Чувствительный человек - Андерсон Пол Уильям - Страница 10

• Предыдущая
• 10/16
• Следующая

— Именно это обстоятельство и пытается исправить Институт, — вставил Далгетти.

Елена проигнорировала его слова.

— Наконец было решено внедрить в его организацию агентов. Я сотрудничаю с Томасом Банкрофтом вот уже около двух лет. Мое прошлое было фальсифицировано самым тщательным образом; сейчас я признана полезной помощницей. Тем не менее я лишь совсем недавно вошла в доверие настолько, чтобы получить некоторые намеки на то, что происходит. Насколько мне известно, ни одному агенту ФБР так много узнать не удалось.

— И что же вы узнали?

— Именно то самое, о чем вы рассказывали в камере, плюс большое количество деталей о работе, которой они занимаются в настоящее время. Очевидно, Институт узнал о планах Мида задолго до нас. Каковы бы ни были ваши намерения, подозрительно, что вы раньше не попросили о помощи.

Решение похитить доктора Тайи было принято лишь пару недель тому назад. Я не могла связаться с моими помощниками в организации. Всегда поблизости кто-то есть. Эта шайка очень хорошо организована, так что всякий, кто имеет доступ к информации, не избавлен от слежки. Каждый шпионит за каждым и периодически подает рапорты.

Она бросила на него жесткий взгляд.

— Вот так. Ни одно официальное лицо не знает, где я, и мое исчезновение было бы расценено как прискорбный несчастный случай. Ничего нельзя бы было доказать, и я сомневаюсь, чтобы ФБР представилась другая возможность внедрить еще одного шпиона.

— Но у вас есть достаточно оснований для налета, — напомнил он.

— Нет, это не так. До того самого времени, как я узнала, что доктор Тайи будет похищен, я не была уверена, что происходит нечто нелегальное. Закон не запрещает людям пытливого ума, объединенным общими воззрениями, создать клуб, даже если они нанимают каких-то грубиянов и вооружают их. Закон от 1999 года с полной определенностью запрещает личные армии, но было бы трудно доказать, что у Мида есть таковая.

— У него ее и нет, — подхватил Далгетти. — Эти наемники всего лишь телохранители. Основная борьба идет на… э… умственном уровне.

— Так заключила и я. Но может ли свободная страна запрещать споры или пропаганду? Не говоря уже о том, что у Мида есть могущественные единомышленники в правительстве. Если бы я и выбралась отсюда живой, вы могли бы повесить на Банкрофта обвинение в похищении, отягощенном угрозами, нанесением увечий и нелегальной деятельностью, но главную часть группы это не затронуло бы. — Она сжала кулаки. — Это все равно, что бороться с тенями.

— «Ты ведешь войну с солнечным светом. Осуждение последует быстро, господин мой!» — процитировал Далгетти. «Поток Гериота» был одной из немногих любимых им поэм. — Если бы удалось вывести из игры Банкрофта, это уже было бы что-то, — добавил он. — С Мидом следует бороться не физически, но изменяя условия, при которых он должен работать.

— Каким образом? — Взгляд ее был полон вызова. Он отметил, что в серой глубине глаз сверкали маленькие золотые искры. — Чего хочет Институт?

— Здорового мира, — ответил он.

— Интересно, — протянула она. — Возможно, Банкрофт менее опасен, чем вы. Может быть, мне бы следовало в конце концов встать на его сторону.

— Я понимаю так, что вы предпочитаете либеральное правительство, — заметил он. — В прошлом такое правительство всегда распадалось, раньше или позже, в основном потому, что никогда не хватало людей умных, бдительных и быстрых, способных сопротивляться неизбежному натиску силы на свободу.

Институт пытается сделать две вещи: объединить людей подобного рода и одновременно построить общество, в котором они взращиваются, которое способно пестовать эти их черты. Это возможно, но потребует времени. При идеальных условиях — мы вычислили — это заняло бы около трехсот лет для целого мира. На самом деле это будет дольше.

— Но какие конкретно люди нужны? — холодно спросила Елена. — Кто это решает? Вы решаете. Вы — такие же, как и другие реформаторы, включая Мида. Поборники изменения всей человеческой расы согласно собственным идеям, не интересующиеся мнением этой расы.

