Топ-модель - Валяев Сергей - Страница 38
- Предыдущая
- 38/71
- Следующая
— А бабки есть? — слышу хриплый её голос. — Информация сейчас дорого стоит.
— Есть, — говорю. — А сколько надо?
— На десять доз «винта», — смеется Белла. — И я вся ваша, Маша, — и называет адрес проживания в районе Щукино.
Я повторяю этот адрес для Евгении. Та кивает головой — запомнила. Отключаю телефон и спрашиваю: «Что такое „винт“?». И получаю исчерпывающий ответ от сестры: первентин («винт») известен ещё со времен Второй мировой войны. Этот наркотик кололи разведчикам, чтобы те не спали ночью. Он действует, как сильный психостимулятор, и от него появляется сильная зависимость. После укола первентина обостряются ощущения, а чувствительность падает, поэтому «винтовые» девочки не чувствуют боли и могут заниматься сексом сразу с несколькими мужчинами. «Винт» растормаживает нервную систему, исчезают все ограничения в поведении.
— Значит, Белла крепко подсела, если требует десять доз, — заключает Женя. — Плохо. Разговор с такими хумариками…
— А ты откуда все знаешь? — удивляюсь.
— У меня такая профессия: все знать. И не только про наркотики.
— И-и-интересно, — качаю головой.
— Жить, вообще, интересно, Маша. Все время узнаешь что-то новенькое.
— Я, боюсь, что о Белле от Беллы мы больше ничего не узнаем, — вздыхаю я.
— Это точно, — говорит сестра. — Так что, Маруся, пока не поздно — иди поступать в финансово-экономический институт на бухгалтера. Работа тихая, с цифрами. Правда, могут пристрелить, если «Расход» с «Доходом» не сойдет, да это мелочи жизни.
— Мелочи жизни, — фыркаю я и выражаю мысль, что мы живем в такой стране и в таких обстоятельствах, что только глубоко нищие могут чувствовать себя относительно безопасно, и то это ещё вопрос: при желании наша любимая народная власть может снять и последнюю рубашку.
Евгения смеется: говорю, как умудренная жизнью, не пора ли баллотироваться в Думу, буду достойно представлять молодые и красивые силы государства, а то на этих депутатиков без слез не глянешь: мордатые, брюхатые, лысые, плюгавые, плешивые, молодые-«голубые» и так далее. Жуть такое впечатление, что наша дивная нация уже выродилась.
— Ладно, — решает Женя, взглянув на часы. — Время есть. Махнем к Белле, а затем на праздник.
— Который всегда с нами, — хмыкаю я.
— Вот именно, — и решительно топит педаль газа.
И мы помчались в общем знойном автомобильном потоке. Помчались сказано громко. Был знаменитый московский час пик, когда проще передвигаться пешком и когда все водители превращаются в дарвинских волосатых приматов. Евгения вела «Вольво» с небрежным изяществом, как это делают столичные хорошенькие дамы, привыкшие, что джентельмены уступают им дорогу.
Но вдруг на мосту близ Белорусского вокзала, похожего на огромный древний теремок, случается странное событие: некая полуразбитая импортная колымага, находящаяся позади нас, начинает подавать наглые световые сигналы, мол, эй, уступите дорогу.
— Что ещё за козлы на колесах? — вопрошает Евгения, поглядывая в зеркальце заднего обзора. — Есть такие мастера трассы — бомбилы — машину подставлять, чтобы потом с лохов бабло рубить.
— А, может, это наш маньяк?
— Кто о чем, а вшивый о бане, — говорит сестра. — Ну-ну, поиграем в русскую рулеточку.
На происходящее я смотрела с любопытством, будто находясь в кресле кинотеатра, на экране которого разворачивается интригующие действо.
«Мастеров» было четверо — наверное, единоутробные братья, если судить по коротким стрижкам, кремневым затылкам и общим равнодушно-деловым выражением на трапециевидных физиономиях. Они делали вид, что не замечают нас. Интересно, как можно не замечать таких красоток?
— Годзиллы, — сказала я. — У нас нет ПМ?
— У нас более надежное оружие, — усмехнулась Евгения.
И, убавив скорость, начала прижимать «Вольво» к обочине. Мастера трассы с радостью пошли на обгон, однако это был подозрительный маневр: создавалось впечатление, что чужая колымага пытается подставить под удар свой бок, мятый и много раз мазанный суриком.
