Легион Безголовый - Костин Сергей - Страница 57
- Предыдущая
- 57/90
- Следующая
— Паяц, — шепчет она, морща нос. Носик. С серебряным колечком. И закуривает сигарету.
По опыту знаю, что в засаде можно провести долгие часы. Устраиваюсь поудобнее, стараясь не вдыхать дым от баобабовских сигарет. Даже зеваю, чем вызываю неодобрение прапорщика. В засаде, как при наружном, а в нашем случае при внутреннем наблюдении, спать не рекомендуется. Иначе в самый неподходящий момент выскочат плохие ребята и сделают ноги.
От непосильных провалов в мир сновидений отвлекает скрип дверей. Отчего-то в клиниках всегда несмазанные дверные петли. Я знаю, отчего. Спирт выдают, а машинное масло не положено.
Прижимаюсь к решетке, пытаясь подсмотреть, кто же явился к Моноклю. Машка поступает точно так же. От несогласованных действий сталкиваемся лбами. Несколько минут уходит на то, чтобы выяснить, если мы на работе, а не в мирной обстановке — есть ли необходимость повторного столкновения? На всякий случай заранее миримся, слегка соприкоснувшись головами. С Баобабовой вообще лучше не ссориться.
Мы еще хотим дернуть друг друга за мизинец, чтобы палец на курке никогда не дрожал, но от старого милицейского обычая нас отвлекает голос из-под вентиляционной решетки.
— Привет, пап.
Дальше все происходит совсем не так, как планировалось.
Машка тычется носом в решетку. Я пристраиваю свой нос рядышком. И одновременно вздрагиваем. Таких совпадений не бывает.
У рогатой вешалки снимает джинсовую курточку пацан из аэропорта. Тот самый пацан, выстругавший “Ту”.
От резкого телодвижения пепел баобабовской сигареты срывается с кончика и беспрепятственно пролетает между отверстиями вентиляционной решетки.
А внизу стоит главный врач, который на данный момент является одним из главных подозреваемых.
В голове проносятся видения того, что сейчас случится: раскаленный пепел сваливается на макушку Монокля, главный врач кричит от непереносимой боли, вызывает охрану, пожарную команду и санитаров, в результате нас с Баобабовой позорно выдворяют из клиники за шпионскую и подрывную деятельность, несовместимую со званием больного и личного санитара. Естественно, без права возврата. Генерал разъярен, Угробов зол. Садовник остается без всякой надежды выбраться из клиники.
Баобабова, годами обучавшаяся на лучших тренировочных площадках спецподразделений, реагирует молниеносно. Бесшумным рывком срывает с шурупов решетку. Вторым рывком, крепко ухватив меня за шиворот, скидывает вслед за пеплом.
Я лечу вниз и думаю только об одном. Неужели главному врачу будет приятнее, если ему на голову упадет не пепел, а старший лейтенант?
Но у Машки насчет меня другие планы. В падении перехватывает меня за ремень. Крепкий импортный ремень из крокодильей кожи, производства китайских мальчиков. У меня остается только мгновение, чтобы сообразить, что от меня хотят.
Выбрасываю вперед ладошку и на последних миллиметрах ловлю пепел. Чувствую, что часть тела, заключенная в джинсы, перевешивают ту часть, которая думает. Цепляюсь за жизнь, словно паук. Растопыриваюсь, как могу, сохраняя шаткое равновесие. Монокль, пока ничего не замечая, вертит головой. Его редкие волосики лезут мне в нос, щекочут, вызывая бурное желание чихнуть. И тогда провал полный. Трудно не заметить человека, который чихает вам на голову.
Осторожно подергиваю кончиком указательного пальчика. Если Машка, как сама она говорит, не полная дура, то поймет, что мне срочно необходимо покинуть воздушное пространство кабинета. Пацан уже завершил вешать куртку и вот-вот собирается обернуться к Моноклю.
И снова баобабовская выучка удивляет всех, кто ее видит. И хоть видят ее немногие, но данный факт не умаляет ее умений. Выдергивает меня с двойной перегрузкой, выкидывает в вентиляционный короб, захлопывает решетку.
— Надо сказать, чтобы крыс перетравили, — говорит Монокль, задирая голову и осматривая потолок. — Привет, сынок.
Я уже пришел в себя и способен трезво оценивать ситуацию.
Значит, вот какая у нас перспектива! Папка, значит, в клинике орудует, а сынок гениальный самолетики деревянные запускает. Бандитская шайка. И никаких сомнений.
