Подопечный - Костин Сергей - Страница 60

• Предыдущая
• 60/85
• Следующая

Нас выстроили перед ними. Руки, естественно, связаны, в спину тычутся острые мечи. На всякий случай.

— На сегодня последнее дело?— седой солдат, по виду аж генерал, раскрыл толстую книгу и, приткнув ее поближе к глазам, зачитал :— Военнослужащие обязательной срочной службы второго месяца демобилизации. Количество — три. Звание — рядовые. Заслуги перед отечеством — никаких. Что скажет обвинение?

Обвинителем оказался молоденький человек с трясущимися от волнения руками.

— Побег с поля боя. Предательство города — отца. Подрывная работа против империи Ее Величества. Гнусные замыслы свержения существующего порядка. Торговля оружием и… Тут еще пятьдесят восемь пунктов. Зачитывать все?

— Не надо. Знаем. Последний, и закругляйся.

— Так. Последний… Вот. Распространение среди честных жителей города непотребных картинок.

Ангел не сдержался и сквозь зубы выругался. Что-то про желторотого засранца.

— Что скажет защита?

Толстяк, оторванный от такого важного дела, как разглядывание собственных ногтей, поднялся с недовольным видом:

— Защита снимает защиту, так как у защиты нет ничего для защиты, — и снова плюх на место.

— Произвол, — тихо, но четко выговорила Зинаида. Я снова не успел остановить ее, — Где доказательства? Где факты? Требуем настоящего адвоката.

— Так, запишите в обвинительное постановление пункт об личном оскорблении состава военного трибунала.

Записали.

— Прокурор! Какие поступят предложения?

С места поднялся тощий, в палец человек, с бегающими глазами и трясущимися пальцами.

— Согласно закону военного времени и высоко благородному повелению Ее Величества по совокупности совершенных деяний предлагаю назначить подсудимым высшею меру наказания.

Пока судьи совещались, ко мне обратился Мустафа:

— Васильич, если на этот раз я не выкручусь, с твоей или без помощи, передай шефу о том, что я погиб геройской смертью, до конца выполняя поставленную передо мной задачу.

Я пообещал.

Совещание закончилось и генерал огласил:

— Военный трибунал Ее величества и всего королевства приговаривает виновных к высшей мере наказания.

Вопрос — падать, или не падать духом?

— Но, — мы встрепенулись, — Принимая во внимание, что обвиняемые во время следствия вели себя прилично, заменить высшую меру ингрумуляцией.

Защитник, чуть не опрокинув стол, радостно вскочил и принялся, щерясь во всю пасть, жать нам руки.

— Отлично! Просто отлично! Не забудьте, это моя заслуга. С вас по двести монет с каждого.

Чуть повеселевший Мустафа, для которого на горизонте замаячила призрачная свобода, старательно пожал потную руку защитника и поинтересовался:

— А что за штука такая — ингрумуляция. Ссылка или каторжные работы.

— Да нет, — отмахнулся защитник, — Все гораздо проще. Сначала отрубят руки, потом ноги, и только после этого голову. Поразительный успех. Так как насчет двухсот монет?

— А раков в одно место не хочешь? — ангел брезгливо вытер ладонь о камзол, — нашел успех. Какая разница, вышка или муляция.

— Ингрумуляция, молодой человек, — поправил защитник, — В первом случае вас убили бы сразу, а так еше немного поживете.

Мы послали его все вместе. Конечно, далеко. Как только могли. Жаль, что парень обиделся.

— Приговор привести в исполнении немедленно, на этом же месте.

Я не успел даже ничего сообразить. Надеялся, что есть в запасе хоть час. Во всем цивилизованном мире принято приводить приговор под утро. Не считая апелляций. Но так быстро?!

Несколько сильных, выверенных ударов по ногам поставили меня колени. Еще серия ударов по шее, и голова опущена вниз. Шея оголена, воротник оттянут на лопатки. Делай свое дело, палач.

Накаркал. Вбежало сразу трое. Долго не раздумывая выхватили тесаки.

— Давайте, ребятки, — подбодрил их прокурор, — Поздно уже.

Короткий замах, воздух застопорен в легких и…

— Клавку, мы знаем Клавку вашу. По отцу не знаю как. Королеву. Величество. Клавочку.., — Мустафа сломался. Презренный мужчина. Не выдержал героической смерти от руки палача. Позор предателям! (Между нами говоря, у меня самого возникла подобная мысль, но ангел успел быстрее реализовать ее.)