— Я же говорила: бомбилы, — проговорила Женя. — Хотите — получите! Держись, Машка!
И случилось то, что должно случиться: наше авто и чужое драндулето соприкоснулись по касательной на скорости километров шестьдесят. Удар не был сильным: меня качнуло, словно находилась на палубе ЧПК-17. Правда, с посторонней самоходкой произошли какие-то чудные превращения — она вдруг буквально на глазах рассыпалась деталями.
— Спокойно, Маша, — остановила машину сестра. — Еще не вечер. — И закурила.
— Ты уверена? — вопросила, глядя, как из разваливающейся колымаги с чувством собственного достоинства и правоты выбираются трое громил.
— А кто у нас спортсменка? Три удара — четыре калеки, если считать водилу.
— Калеками будем мы.
Я не понимала поведения Евгении, которая была спокойна и невозмутима, словно мы отдыхали на лавочке летнего ЦПКиО.
Приблизившись к нам, гвардейское трио заулыбалось, будто встретило дальних родственников на поминках.
— Ну, что, красавицы, платить будем или как? — наклонился к открытому окну «Вольво» годзилла с рыжеватым детским чубчиком и такими выпуклыми глазами, будто ему при рождении передавили пуповину и то, что было ниже её. «Рыжик», молча и мило улыбнулась я ему.
— Плати, — Евгения пыхнула сигаретным дымом тому в потную физию.
— Чего? — крайне изумился. — У меня три свидетеля, ты меня срезала, куколка, штуки на две баксов. Если не три. Плати «маню», — набухал обширной мордочкой своей, точно предгрозовая тучка. — Или возьмем натурой. Тем более, есть чего брать, — глянул на меня, как негоциант на тюк дорогой мануфактуры.
— Попробуй, возьми, говядина, — процедила Евгения и… оросила физиономию Рыжика из газового баллончика.
Я никогда не видела, как воздействует паралитический газ на годзиллу в человеческом обличье. От неожиданности и воздействия такого духовитого средства наш новый друг обмер, пуча смешно зеницы свои.
Потом его физиономия приобрела цвет багряного заката. Затем из глаз и носа потекло нечто неприятное и соплисто-воднянистое.
Пытаясь поймать губами свежий воздух, но так и не поймав его, Рыжик рухнул на мягкий асфальт, словно трухлявый городской тополь, отравленный выхлопными газами СО и СН.
Поскольку все это происходило в доли секунды, то испугаться я не успела. Продолжала сидеть в кинотеатре «Жизнь» и смотреть интересное кино.
Трое сотоварищей неудачника, включая уже водителя, пришли в неописуемое изумление: более тупого общего выражения я не встречала. Даже древний питекантроп на рисунке в учебнике истории выглядел куда симпатичнее.
— Ты что же делаешь… — взревел второй вымогатель, употребляя далее нечленораздельные выражения, и неосторожно приблизил личико к открытому окну нашего «Вольво».
Женя была весьма неоригинальна: выпростав руку вперед, она обильно оросила из баллончика и второго примата. И, глядя на очередного артиста театра мимики и жеста, пытающегося выжить в предлагаемых условиях, со мной случился нервный припадок — я принялась хохотать; я так хохотала, что чувствовала, как вибрируют мои кишочки с рубиновыми прожилками, похожие на розовые коралловые растения в лагуне Галапагосских островов.
Между тем, отважная Евгения выбралась из авто. Не для того ли, чтобы лучше обозреть поле битвы? Или решила до конца провести профилактические оздоровительные процедуры?
Через несколько секунд мне стало понятно её столь бесстрашное поведение. К месту происшествия, где валялись двое сопливо-визгливых паралитиков, подкатила машина, похожая на микроавтобус, правда, без окон в фургоне, но с дверцей, которая и отворилась. Из автобусика появились, как ангелы с облаков, три атлетических человека в штатских костюмах и с характерными выносливыми лицами людей с «Лубянки».
Я прекратила смеяться, забыв, однако, закрыть рот — свой. Все происходящее казалось мне утопическим, как и поведение моей двоюродной сестры, которую я до сих пор считала милой и беззащитной обаяшкой.
- Предыдущая
- 38/71
- Следующая
