Специальный агент преисподней - Зубко Алексей Владимирович - Страница 4

Разглядывая его, пытаюсь сообразить, что это такое. И не могу. Темно-синяя клякса с тремя парами суставчатых конечностей, закрученными усами, мутно-красным глазом на спине и скошенным справа налево ртом. Вылитый глюк. Вот только кем и куда?

– Ты кто?- заранее зная ответ, интересуюсь у кляксы.

Из моего горла вместо внятного, четко сформулированного вопроса вылетает булькающее лепетание. Но для установления контакта это не становится препятствием.

– Глюк,- следует незамедлительный ответ, переданный мысленно, но прозвучавший в подсознании вполне внятно.

– А разве глюки разговаривают? – удивляюсь я.

– Не-а.- Красноватый глаз сползает набок и невольно попадает в открытый рот. Клякса заходится в кашле, меняя цвет с синего на морковный.

Пух! И клякса исчезает во вспышке взрыва.

Потеряв объект концентрации внимания, я почувствовал, что мои глаза разбегаются в разные стороны и реальность начинает ускользать от меня прочь.

Так дело не пойдет.

Приподнявшись на локтях, я застонал от боли в груди, зато зрение прояснилось, и я смог рассмотреть окружающее меня пространство.

Параллельно уже виденной мною деревянной балке тянутся несколько ее копий. Три с правой стороны и две с левой. Они одинаково грязные, вот только на дальней от меня, в довершение к толстому слою копоти, присутствует пара грязно-серых, если не сказать светло-черных, портянок. Доносимый легким веянием воздуха ядреный их аромат почему-то ассоциируется у меня с появлением глюка. Зато комаров отпугивает.

Ладно, ну не помню я, кто такие эти глюки и откуда берутся, невелика беда. Главное, твердо знать, кто ты сам. А сам я – этот… ну этот… не помню. Откинув одеяло, некоторое время внимательнейшим образом изучаю себя. Ручки, ножки, огуречек – получился тот самый, который звучит гордо. Человечек, вот! Помню…

Но облегчение мимолетно, возникает сотня новых вопросов, и я с ужасом понимаю, что не могу ответить на них. Знаю, что ответы где-то гнездятся в моей голове, но извлечь их оттуда не могу. Пальцем-то не подковырнешь.

Я человек. Для начала попробую обойтись этим знанием, а там, может статься, вспомню остальное из забытого. Знать бы еще, что забылось, а то, может, и вспоминать не стоит…

– Стоит,- ответил я сам себе.- Не ведая прошлого – какой дорогой идти в будущее?

Отодвинув занавеску, я выглядываю из-за нее.

Просторная комната, не загроможденная лишней мебелью. Стол, две скамьи и колченогий табурет, да еще веники различных трав на стенах.

«Гербарий»,- услужливо подсказала память.

– Много от тебя толку,- проворчал я и начал спускаться с печи, морщась от боли и неуклюжей одеревенелости затекших мышц. Сперва на уступок, затем на лавку, а уж с нее на грязный пол.

– И раз… И два… И… Аи!

Пол неприветливо ощетинился острыми заусеницами неструганых и уж тем более некрашеных досок.

Кое-как достигнув дверей и вспомнив по дороге около десятка матерных слов и три предлога, я вышел на крыльцо, ощутимо приложившись лбом о низкий косяк.

– Оклемался? – удивленно обрадовался старый дед, чья длинная белая борода покоится на плече.

– Вроде бы… – неуверенно подтвердил я.

Старик задумчиво поскреб свою лысую макушку.

Облаченный в ветхое рубище на голое и грязное тело, он походил то ли на отшельника, то ли на юродивого. Скорее все же первое. Поскольку ветхий деревянный сруб, вросший в землю по самые окна, окружает дикая лесная чаща. Одни дремучие деревья да кусты папоротника. Лишь справа примостилось довольно просторное строение, кое-как слепленное из кособоких жердей и пластов пушистого мха. А юродивые все больше к людям тянутся.

– А я глюка видел,- зачем-то сообщил я.

– Эт что за невидаль? – Лохматые брови старика удивленно приподнялись.

– Такое синее с усиками и одним глазом…

Объяснение получилось расплывчатое – кто угодно может так выглядеть,- но бородатому пенсионеру этого оказалось достаточно.

