Безумие зверя (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 26
- Предыдущая
- 26/60
- Следующая
В этот момент муж неожиданно обхватил мое лицо руками и посмотрел мне в глаза:
— Что ты натворила, малыш? Что ты наделала? Ты превратила меня в зверя. А ведь я любил тебя. Дьявол, я так сильно тебе любил. Я был как безумец. Теперь я так же сильно тебя ненавижу. О, если бы ты знала, как я тебя презираю. Наверное, это была последняя его слабость, которую я помнила. Он резко оттолкнул меня от себя. Перед тем как уйти, Ник поставил мне другую пленку и велел досмотреть до конца. После меня вынес из библиотеки Криштоф. Я сошла с ума, остекленевшим взглядом, я смотрела в потолок, а перед глазами видела смерть Самуила. С тех пор я больше не могла смотреть в зеркало. Никогда.
Ник, пошатываясь, зашел в свою спальню и прислонился к стене. Руки тряслись, тело отказывалось подчиняться. Он смотрел на ладони, и не верил, что они смогли ударить. Ударить ту, к которой иначе чем, лаская, никогда не прикасались. Он не просто бил, он наносил удары самому себе и чем сильнее причинял боль ей, тем больнее и невыносимей становилось ему самому. Он ожидал, что она начнет оправдываться, он ожидал истерику, сопротивление, ярость, ожидал увидеть ту тварь с пленки и не дождался. Марианна осталась прежней, точнее она умело притворялась прежней. Ее глаза кристально чистые, невинные полные любви и печали, он старался в них не смотреть, потому что боялся ей поверить. Именно поэтому он ударил, чтобы спровоцировать, чтобы та дрянь вылезла наружу. Но сколько он не унижал и не бил, существо, убившее его отца, не появлялось. Тогда он решил, что раздавит этот образ, растопчет, возьмет ее грубо, изнасилует и сможет наконец-то презирать. Но ничего не вышло. Даже тогда, когда погрузил свою плоть в ее рот, чувство брезгливости и отвращения не появилось. Он даже немного удивился — она, словно делала это впервые. Даже потом, когда очень старалась, у нее довольно неумело получалось его ласкать. Неумело, но так нежно так страстно…
«Притворство. Она прекрасная актриса. Она может сыграть любую роль. Сейчас она опутывает меня чарами, бьет по самому чувствительному месту, она хочет, чтобы я сжалился. Пощады не будет!» «Я ее бил» — эта мысль пульсировала у него в голове, ковыряла мозг занозой, душила его. Нет, он не чувствовал сожаления, он просто понимал, что его гнев слишком силен. Обещание, данное Владу, будет не так-то просто сдержать. С каждым днем ревность ослепляла его сильнее, чем боль от смерти отца. Он сходил с ума и ему хотелось ее убить, растоптать, раздавить. Им нельзя общаться какое-то время. Им нельзя видится. Нужно держаться от нее подальше. Пусть находится в другой части дома, пусть живет с прислугой, но не попадается ему на глаза. Может, пройдет время и Ник сможет смотреть на нее более спокойно. Утром он уехал в фамильный склеп. Впервые после гибели отца. Он сидел на холодной плите, обхватив голову руками, и тихо разговаривал с Самуилом. В этом месте они могли остаться наедине, в этих молчаливых стенах можно говорить правду.
— Вот я и пришел отец. Все как обещал. Ее я привез домой. Пока еще, не знаю, достаточно ли наказываю твою убийцу. Испытывает ли она муки совести или раскаянье. Но самое страшное, отец, что я все еще люблю ее. Не просто люблю, а схожу с ума. Я хочу ее ненавидеть, я все время вспоминаю, как она убивала тебя и ярость возвращается, но стоит мне ее увидеть и все, я сатанею от страсти. Ее взгляд, ее тело, ее запах. Я одержим ею, и не знаю, как избавиться от этих чар. Мне нужно уехать. У меня еще куча дел в Лондоне, но как подумаю, что все это время не смогу ее видеть, чувствовать ее, мною овладевает паника. Я ненавижу себя, отец. Если бы ты мог простить меня за это порочное чувство к ней. Но я клянусь, что, несмотря на мою любовь, она получит по заслугам. За каждую каплю твоей крови.
10 глава Я не знаю, сколько времени прошло, я сидела на полу и смотрела в одну точку. Мое сердце обливалось кровью. Я оплакивала Самуила. Не себя, не мою разбитую вдребезги любовь, а того, кто всегда был для меня примером мужества и верности, примером вечной любви. А еще я знала, что меня подставили, меня не просто подставили, а швырнули в мясорубку. Кто-то, дьявольским образом похожий на меня. И вдруг я вспомнила, как в замедленной пленке, вспомнила того типа — Романа. Он ведь принял облик моего отца. Как их назвала Настя? Хамелеоны. Слуги Аонэса. И эта тварь, из-за которой мои кости все еще ломит от боли, она тоже хамелеон.