— О, им это понравится, — улыбнулся он. — Это часть процесса.

— Это тирания худшая, чем кнуты и колючая проволока, — отрезала она.

— Однако вы не испытали ни то, ни другое.

— Вы должны представлять, что это такое, — сказала она укоризненно. — У вас в руках знание, позволяющее изменить общество.

— В теории. На практике, все обстоит сложнее. Социальные силы так велики, что… нас могут одолеть раньше, чем мы доведем дело до конца. И есть еще много вещей, которых мы не знаем. Это займет десятилетия, возможно, столетия, — создание полностью динамичного человека. Мы отказались от политического правила давления, но не подошли еще к тому этапу, когда можно будет использовать правило скольжения. Нам нужно еще прокладывать себе путь.

— Тем не менее вы положили начало знанию, которое ведет к истинной структуре общества и процессу ее достижения. Получив это знание, человек может со временем построить собственный мир порядка желанным ему путем, стабильную культуру, которая не будет знать ужасов подъема и спада. Но вы скрыли сам факт существования подобной информации. Вы используете ее тайно.

— Мы вынуждены. Если бы стало широко известно о том, что мы используем свое влияние и даем советы, ведущие к желанному для нас пути, все бы разлетелось, и осколки были бы брошены нам в лицо. Люди не любят орудующих за их спинами.

— И все же вы это делаете! — Одна ее рука опустилась на рукоять пистолета. — Какая-то сотня человек…

— Больше. Вы были бы удивлены, узнав, как нас много.

— Вы возомнили себя божественными судьями. Ваша высшая мудрость должна вывести бедное слепое человечество на путь к небесному блаженству. А я бы назвала это дорогой в ад! Последнее столетие видело диктат элиты и диктат пролетариата. На сей раз зарождается диктат интеллектуалов. Мне не по вкусу любая тирания!

— Послушайте, Елена. — Далгетти прилег на локоть и посмотрел на нее.

— Это не просто. Хорошо, у нас есть некие особые знания. Когда мы впервые обнаружили, что кое-чего достигли, мы вынуждены были решать, публиковать ли все или наименее важные из материалов. Неужели вы не понимаете, что мы стояли перед необходимостью выбора? Даже уничтожив всю нашу информацию, мы все равно приняли бы какое-то решение. — Голос его окреп. — И тогда мы сделали выбор, который я считаю верным. История с такой же убедительностью, как и наши вычисления, показывает, что свобода не является «естественным» условием для человека. В лучшем случае это переходное состояние, чреватое тиранией. Тиран может быть навязан извне хорошо организованной армией победителей или же возведен на трон самими людьми, защищающими свое право на поклонение, лидеру-божеству, абсолютное государство.

Какую пользу извлечет Бертран Мид из наших открытий, если сможет ими завладеть? Положит конец свободе, подведя людей к тому, чтобы они сами этого захотели. И проклятье в том, что цель Мида гораздо легче объяснима, чем наша.

Итак, предположим, мы бы открыли людям наше знание, посвятили в него каждого, кто пожелал бы им овладеть. Неужели вы не понимаете, что произошло бы потом? Неужели не видите, какая борьба завязалась бы за контроль над человеческими умами? Она могла бы начаться самым невинным образом, например с желания бизнесмена спланировать наиболее эффективную рекламную кампанию. А кончилась бы она сумятицей пропаганды, контрпропаганды, социальными и экономическими манипуляциями, коррупцией, соревнованием между чиновниками, занимающими ключевые посты, — и так бесконечно, до насилия.

Все когда-либо записанные психодинамические тензоры не остановят автоматический пистолет. Насилие, овладевшее обществом, ведет к хаосу, а затем — к вынужденному миру. И устроители мира, руководствуясь самыми лучшими намерениями, прибегнут к технике Института, чтобы восстановить порядок. Так один шаг потянет за собой другой, сила начнет все больше концентрироваться, и вскоре вы снова получите полностью тотализированное государство. Только это государство, никогда не будет разрушено!

• Предыдущая
• 10/16
• Следующая