепало.

— Про дядю Леонтия в городской газете писали, — рассказывал Володька. — Двоих вооруженных диверсантов задержал, когда они на железнодорожном мосту толовые шашки закладывали… Его орденом наградили.

— Где он сейчас?

— Я тебе не Информбюро, — невесело посмотрел на него Володька. — Я сам, Рат, не знаю, где мои… Город-то немцы быстро захватили, вернулся я из пионерлагеря, а в доме почти никого не осталось. Последними уехали Лопуховы. Они мне все и рассказали. И про твоих тоже. Я сам газету прочитал, ну где про твоего отца. С матерью своей я разминулся: она поехала за мной в пионерлагерь, а я — в город. Уже слышна была канонада… Батю моего сразу же в армию призвали… В саперы.

Володька умолк, задумчиво глядя в решетчатое окно. Светало, и рассеянный свет проник в небольшую комнатку. Слышно было, как на станции пофыркивает паровоз, переговариваются сцепщики.

— Как сюда-то попал? — спросил Ратмир.

— В Задвинске я был до самого конца, — будто не слыша его, продолжал Володька. — Уже когда снаряды стали ложиться в нашем парке, ушел. На станции не было ни одного эшелона, только стояли на путях разбитые вагоны. Железнодорожники с саперами заминировали паровозное депо. Когда садились в мотодрезину, к вокзалу уже подъезжали немецкие мотоциклисты… А меня путейцы с собой взяли. Едем на дрезине, а немцы по нам из танков пуляют. Проскочили.

Ратмир наконец рассмотрел мальчишку, который поставил ему синяк под глазом. Ростом поменьше Володьки Грошева, черноволосый, с длинным острым носом и беспокойными глазами. Они все время перебегали с одного предмета на другой, ни на чем долго не останавливаясь. Спутанные лохмы мотались у самых глаз, сзади налезали на воротник грязной, порванной в нескольких местах серой рубашки. На нем были надеты зеленые солдатские галифе, подпоясанные широким командирским ремнем с медной звездой. Одна из штрипок развязалась и волочилась по полу. На ногах большие тупоносые башмаки, явно не его размера.

— Раз такое дело, корешами будем, — протянул ему ладонь лодочкой мальчишка. — Степан Ненашев.

— А я думал, ты скользкий Налим, — усмехнулся Володька.

— Надо нам отсюда, мальчишечки, когти рвать, — заметил Степан. — Комендант грозился утречком отправить с попутным в тыл, а там, дело ясное, как пить дать, в колонию для несовершеннолеток упекут. Оно, конечно, можно и оттуда нарезать, но на кой ляд нам лишние заботы?

Он метнул быстрый взгляд на Ратмира, потом на Володьку. Никто не возражал: сидеть в вонючей камере под замком радости мало. Слышно было, как высоко над станцией пролетел самолет. Наверное, разведчик, а потом могут нагрянуть и бомбардировщики. Тогда совсем плохи их дела.

— Сделаем так, — продолжал Степка. — Когда принесут нам жратву, я брошусь к охраннику под ноги, а вы сигайте в дверь…

— А ты? — спросил Ратмир.

— Верный способ, — ухмыльнулся Налим. — Сто раз проверено! А за меня не беспокойся: я проскользну между ног.

• Предыдущая
• 26/40
• Следующая