Чёлн на миллион лет - Андерсон Пол Уильям - Страница 15

• Предыдущая
• 15/154
• Следующая

Еще я, — продолжал он после паузы, — научился искусству старить свою внешность. Пудра, краска для волос и тому подобные меры обременительны и ненадежны. Я позволяю всем окружающим удивляться, что на вид я не старею. Тем более что рот им не заткнешь. Сам же понемногу начинаю сутулиться, шаркать ногами, покашливать, притворяться глуховатым, жаловаться на боли, бессонницу и дерзость нынешних юнцов. Разумеется, это помогает лишь до определенной степени. В конце концов, мне приходится исчезать и начинать все заново в другом месте под новым именем. Я стараюсь устроить свой уход так, чтобы казалось, будто я странствовал и попал в какое-то несчастье, быть может, по старческой забывчивости. Как правило, я старательно готовлюсь, прежде чем сняться с якоря. Коплю золото, расспрашиваю о новом месте, а то и наезжаю туда, чтобы закрепить там свое новое имя… — Столетия вдруг навалились на него безмерной усталостью. Подробности, подробности… Он запнулся, устремив взгляд в подслеповатое оконце. — Я что, впадаю в старческое слабоумие? Обычно я не мелю языком. Впрочем, ты первый мне подобный, кого удалось отыскать, Руфус, самый первый. Будем надеяться, что не последний.

— Тебе что-нибудь известно, э-э, о других? — раздался неуверенный голос у него за спиной.

— Я же говорил, не встречал ни разу, — покачал головой Луго. — Да и как их найти? Несколько раз казалось, что я напал на след, но он обрывался или оказывался ложным. Хотя однажды я, возможно, и встретился… Не уверен.

— Как это… хозяин? Не расскажешь ли?

— Почему бы и не рассказать? Это было в Сиракузах, где я обосновался на много лет, — Сиракузы были связаны с Карфагеном, я тоже. Прелестный город! И была там женщина, по имени Алтея, миловидная и разумная, какими порой становились женщины во времена заката греческих колоний… Я был знаком с ней и ее мужем. Он был крупным судовладельцем, а я капитаном на грузовом судне. Они были женаты лет тридцать; он облысел и обрюзг, она родила ему дюжину детей, и старший успел поседеть, а она с виду оставалась цветущей девушкой.

Луго помолчал, прежде чем бесцветным голосом закончить рассказ:

— Город захватили римляне. Разграбили. Меня не было. Всегда разумнее убраться под каким-нибудь благовидным предлогом, если затевается нечто подобное. Когда я вернулся, то расспрашивал о ней. Ее могли угнать в рабство. Тогда я разыскал бы ее и выкупил. Так нет же, когда мне удалось найти одного общего знакомого — сам он был невеликой птицей и не пострадал, — то узнал, что она мертва. Вроде бы изнасилована и заколота. Не знаю, правда ли это. Любой рассказ при передаче из уст в уста обрастает выдуманными подробностями. Впрочем, неважно. Это было так давно…

— Очень жаль. Там бы и надо искать прежде всего. — Увидев, что Луго весь напрягся, Руфус поправился: — Э-э, извини, хозяин. Ты, э-э, вроде бы не очень ненавидишь Рим.

— За что? На земле вечно происходит одно и то же — войны, тирании, убийства, рабство. Я и сам во всем этом участвовал. А теперь Рим получит той же монетой.

— Что?! — Руфус оцепенел от ужаса. — Не может быть! Рим вечен!

— Как тебе угодно. — Луго вновь повернулся к гостю. — Выходит, я все-таки нашел собрата-бессмертного. Во всяком случае, вот человек, которого стоит опекать, за которым можно последить, чтоб удостовериться. Хватит двух-трех десятилетий. Хотя и сейчас почти не сомневаюсь. — Он резко втянул воздух. — Понимаешь, что это значит? Да нет, вряд ли. У тебя еще не было времени подумать…

Луго внимательно вгляделся в грубо скроенное низколобое лицо. У тебя уныние быстро сменяется слюнявым весельем. Вряд ли ты вообще когда-нибудь научишься думать. Ты просто-напросто неплохой плотник, и только. Но мне еще повезло, что удалось найти хоть такого. Разве что Алтея… Но она песчинкой проскользнула у меня меж пальцев, ускользнула в смерть…

