Мазепа - Костомаров Николай Иванович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/102
• Следующая

По ходатайству гетмана получили жалованные грамоты на монастырские владения: игумен Киево-Николаевского монастыря Иоасаф Кроковский, Межигорского монастыря игумен Иродион Журавский, которому подтверждены были ставропигиальные грамоты[50] греческих патриархов. Братского монастыря ректор Гавриил и больничного монастыря при Печерской лавре игумен Иезекииль; им посланы были богослужебные одежды, утварь и обычная царская милостыня, а киевского девичьего Михайловского монастыря игуменья Агафия получила жалованную грамоту на деревню с землями, садами и прудами. Выпрашивая от московского правительства милости монастырям, гетман перед тем воздвигал на собственный счет храмы в этих же монастырях. В 1690 году построена была его иждивением соборная церковь в Николаевском монастыре, а в 1693 году воздвигнута Богоявленская каменная церковь в Братском монастыре и сооружен старый каменный академический корпус.

Охлаждение между польским и московским дворами. — Опасение мира Польши с Крымом. — Народные бедствия в Украине. — Бегство народа в Сечу. — Смуты в Сече. — Петрик. — Его явление я Сече. — Его письма к жене и Кочубею. — Мятежные затеи. — Бегство Петрика в Кизикермень и в Крым. — Возмутительные воззвания к. запорожцам. — Договор татар с запорожцами у Каменного Затона. — Возмутительный универсал Петрика к малороссийскому народу. — Неудачи. — Бегство татар и Петрика. — Стан Петрика у Перекопа. — Новые неудачные попытки. — Приступ к Полтаве. — Бегство из-под Полтавы. — Колебание в Запорожской Сече. — Меры относительно владельцев и арендарей. — Военные походы казацких отрядов в дикие поля.

Дружба и союз России с Польшею, состряпанные искусственно, сшитые на живую нитку, видимо, распадались. Это показывали и загадочные подсылки к малороссийскому гетману, и принятие в Варшаве по секрету запорожских посланцев, и более всего сношения короля польского с ханом, открытые русским резидентом и подтверждаемые Мазепою, узнавшим о них через своих соглядатаев. В Запорожской Сече постоянно боролись две партии: одна, всегда недовольная московским правительством, — хотела примирения и союза с Крымом, находя в таком союзе возможность получать выгоды от добывания соли и рыбы в крымских владениях; другая — склонялась к повиновению царям московским главным образом ради того, чтобы получать каждогодне царское жалованье. Осенью 1690 года последняя партия взяла верх. 17 сентября царский стольник Чубаров с двумя посланцами от гетмана привез в Сечу царское жалованье и царскую милостивую грамоту, в которой убеждали запорожцев не мириться с татарами, царскими врагами и, напротив, быть готовыми к войне против них. С особым торжеством принимал желанных гостей кошевой атаман Гусак, одетый по-праздничному, в кармазинный кафтан, подбитый соболями, со знаком своего атаманства — оправленной золотом и камнями «камышиною» в руке, в сопровождении всей сечевой атамании и товариства, также «цветно и стройно» разодетого. Гремели пушечные и ружейные выстрелы, били в литавры. Во всеуслышание прочитана была царская грамота, розданы были всем товарищам по росписи присланные царские подарки — меха, сукна и ткани. Тогда запорожские товарищи произносили такие слова: «Пора. нам, наконец, Бога бояться, пора перестать гневить христианских государей и тешить бусурман». Мазепа, извещая об этом приказ, придавал этим словам значение обращения запорожцев на правый путь, советовал посылать скорее к запорожцам великороссийские ратные силы и заняться укреплением южных городов Русской державы.