– Это типичная, крокозябра.

– А…

– Жить будешь.

– У…

– Вот если бы ты увидел зяброкряку… тогда да… как есть помер бы. А так должен выдюжить.

– А она какая? – на всякий случай уточнил я. Хоть буду знать, чего лучше не видеть.

– А кто его знает,- пожал плечами дед.- Сие есть тайна великая: кто видел – все померли как один. Некому рассказать. Соображаешь?

– На троих? – уточнил я.

– Почему на троих? – изумился длиннобородый дед, отложив в сторону ветку можжевельника.- Сам понять должон. Это чудесное свойство моего зелья.

– А вы, стало быть… доктор.

– Да не,-отмахнулся дед.-Самородок я, наследственный. По отцовой линии дар этот передается… людей исцелять, значит… Кудесник я. Травами целебными, отварами да настойками разными, заговорами-наговорами благочестивыми страждущих пользую.

«Фармацевт»,- всплыло в памяти. Но вслух я этого не сказал. Кто его знает, что слово это означает – вдруг обидное что?

Теперь понятно обилие разных сушеных трав в избе. С их помощью дед готовит свои зелья, после которых появляются крукозу… за… короче, глюки. Так легче выговаривать и понятнее. Интересно, а заявившая на меня свои права мадам тоже из этих бредовых видений? Или… Это «или» не сочетается с виденной мною пылью во всех углах. Все-таки глюк. Ну и ладно.

– А что со мной было? – спросил я после того, как безрезультатно попытался вспомнить это сам.

– Змей тебя люто потоптал, по саму шею в сыру землю-матушку вогнал. Аль запамятовал?

– Начинаю вспоминать.- Перед внутренним взором пронеслось видение чего-то огромного, изрыгающегопламя во все стороны. Кто-то кричит: «Дай жару!» Он

налетает на меня… крылья машут, поднимая ветер… Бородатое лицо, и что-то обжигающее вгрызается в кишки… – Огонь!

– Верно. Змей Горыныч, огнем дышащий. Добрынюшка сказывал – о трех главах.

– Что-то в голове темно,- прошептал я, оседая на землю.

– Зяброкряку видишь? – принялся тормошить меня дед.- Погодь помирать-то, сперва подробно опиши ее.

Но помутнение рассудка миновало, и я смог перевести дух:

– Попустило.

– Вот и хорошо,- разочарованно произнес дед, скрываясь в избушке. Откуда вернулся с погнутым казанком, наполовину заполненным густым травяным отваром, в котором сквозь скрученные листья и стебельки трав проглядывали чьи-то лапки и крылышки.- Пей!

– Там кузнечик,- пытаюсь протестовать я.

– Для навару,- сообщает дед и заставляет сделать глоток.

На вкус зелье не столь мерзкое, каким кажется на первый взгляд. Немного приторно, но вполне пригодно к употреблению.

От добавки категорически отказываюсь. Пускай ищет другого добровольца для составления фоторобота зяб-рокряки. Надеюсь, наука как-нибудь обойдется без этой конкретной жертвы.

– Ты, поди, есть хочешь?

– Благодарствуйте, но больно уж наваристый кузнечик попался…

– Этот не помрет,- пробурчал седовласый старик, перекидывая бороду с одного плеча на другое.- Пошли в избу.

В связи с отсутствием какой-либо иной альтернативы данному предложению, кроме бессмысленного топтания на крыльце, я последовал совету старшего.

В голове, наверное из-за зелья, немного гудело и потрескивало, а окружающий мир обозревался сквозь мутноватую пелену. Второе Я, тихонечко дремавшее до этого мгновения, проснулось и пробурчало: «Фокус поймай или головку протри -запись плывет». Вот только из его совета я мало что понял. Первую часть можно, наверное, перевести на нормальный язык приблизительно так: «Будь внимателен», а вот вторую… как может прояснить зрение возвратно-поступательное касание упомянутой внутренним голосом части тела?

За время моего отсутствия в обстановке избы заметных изменений не произошло, так что я скромненько пристроился на колченогом табурете в уголке и принялся терпеливо ожидать, когда память вернется ко мне.

Она не спешила. Старик успел основательно опустошить свои запасы, извлекаемые из самых неожиданных мест – избушки, имеется в виду,- и расставил их на столе.