Прислушиваемся к разговору папаши и сына. Баобабова на всякий случай стенографирует. Непонятный, в общем-то, разговор, но для следствия все сгодится.
— Ситуация выходит из-под контроля. — Это Монокль жалуется. И он прав, ситуация никудышная.
— Я был у них, папа.
А это и так понятно, что пацан. У кого — у них? У нас? Или у Охотников?
— Что сказали?
— Они не хотят возвращаться. Им понравилось. — Если разговор о гостях, то слова Садовника подтверждаются слово в слово. Гостям понравилось убивать людей, и они отказываются от обратного билета.
Монокль в сердцах стучит ладошкой об стол. Вроде нервничает. Отчего?
— Надо что-то делать! Надо что-то делать! С каждым днем их все больше и больше. И их поведение становится антисоциальным. А ведь я тебя предупреждал, игрушки до добра не доведут. — Папа обвиняет сына. Вот он, извечный конфликт отцов и детей.
— Но, папа…
“Папа, папа, что я буду делать? Папа, папа, как я буду жить?”
Машка толкается лбом, чтобы не отвлекался. Звонит телефон. Монокль поднимает и кладет обратно трубку. У него внутрисемейные разборки.
— Нас никто не хочет слушать, никто не хочет верить. Считают меня сумасшедшим. Никто не понимает, что весь мир приговорен. Сынок… Неужели мы не можем перекрыть канал?
Черт! Монокль беспокоится о перекрытии канала? Что это может значить? Товарищ с нами? Или беспокоится за своих?
— Я не знаю, папа. А как же твои отряды?
О чем это пацан? О каких таких отрядах? Не о тех ли, что на стадионе маршируют? Что-то я совсем запутался. Давай, пацан, лучше о дыре поговори. Где он, ваш чертов канал? В какой палате?
Монокль валится на стул, обреченно закрывается от окружающего мира руками:
— У нас нет оружия. — Ну ни хрена себе заявление! — У нас ничего нет. Мои люди слабы и неподготовлены.
— Значит, мы проиграем? — Пацан силком пытается оторвать папины руки, но у него ничего не получается.
У папы-главврача другое мнение:
— Есть надежда. Очень слабая, но все-таки надежда. — Привлекает сына поближе. Говорит тихо, но нам с Машкой слышно хорошо. — К нам в клинику поступила новенькая. Очень перспективная больная. Психованная сильно, болезнь запущена
неимоверно, серьезный клинический случай, но я ее быстро в чувство приведу. Идеальный солдат. Если она встанет на нашу сторону, появится маленькая, но надежда. Только есть одно “но”. Рядом с ней постоянно крутится некий мерзкий тип. Говорит, будто он личный санитар, но я печенкой чувствую, что темнит. Не внушает он никакого доверия. Сует свой нос везде, лезет куда не просят.
Такие слова мне обидны, но я терпеливо слушаю дальше, проникаясь к Моноклю все большим доверием.
— Нам необходимо как можно скорее избавиться от него.
Хотя что в нем такого доверительного? Пацан достает из кармана перочинный ножик.
— Ну что ты, сынок. Это крайние меры. Мы не они, на такое не пойдем. Поместим его на пару дней в карцер, к особо неврастеническим. Кем бы он ни был, нам такие санитары не нужны. Посмотри, ну что за противная харя.
Монокль раскрывает какую-то папку, и нам с Баобабовой сверху хорошо видны фотографии: я в белом халате и Машка со звериным оскалом.
— Типичный олигофрен, — тычет Монокль пальцем именно в мою фотографию, называя меня совершенно непонятным, но наверняка сильно обидным именем.
Пацан подтягивает к себе фотографии и удивленно распахивает глазки:
— Папа! Папа! Это же тот самый дядя старший лейтенант с аэродрома! И тетя та же! Вот те крест, папа.
Гениев перевидал я немало в жизни. Угробов, например, Баобабова та же, но чтобы верующие гении встречались, такое впервые.
— Это они! Они! Самолетик мой сломали! Старший лейтенант Пономарев и прапорщик Мария Баобабова из очень секретного отдела “Подозрительная информация”.
Папаша хватает пацаненка за грудки и с нездоровым пристрастием начинает выспрашивать, а не ошибся ли тот, признав идиотов за сотрудников милиции. Пацаненок стоит на своем, только ножками в воздухе сучит. Полученным образованием клянется.
- Предыдущая
- 57/90
- Следующая