Лоза Шерена (СИ) - Алмазная Анна - Страница 66

    Где-то слабо вскрикивает мать. От ее жалобного вскрика Рэми рывком возвращается в реальность, отирает кровоточивший нос, пытается встать, но не держат ноги, подкашиваются колени, и Рэми, вспомнив, что может говорить с принцем мысленно, молит:

    "Не на глазах матери, прошу... - отворачивается от него Тисмен, и кажется Рэми или в зеленых глазах телохранителя мелькает сочувствие? - ради всего святого, что у вас есть, не на глазах матери! Выведите ее, мой принц! Я со всем смирюсь, слышишь, только не при матери!"

    - Прекрати, - бледнеет Миранис. - Я... я отдам тебе своего телохранителя. Только прекрати! Не мучай больше ни его... ни нас.

    Опускает вдруг боль, и некоторое время Рэми неподвижно стоит на коленях, боясь пошевелиться. И вновь не дает упасть Вирес: вновь помогает прийти в себя, вновь заставляет Рэми найти силы, чтобы встать... и благодарить богов - все закончилось. Все равно, чем, но - закончилось.

    - Выведи Рэми, Арман, - тихо приказал Деммид. - Арман!

    Все как-то сразу забыли о Рэми и вспомнили об Армане, повернувшись к стоявшему у дверей дозорному. Бледный, посеревший, Арман, казалось, не слышал приказа. Великий придворный совершил невероятную дерзость: он смотрел не на Рэми, не на повелителя, ни на принца, а на забытую всеми в суматохе Рид, все так же опирающуюся на руку Гаарса.

    А потом, будто очнувшись, глава Северного рода сделал шаг вперед. И глаза его, недавно ошеломленные, быстро ожесточались, из голубых став почти черными.

    Рэми был знаком этот взгляд. Испугавшись за мать, он подбежал к Гаарсу, заслонил собой Рид и открыто посмотрел в загоравшиеся синим глаза дозорного.

    - Вы можете делать со мной все, что угодно, - прошипел Рэми. - Но моя мать ни в чем не виновата, оставьте ее в покое, архан!

    Арман цирка не любил. Скандалов тоже. Он не понимал, почему мгновенно не был выполнен приказ повелителя, почему Мир сопротивляется, не отдает Рэми, почему все более бледнеет Тисмен, прикусывая губу, и почему даже Кадм, безжалостный воин, смотрит на коленопреклонного мальчишку с жалостью.

    Кого жалеть? На что тут смотреть? На бледного рожанина, что стирает кровь с подбородка. На преступника?

    Боги, как все это наигранно! Деммиду не стоило убеждать сына, достаточно только приказать. Мир все равно не поймет, а дальнейший разговор лишь принесет лишние страдание и Рэми, и Миру... К чему все это?

    Ждут в соседних покоях жрецы, осведомлен Эдлай, и стоит повелителю сказать только слово... Одно слово, и весь этот кошмар закончится.

    Однако, представление продолжается. Мальчишка едва держится на грани реальности, еще немного и упадет в обморок. Еще немного и сломается. Жалко... сильный был маг, а умрет из-за глупости принца. Умрет, хотя мог бы жить, ведь жрецы тоже живут...

    Тихий стон привлек внимание Армана. Обернувшись, он увидел, как стоявший в стороне рожанин удерживает беснующуюся в истерике женщину.

    - Прекрати. Я... я отдам тебе своего телохранителя. Только прекрати! Не мучай больше ни его... ни нас, - слышит долгожданные слова принца Арман. Но они не доходят. Темнеет перед глазами от годами сдерживаемых гнева и боли, нахлынывают столь неуместные, казалось, похороненные воспоминания...

    Алкадий решительно толкнул дверь и вошел в затемненные, душные сени. Стряхнув с плаща налипший снег, опустил щеколду и прошел в горницу.

    Тут было тепло и пахло свежей выпечкой. Алкадий почти ласково улыбнулся хлопотавшей у накрытого белоснежной скатертью стола молодой женщине, решив, что сегодня, пожалуй, спать в одиночестве он не будет. Рожанка зарделась, низко поклонилась, и что-то там пролепетала непонятное... наверное, "добро пожаловать", впрочем, Алкадию было все равно.

    - Позови Кона, - приказал он, - и сходи прогуляйся до вечера.

    - Да, мой архан.