— Это значит, что я не единственный в своем роде, — сказал Луго. — Если нас двое, то должны найтись и другие. Их мало, подобные нам рождаются чрезвычайно редко. Бессмертие не наследуется, как рост, цвет волос или небольшие уродства, переходящие в иных семьях из поколения в поколение. Что бы ни служило причиной такого отклонения, происходит оно по чистой случайности. Или по Божьей воле, если тебе так больше нравится, хотя, по-моему, вряд ли: это выставило бы Бога безответственным капризулей. И ведь наверняка неудачное стечение обстоятельств отнимает жизнь у многих бессмертных еще в молодости, как отнимает ее у многих обычных мужчин, женщин и детей. Пусть нам не страшны болезни, но избежать меча, копыт обезумевшего коня, наводнения, пожара, голода и многого другого мы не в состоянии. Возможно, еще больше наших собратьев умирает от рук соседей, возомнивших, что бессмертные — колдуны, демоны или чудовища.

Руфус съежился и заныл:

— У меня голова кругом идет.

— Ну да, тебе пришлось нелегко. Бессмертные тоже нуждаются в отдыхе. Поспи, если хочешь. Глаза Руфуса остекленели.

— А чего бы не объявить, что мы, э-э, святые? Ангелы!

— Не высоко ли ты замахнулся? — с усмешкой справился Луго. — Допустим, если бы человек королевской крови… Но такое вряд ли случалось, раз подобные нам настолько редки. Нет, если кому из нас и суждено выжить, то лишь тем, кто научился держаться в тени.

— Тогда как же нам друг друга искать? Руфус икнул и рыгнул.

— Пойдем со мной в сад, — предложил Луго.

— О, с радостью! — певуче отозвалась Корделия. Она так и пританцовывала рядом с мужем. Вечер выдался теплый и ясный. Почти полная луна висела в сине-фиолетовом небе на востоке. Западный небосвод только-только темнел; там трепетно мерцали первые звезды. Городской шум почти смолк, и на смену ему пришел стрекот сверчков. Лунный свет испещрил цветочные клумбы, дрожал на глади бассейна, посеребрил юное лицо и грудь Корделии.

Минуты три они молча стояли, взявшись за руки.

— Ты сегодня был так занят, — сказала она наконец. — Увидев, что ты вернулся рано, я надеялась… Ну конечно, ты должен делать свое дело.

— К несчастью, именно этим я и занимался, — отвечал он. — Зато ночь принадлежит лишь нам двоим.

Корделия прижалась к мужу. Волосы ее еще хранили свежесть солнца.

— Христианам пристало быть благодарными за все, что мы имеем. — Она хихикнула. — Как легко быть христианкой нынче ночью!

— Что слышно у детей?

Их сынишка Юлиус уже не ковылял, а носился повсюду в поисках приключений и уже начал говорить; а малютка Дора знай себе спала в своей колыбельке, сложив крошечные ручонки.

— Все в порядке, а что? — переспросила Корделия, чуть удивившись.

— Я вижусь с ними чересчур редко.

— Зато любишь. У отцов такую любовь встретишь нечасто. То есть такую сильную. Я хочу подарить тебе много-много детей. — Она сжала ему руку и перешла на проказливый тон: — Мы можем начать прямо сейчас.

— Я… старался быть добрым.

Расслышав в его голосе печальные нотки, Корделия отпустила руку мужа и в тревоге взглянула на него широко распахнутыми глазами.

— Возлюбленный, случилось что-то плохое? Луго заставил себя взять жену за плечи, заглянуть ей в лицо — лунный свет сделал его пламенно-прекрасным — и ответить:

— Между нами с тобой — ничегошеньки. — Кроме того, добавил он про себя, что ты состаришься и умрешь. А это случалось так часто, так часто! Мне не счесть смертей. Нет меры для боли, но, по-моему, она нисколько не убывает; по-моему, я просто научился с ней жить, как смертный может научиться жить с незаживающей раной, Я считал, что у нас с тобой впереди… Боже, тридцать, а то и сорок лет, прежде чем мне придется уйти. Как это было бы замечательно!.. Вслух он сказал другое: — Мне предстоит неожиданная поездка.

— Она связана с тем, что этот человек… Маркус… Он тебе что-то сообщил?

Луго кивнул, и Корделия поморщилась:

— Не нравится он мне. Прости, но не нравится. Он груб и глуп.

— Да, не спорю, — согласился Луго, почти жалея, что Руфус разделил с ними ужин. Но это казалось разумным: одиночное заключение в нижней комнате лицом к лицу со своими страхами и животная потребность в общении надломили бы остатки самообладания Руфуса, а оно ему еще ох как потребуется… — И тем не менее я получил от него полезные сведения.

• Предыдущая
• 15/154
• Следующая