Если бы я могла вырваться из этого дома и найти доказательства. Если бы могла… Меня коснулась чья-то рука, и я вздрогнула. Только сейчас я заметила Криштофа, он присел возле меня и убрал волосы с моего лица.
— Нужно время, — тихо сказал он, — просто время и он успокоится. Здесь есть душевая, правда ее соорудили очень быстро и она довольно маленькая, но ты можешь помыться. Увидев его взгляд, полный сочувствия, я поняла, что по моему лицу размазана кровь, на мне разрезанное платье и совсем нет нижнего белья. Криштоф меня жалел. Наверное, не у всех так легко получилось меня возненавидеть как у Ника. Наверняка и слуги, и он, видели, как муж тащил меня по лестнице. Все знали, что он меня бил и что он меня изнасиловал. Хотя я не могла назвать это именно так. Я хотела его, мне было хорошо, больно, страшно и дико хорошо. Если бы меня спросили, жалею ли я о том, что Ник так жестоко взял меня, я бы ответила
— «нет», нисколько не сомневаясь. Посмотрела на Криштофа, его глаза были полны сожаления. Хоть чьи-то глаза. Криштоф знал меня давно. С того самого момента как я приехала с Ником в Лондон и пожалуй оставался единственным преданным слугой семьи, точнее никто и никогда не относился к нему как к слуге, он был другом, членом семьи. Для всех. Я подумала о том, что моим другом он, наверное, уже не остался, но Криштоф меня жалел. Его светло-зеленые глаза подернулись дымкой печали. Хотя против Ника он не пойдет. Никто не пойдет и теперь я знала почему — его боялись. Он неуправляем, он мстителен и он очень силен. Криштоф поставил на стол графин с водой и ушел. Меня не заперли, но выходить из комнаты я уже не хотела. Пока что не хотела. Я направилась в душ и долго сидела под прохладными каплями воды, смывающими кровь с моего лица, но не грязь с моей души, которую просто затоптали. Наверное, я плакала, но слезы смешались с водой.
Я думала о том, что сейчас все, здесь в моем доме, меня ненавидят. Чтобы я не сказала, как бы не старалась их убедить в обратном, мне никто не поверит. И самое страшное это то, что я не могла их за это ненавидеть. Даже Николаса. Его, прежде всего. Мне бы следовало начать его проклинать холить и лелеять свою боль и обиду, но я не могла. После всего, что он видел, муж имел право меня бить, топтать и ломать. Только вот я этого не заслужила. Еще с самого детства у меня была одна завидная черта — я умела приспосабливаться к любым обстоятельствам. Я не знаю, откуда она появилась, но, сколько я себя помню, у меня никогда не было депрессии. Я даже не знала, что это такое. Вот и сейчас я лихорадочно думала о том, как мне теперь выжить в этом аду. Тогда мне еще хотелось выжить и доказать всем как они несправедливы ко мне. В нашем доме появился управляющий. Я никогда не видела его раньше, но он, несомненно, знал свою работу, а заодно и то, как нужно ко мне относиться. То есть — никак. Вскоре это поняли и слуги, я перестала быть для них госпожой, я стала одной из них. Меня все еще сторонились, не разговаривали, но на меня уже не смотрели снизу вверх. Вскоре мне выдали одежду: серую юбку до колен и черную хлопковую блузку с пуговицами до самого подбородка. Нижнее белье, состоящее из дюжины трусиков самого простого покроя и трех пар бюстгальтеров, а еще простые чулки, носки и два свитера. Я была рада, что теперь сольюсь с общей массой. Я никогда раньше не знала, как устроен быт наших слуг, чем они занимаются, что едят на ужин и на завтрак, о чем говорят. Теперь я, постепенно наблюдая за ними, начала понимать, что наверное я все же больше близка к ним, чем к друзьям родителей или мужа. При мысли о Нике сердце больно дрогнуло. Я не видела его уже много дней. И я страдала, может быть, кто-то назовет меня дурой, идиоткой или мазохистской, но мне все равно. Я любила его, любого, я скучала по нему, по тому Нику, который ради меня был готов на все. Мне безумно его не хватало, и я не смирилась, тогда еще не смерилась с его ненавистью. Сейчас, вспоминая почти каждый день из тех, что я провела дома после возвращения, я понимаю, как постепенно становилась другой. Я скучала по родителям. Первое время самым невыносимым было думать, что мама и папа забыли обо мне, что они меня презирают. А Кристина? Скучает ли она за мной или счастлива с мужем и тоже не вспоминает о своей непутевой Маняше?
- Предыдущая
- 26/60
- Следующая
