Легион Безголовый - Костин Сергей - Страница 70

• Предыдущая
• 70/90
• Следующая

Машка и Охотник сходятся на ножах. У Охотника секач полуметровый. У Баобабовой мачете. Искры во все стороны. Мат на всю площадь. Нет, не Баобабова. Ей некогда. Это Охотник выражается. Очень виртуозно, даже капитан Угробов на мгновение отрывается от рукопашной и прислушивается. Я и не знал, что Охотники воруют нашу культуру.

Если бы Машке под ногу не попался выдвижной ящик стола… Если бы Машка думала, куда ступать, прежде чем прыгать по баррикаде… Если бы… Все могло быть иначе. История, как говорит моя мама, не знает сослагательного наклонения.

Баобабова оступается, теряет равновесие и получает сильнейший удар ножиком Охотника по совсем новому бронежилету. Ножик, конечно, пополам, но и Баобабова отлетает от Охотника, будто использованная курица от петуха. Приземляется рядышком со мной, но от канализационного люка успевает отклониться. Опыт — это хорошая штука.

— Лешка… — умудряется улыбнуться прапорщик Мария Баобабова.

— Да идите вы все, — улыбаюсь в ответ. Потому что вижу, как окончательно рассерженный Охотник, встретивший доселе невиданное сопротивление, вскидывает многоствольную пушку и, не целясь, жмет на курок.

Насмешливые искорки затыкаются и поспешно уступают место мгле.

В темноте хорошо. В темноте спокойно. Никто тебя не трогает, никто слова дурного не говорит. Только слышится издалека голос мамы, тихо поющий колыбельную. Про белых мишек, которые спят на Северном полюсе: “…спи скорей и ты, малыш…”, “…и его горячие руки обхватили ее тонкий стан, прижали с неимоверной силой к своему упругому телу…”.

Баобабова вечно все портит.

Я валяюсь на каком-то возвышении, до шеи укрытый дурно пахнущим одеялом. Рядом сидит Машка и, склонившись к свече, рыдает над очередным любовным романом. На обложке мускулистый мужичок опрокидывает тощую девчонку с распущенными волосами и тянется приставучими губами к ее, как бы это поточнее выразиться, слегка оголенной груди.

Услышав нервный стон, Машка откидывает книжку, предварительно заломив страницу, и бросается ко мне.

— Очнулся? Господи, я думала, что никогда больше тебя не увижу. Испереживалась вся.

— Страшно без меня? — пытаюсь приподняться, но Машка останавливает, надавливая на плечи.

— Лежи, Лесик. Тебе волноваться нельзя.

Мне, видите ли, волноваться нельзя. А кому можно?

— Где мы? — вглядываюсь в полутемное помещение. Несколько зажженных свечей помогают рассмотреть каменный мешок, десяток узких лавок, на которых лежат чьи-то тела, длинный стол и горку сваленных в углу венков.

— На кладбище, — поясняет напарница, не соображая, что такие вещи едва ожившему старшему лейтенанту говорить не положено.

— Где?

Наверное, по мнению Машки, я должен был обрадоваться, но особого счастья я почему-то не испытываю. Прийти в себя на кладбище — не очень хорошая примета.

— Выпей, — Машка подносит к моим губам эмалированную кружку и силком вливает в горло вязкую приторную жидкость. — Сказала же, на кладбище. Пришлось оставить родное отделение и отступить. Вынесли, кого могли. Тебя в том числе. Или не рад?

— Очень. Но почему кладбище?

— Какой ты, Лесик, непонятливый. А еще начальник, хоть и маленький. — Баобабова отирает мои губы углом вонючего одеяла. — Охотники верх над нами одержали, такая вот картина. Ты уже отключился. Навалились свежими силами, вот и пришлось позор принять. Ты бы видел, как мы через свалку драпали! Бомжи все животики понадрывали. Их потом, правда, Охотники успокоили.

— Подожди… — убираю Машкину руку. Лежать в столь напряженной обстановке старшим лейтенантам не следует. — Зачем через свалку? Почему на кладбище?

— А больше некуда драпать было, — просто объясняет Мария. — Район полностью окружен, на каждом углу, в каждом доме Охотники. Вот капитан и приказал через свалку раненых выносить. Гости через отходы постеснялись пробираться, это нас и спасло.

— А это что за конура?

— Не конура, а могилка бизнесмена пристреленного. Ты, кстати, на нем сейчас лежишь. Да не волнуйся так. Его давно братки подстрелили. Небось изгнил давно. Зато успел для себя хоромы последние построить. Чтоб на широкую ногу воскрешения дожидаться.