Возникло легкое замешательство. Некоторые из членов военного трибунала требовали не прекращать казни, ссылаясь на то, что простые солдаты не могут лично знать королеву. Но подавляющее большинство требовало известить Ее величество о произошедшем инценденте.

И как всегда в подобных случаях Клавдия появилась сама.

— Что за крики, — все быстренько встали по стойке "смирно", — Базар, а не трибунал. Доложить, как выполняются мои постановления от… цатого числа сего месяца?

Клавка, прелестное создание в обширных шелестящих юбках, пролетела мимо нас, облокотилась на стол и грозно уставилась на участников трибунала.

— Что стервецы молчите? Враг у ворот города, а вы тут резину тянете? Почему дезертиры еще живы? За что палачам деньги плотятся? Почему…

Еще минут пять мы слушали анкетный вопросник, состоящий, считал лично, из ста двадцати одного вопроса. В эти минуты я готов был расцеловать Клавку, она подарила нам несколько минут блаженной жизни. Но я, с некоторым беспокойством, думал о той минуте, когда женщина узнает всю правду. И она пришла.

— Ваше Величество.., — робко загнусил генерал, — задержочька произошла по вине самих дезертиров. Они утверждают, да простит Ваше Величество мои слова, что знают Вас лично.

Дальше все шло, как в замедленном фильме.

Клавкина спина медленно, медленно поворачивается. Следом за ней, чуть отставая, движется голова. Уши, глаза, нос, рот. Последними занимают исходную позицию руки и грудь. Все это долго болтается из стороны в сторону, пока не подчиняется законам всепланетного тяготения.

Зрачки глаз простреливают пространство, замечают жертвы, ищут в памяти сходство с существующими оригиналами. Мужчина — раз… два… три… Сведений нет. Девчонка в мужской одежде — раз… два… три… Не припомню. Еще мужик — раз… два…

— Васенька!

Радостный, истошный крик Клавки-королевы возвестил о том, что не забыт еще я в сердцах любящих женщин.

— Родненький, тебя хотели убить? — Клавка с разбегу прыгнула мне на шею. Словно и не было прежних дней неукротимой вражды.

— Они, уважаемая гражданочка, — подлез Мустафа, — пытались нас ингрумулировать.

С этими, — Клавка махнула палачам и показала на ангела и Зинаиду, — заканчивайте, а родненького моего не трогайте.

В этом месте возмутился я.

— Прекратить издеваться над моими людьми, — вот как надо разговаривать с бабами. Властно и твердо. Только тогда толк будет.

— Как скажешь, родненький, — Клавка от привалившего к ней долгожданного счастья обалдевала и соглашалась на все, — Отпустите их ребятки. Да марш отсюда, бездельники.

Последние слова, обращенные к палачам и трибуналу, прогремели словно из орудия двухсотого калибра. Естественно, что ребят сдуло словно ветром.

— Пойдем, родненький, — Клавдия нежно, как бывало, подцепила меня под руку и поволокла за собой, — Накормлю, напою, пригрею. И ребяток твоих не обижу.

Ну ладно, подумал я. Может поумнела, пришла в себя. Человеком, можно сказать, стала. Да и не враги мы. Так, бранились, да ругались. А то, что смерти моей хотела, так то от любви женской. Что мне ее осуждать? Все ж из одной деревни.

Приняла нас Клавдия по высшему разряду. Усадила на мягкие подушки, накормила сытным завтраком, музыкой развлекла. Во общем, все классно. Мустафа от такой доброты с советами полез:

— Ты чё, Васильич, только посмотри как баба тебя любит. И сама ничего. Все при ней. Я то поначалу плохо про нее подумывал, а сейчас очень даже. Женился бы, и делу конец. А гвоздики потом забрал бы, да эту историю с Сердцем закончил. Все клево, мужик!

Хорошо Мустафе рассуждать. В сердце его печаль не жила. И любви настоящей еще может не было. Не могу я Любаву забыть. Хоть тресни. А что бы на Клавке пожениться, вообще разговору не может и идти. Я не диффективный там какой-нибудь. Мало ли что — королева. Королев по нынешним временам хоть залейся. А вот сердцу чтоб приятно было, того нет.

• Предыдущая
• 60/85
• Следующая