    Когда ученик бесшумно вошел в горницу, Алкадий уже успел скинуть плащ и устроился у камина, непрерывно глядя в ненасытное пламя. Он так же ненасытен - сколько ему не давай, а все мало, и проклятое нутро требует больше.

    - Мой учитель, - низко поклонился Кон.

    - Ты сделал все, как я приказал?

    - Да, мой учитель.

    - Подойди.

    Худощавый, низкий мальчишка подошел ближе и опустился перед Алкадием на колени. Маг медленно снял с ладони мягкую перчатку, взял ученика за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза:

    - Я недоволен тобой, Кон, - мальчишка ожидаемо вздрогнул и задрожал. - Ты был неосторожен и позволил себя ранить.

    - Маг... он сильный.

    - Я знаю, что сильный и опасный. Именно потому я дал тебе амулет, - рука Алкадия скользнула в ворот рубахи Нара, в поисках тонкого шнурка... и застыла: шнурка не было.

    - Прости, - прикусив губу, пролепетал Кон. - Ремешок оказался слабым...

    Через мгновение Алкадий вставал со скамьи, вновь натягивая перчатки - его кожа так и не привыкла к сухому воздуху Кассии, - а глупый ученик сжался на полу в комочек, поскуливая от боли.

    - Вставай, - приказал Алкадий. - Наказание было мягким. Тебе повезло: сегодня ты мне нужен в добром рассудке.

    Кон послушно встал с тщательно вымытых половиц, но дрожать так и не перестал. Полыхнул ярче огонь в камине, завыл за окном ветер и Алкадий поежился - он не любил зимы и непогоды.

    - Сними тунику и ляг на скамью, - приказал учитель.

    Ученик дрожащими пальцами развязал пояс, стянул через голову тунику и послушно лег на спину на скамью у окна. Алкадий выбрал из аккуратно уложенной у камина стопки хвороста кусок ветви с большой палец толщиной, и обернулся к Кону. Окинув его недовольным взглядом тщедушное тело ученика, он вытянул из-за пояса кинжал и разрезал на груди мальчишки смоченные неприятно пахнущим снадобьем повязки:

    - Кто тебя лечил? - спросил он, оглядывая аккуратно обработанную рану.

    - Ила.

    - Да молодая женщина? Не так ли?

    - Да, учитель.

    - Непростая девочка. Мне очень жаль, что ты так слаб, Кон, - усмехнулся Алкадий. - Если ты думал, что тебе недавно было больно, то теперь ты поймешь, что такое боль. Прикуси, - от властно поднес ко рту ученика кусок дерева, и Нар, побледнев, подчинился. - Сиди тихо, за каждый стон я тебя накажу. А ты знаешь, как я люблю наказывать.

    В серых глазах Кона заструился страх. Алкадий, усмехнувшись, закрыл ладонью кровоточащую рану ученика и позволил зеленому сиянию политься с пальцев. Кон, вытаращив глаза, выгнулся, впившись зубами в ветвь, на лбу его выступили капельки пота, но с губ не сорвалось ни единого стона, когда целительно сияние заставляло покрыться новой, розоватой кожей, нанесенный магией ожег.

    - Я доволен тобой, - сказал Алкадий, убирая ладонь. На месте раны остался лишь едва заметный рубец. - Взамен я позволю тебе задать тот вопрос, который так тебя мучает...

    - Зачем вам эти маги? - Кон сел на скамье, быстро забыв о недавней боли. - У вас есть лоза...

    Алкадий поднялся, сел за стол и, подвинув к себе кувшин с вином, налил полную чашу настоянного на травах вина.

    - Когда я жил в Виссавии, вместо еды мы пили эльзир, - он задумчиво повертел в пальцах чашу. - Это напиток, который давал нашему телу все, что ему было необходимо, но... эльзир безвкусен, совсем. Представь себе - каждый день ты ешь нечто очень полезное, но всегда одинаковое. После такого даже хлеб кажется чудом. Так и с магией, мой ученик. Да, я питаюсь чужой силой. Да, лоза дает мне то, что необходимо магическую вампиру - чувство сытости. Но... сила, передаваемая лозой - безвкусна, тогда как взятая прямо от человека... Это нечто, что доставляет мне удовольствие. Теперь ты понимаешь?

    Кон натянул тунику, перевязал ее на талии расшитым бисером поясом (наверняка подарком Илы), и опустив голову, сказал:

    - Да, мой учитель, понимаю.