Но скоро гетману пришлось не хвалить запорожцев, а делать им выговоры. Запорожцам хотелось скорее воевать против татар, чтобы с войны получать добычу и таким образом — в мире ли чрез посредство безопасных промыслов, или в войне через добычу, — а все-таки не оставаться без выгод на счет своих бусурманских соседей. Они послали спросить гетмана: когда же прикажут выступать им в поход. Гетман отвечал, что делать такие вопросы непристойно, а надобно с терпением ждать царского указа; иначе, если такие намерения несвоевременно разглашать, неприятель узнает и станет принимать свои меры. Во все лето 1691 года хотя и происходило несколько отдельных стычек с татарскими загонами[51], но они были неважны и неудачны, а зимой приходили угрожающие вести, что крымский хан выслал на Подол с ордою какого-то козака Стецика, именовавшего себя гетманом козацким с бусурманской стороны, и, сверх того, другая орда еще в большем размере готовится идти в малороссийские города. Тогда в Сече опять пробудились и зашевелились буйные инстинкты, враждебные московскому правительству и склонные к тому, чтобы пристать к татарам. Кошевой Гусак с трудом усмирил в Сече междоусобие и казнил зачинщиков, но зато навлек на себя ропот. Тут в это время в Сечь накоплялся удалый сброд из Украины, распространявший неудовольствие и против великоросских властей, и против гетманского управления. Было в Украине разом несколько причин, возбуждавших волнение в поспольстве. Выше было указано, какое множество жалованных грамот на маетности исходатайствовал гетман в Москве разным старшинам, генеральным и полковым и войсковым товарищам. Во все эти маетности были посланы гетманские универсалы, возлагавшие на посполитых жителей этих маетностей обязанность повиноваться своим новым владельцам. Но в Малороссии между козачеством и поспольством не установилась еще строгая разделительная сословная черта. Козаки пополнялись из поспольства по распоряжению гетманского правительства, а во время войн, когда нужно было поболее военной силы, посполитые самовольно шли на войну, потом уже оставались козаками и признавались в этом звании. Так было, как мы знаем, в последние два крымских похода. Со времен Богдана Хмельницкого козацкие правители старались не допускать такого окозачения всего народа и строго хотели отделять законно приобревших козацкие звание от посполитых, или, как выражались тогда в Малороссии, Козаков от мужиков, Московское правительство, по представлениям гетманов, также признавало справедливым соблюдать это отличие; чтобы не допускать составления самовольных козацких ватаг из поспольства, учреждены были компанейцы[52]. Но когда распространилось и умножилось так называемое охотное войско, содержимое на счет войскового скарба особо от городовых Козаков, то поспольству открывался новый путь вступать в козачество. Охотные набирались отовсюду и посполитые могли записываться в число их. Но то были случаи, когда поступление в козаки посполитых было не противно правительству. Такие случаи представлялись нечасто, а весь народ вообще не знал и не хотел знать разделения Козаков от мужиков. Мужикам хотелось быть одинаково вольными козаками. Таков был народный взгляд, который, однако, должен был склоняться перед другим правительственным взглядом. Понятно, что поспольству, жившему в маетностях, жалованных знатным лицам, не по сердцу было повиноваться новым господам. Те, которые были поотважнее, убегали из этих маетностей в Сечу.

Но к этому присоединились разом народные бедствия, усилившие волнения в народе. В 1690 году свирепствовала моровая болезнь, зацепившая Запорожье и южную часть Полтавского полка и во всех остальных полках наводившая на народ оторопь ожидания. В тот же год летом на малороссийский край было нашествие саранчи. Она появилась с юга 9 августа и прошла всю Украину до Стародуба, опустошила весь хлеб на полях и произвела ужасную дороговизну; осмачка (полчетверти[53]) ржи и овса продавалась по три золотых, что считалось в то время очень высокою ценой. Множество дохлой саранчи производило смрад; скот поедал ее с травою, заболевал, и даже говядина пропахивала саранчою. Некоторыми страхе казалось, что у саранчи на одном крыле можно было разобрать начертанное слово «гнев», а на другом крыле слово «Божий». Затем по многим местам Украины начались пожары. Неудивительно, что воображение народа, уже болезненное, стало приписывать эти пожары поджигателям, подсылаемым ляхами, заклятыми врагами малороссийского народа. Рассказывали, что хватаемые были лазутчиками, которые сознались, что отправлены польским правительством производить поджоги в малороссийских городах. Трудно определить, в какой степени была тут какая-нибудь доля правды: при пытках, которые в том веке неизбежно употреблялись, люди легко могли наговаривать на себя все, что им прикажут, а народ склонен был сочинять рассказы, объяснявшие постигшие их бедствия. От всех таких-то причин накоплялось в Сече много украинского народа, недовольного положением дел на своей родине. Эти беглецы говорили, будто у москалей есть намерение выселять людей из Гетманщины на слободы, а с правого берега Днепра перегонять расселявшихся там жителей на левый берег, как уже делалось при Самойловиче; они кричали, что в Гетманщине завелось панство, что цари, по просьбе гетмана и старшин, отдают народ панам в неволю, жаловались на аренды, которые стесняли свободные промыслы народа и давали возможность немногим обогащаться в ущерб бедного люда.

• Предыдущая
• 18/102
• Следующая