Машка тихо смеется, а я свежим взглядом осматриваю каменный мешок. Стол для поминок, лавки для гостей, картины, ковры для общего антуража.

— Держи, — напарница протягивает продолговатый предмет. — Ешь. Капитан самым строгим образом приказал тебя на ноги поднять.

— Что это? — на вкус масса, предложенная Баобабовой, напоминает вату.

— А вата и есть, — довольно улыбается Машка. — Ребята сумели упаковку медикаментов у Охотников отбить. Погибли, правда, почти все, но приказ Угробова выполнили.

Вата вязнет на зубах, да и упоминание об Охотниках не прибавляет аппетита. Выплевываю недожеванный кусок, который на лету ловит Машка. Со стороны скамеек слышится недовольный ропот.

— Ты! Идиот! — шипит Мария. — Да за этот кусок наши ребята головы положили. Ради тебя, дурака, жизни не пожалели. Жри, гаденыш, иначе удавлю собственными руками. Не посмотрю, что напарник.

Торопливо, не разжевывая, хоть бы кто водички подал, уничтожаю всю упаковку. Со скамеек уже одобрительно гудят, да и Машка пистолет в кобуру под мышку прячет.

Странное дело, тепло по телу так и растекается. Как будто кипяток влили. Боль царапающая уходит, уступая место бушующей энергии и нездоровым желаниям.

— Кто там? — облизывая пальцы, киваю на темноту.

— Омоновцев пара да наши из следственного. Из убойщиков Мишка и студентка медичка, слегка задетая. Раненые. Ты у нас самым тяжелым был. Ноги перебиты, грудь нараспашку, мозгов и тех не хватало. Но зараза виртуальная насчет выздоровления хороша оказалась. Я чуть не заплакала, когда смотрела, как мозги у тебя восстанавливаются и костью зарастают. Хорошо тебя Охотник приложил. Сесть попробуй.

Сажусь, не без помощи Машки, но сажусь. Даже ноги свешиваю с ящика бизнесмена, который нас укрыл.

— Здесь все? А где Угробов? Дядя Саша где?

— Нет больше дяди Саши. — Машка отворачивается, ковыряясь в косметичке. — А капитан посты проверяет. Сейчас вернется.

Трудно дышать, хочется попросить у Машки еще ватки, но не могу наглеть. Ребятам на лавках тоже надо подправляться.

— Неужели здесь все…

— Нет, что ты. — Машка быстро в себя приходит. — Мужики, те, что постовую службу не несут, на охоту ушли. А бухгалтерия полным составом грибы с ягодами ищет. Жрать-то что-то надо.

Над головой раздается звук сдвигаемой плиты, в неквадратном люке показываются чьи-то ноги, и в каменный мешок спрыгивает капитан Угробов. Лицо вымазано грязью, не от неряшливости, а в целях маскировки. Плечо капитана перебинтовано, голова обвязана, на рукавах фирменного мундира кровь.

— Ожил? — как бы здоровается он, кивая нам.

— Ожил, товарищ капитан, — тихо докладывает Баобабова, не вставая. — Вы-то сами как? Угробов морщится, потирая плечо:

— В последний момент, веришь, зацепило.

— Может?.. — Машка протягивает капитану кружку с остатками тягучей жидкости на донышке.

— “Может”, Маша, в мирное время. А сейчас все раненым. Как себя чувствуешь, лейтенант?

— Хорошо себя чувствую.

Я не вру. Ощущение такое, будто я только что вернулся на работу после двухмесячного отпуска, проведенного у теплого моря.

— Вот и отлично. Прапорщик, рассказали старшему лейтенанту обстановку?

— Вкратце, — кивает Машка.

— Тогда, лейтенант, понимаешь, в каком дерьме мы все? Район в руках агрессора, того и гляди страна падет. Связи так и не ожидается, с другими отрядами даже световыми сигналами связаться не можем. Сформированный на базе нашего восьмого отделения милиции партизанский отряд является последним оплотом законности. В город сунуться невозможно, на каждом перекрестке патрули. Всех, кто на человека похож, хватают без разбирательств и волокут для дальнейшей переработки в клинику психиатрического лечения. Там у них штаб сейчас. С едой у нас проблемы, с оружием проблемы, с личным составом проблемы. Одним словом, мягкое место, лейтенант. Вот так.

• Предыдущая
• 70/90
• Следующая