Высокие башни - Костейн Томас - Страница 15

• Предыдущая
• 15/101
• Следующая

— Я готов.

Д'Ибервилль был с ним согласен.

— Пора начинать.

— Разве кто-то может играть и петь, когда у него плохое настроение? — спросил странный человек. Он повесил мешок на кустик, росший рядом, а потом усмехнулся. Таков был обычай: когда бродячий певец привязывал мешок к ручке двери снаружи таверны, проходящие мимо знали, что он сейчас начнет выступление.

Человек приладил скрипку, взмахнул смычком и сказал:

— Сейчас мне хочется спеть песни Нормандии. Друзья мои, они как нельзя лучше подходят к данному моменту.

При первых звуках скрипки наступила тишина. Менестрель, казалось, получил дополнительный заряд энергии, и на его лице отражались переживания. У него был густой приятный баритон, и он чудесно исполнял баллады и морские песни, а слушатели получали огромное удовольствие.

До этого многие из них слушали разную музыку, но никогда прежде музыка не исполнялась с подобным чувством и мастерством. Все сидели как зачарованные. Они ощущали силу земли, на которой им пришлось жить. Музыка пела им о трудных днях, когда нормандцы пытались захватить побережье Кальвадоса и гранитные склоны Контенина. Менестрель пел о Столетней войне и о Девственнице, погибшей в Руане. Это была музыка не только для слуха. Она глубоко проникала в душу. Слушателям хотелось петь, смеяться и рыдать одновременно.

Когда звуки скрипки стали веселее, Д'Ибервилль захотел кое-что рассказать о Менестреле.

— Я слушал его вчера. Он пел в прибрежной таверне, и я сразу угадал, что он настоящий артист. В его голосе прозвучало такое чувство, что я понял: мне необходимо привезти его с собой. Но утром он постоянно молчал и не желал петь для нас, и я начал думать, что мне не следовало брать его с собой…

Окружавшие внимательно слушали мсье Пьера, а скрипач отложил в сторону скрипку и сказал:

— Вы меня уже послушали, теперь обратите внимание на слова великого человека.

— Меня волновало его поведение, — продолжал Д'Ибервилль. — Многим известно, что я очень импульсивный человек. Если я повинуюсь первому импульсу, в дальнейшем все будет хорошо. Если передо мной враг и я слышу голос, который говорит мне, что следует нападать — я нападаю со всеми имеющимися у меня силами. Если голос призывает меня подождать, то мне ясно, что следует воспользоваться хитростью, а не силой. Но когда этот странник не стал перед нами петь, я подумал, что мой дар предвидения оставил меня, — Д'Ибервилль улыбнулся. — Но сейчас вы слышали моего нового друга, и вам стало ясно, что я поступил правильно, привезя его с собой на праздник. Он нам пел о прошлом, а мы должны с уверенностью смотреть в будущее. Я кладу серебряную монету в шляпу, а шляпу кладу на землю. Все, кто пожелает, могут положить туда деньги, чтобы моей монете не было скучно в одиночестве.

Менестрель улыбнулся.

— Музыка должна быть подарком для тех, кто готов ее слушать, но матушка-природа ошиблась и дала музыкантам живот, который время от времени требует пищи. Я с благодарностью приму все, что вы пожертвуете для меня и моего друга — пса.

После обеда Д'Ибервилль вместе с Шарлем и мсье де Марьей отправился в замок. Некоторые арендаторы развалились на травке и задремали после плотного обеда. Другие, собравшись небольшими группами, пытались поболтать, что было трудно сделать из-за жары и обилия вина и еды. Филипп остался в одиночестве и отправился искать своего друга повара Дюжину и Еще Одного. Тот опять был занят выпечкой хлеба на ужин в открытой печи. Его лицо стало еще краснее, и по нему обильно стекал пот.

— Господи! Как же много могут съесть люди на дармовщинку! — сказал он Филиппу, вытирая пот тряпицей. — Дружок, сегодня я сотворил чудо, приготовив столько хлеба, супа, жареного мяса и чудесно запеченных кур.

Филипп уселся, скрестив ноги перед печью. Мальчик надеялся, что повару не было известно, как он помогал активно уничтожать плоды его труда, и решил переменить тему разговора.

— Мсье Дюжина и Еще Один, я часто думал о том, почему вы — такой большой и сильный, боитесь, как и все остальные, индейцев?

Повар сделал паузу.

— Я их никогда не боялся, — заявил он, мне они напоминают волков, бегающих огромными стаями. Они вопят, чтобы обрести смелость, наносят узоры военной раскраски, и от них воняет, как от дохлой рыбы на берегу. — Он разгреб угли в печи. — Как-то раз они меня чуть не схватили. Мы втроем рубили дрова на берегу неподалеку от св. Ламберта, и мы ахнуть не спели, как вопящие дьяволы напали на нас. Позже мы посчитали, что их было не меньше дюжины. Я схватил сразу двоих и стукнул их головами. Они упали к моим ногам с проломленными черепами. Остальные дикари перепугались — ведь им не хотелось погибнуть такой смертью. Они прекратили вопить и упорхнули в лес… Дружище, должен тебе признаться, что я не теряю сон при мысли об индейцах.

— Но те двое индейцев действительно погибли?

— Нет, они позже пришли в себя, и мы их отослали в Квебек в качестве пленных.

— Что с ними там случилось?

— Старый господин приказал их зажарить живьем в наказание, чтобы эти отвратительные собаки оставили в покое французов. Позже мне рассказали, что никто из них не издал ни звука, когда пламя костра начало лизать их красную шкуру!

— Наверное, вы — самый сильный человек из живущих на земле, — восхищенно заметил мальчик, не сводя взгляда с повара, продолжающего мешать угли. — Вы очень сильный человек!

Повар выпрямился.

— В Библии говорится, что Самсон был самым сильным человеком, — неохотно заявил он. — Конечно, не стоит спорить с Библией, но иногда я размышляю о Самсоне… и задумываюсь.

— Но ведь был еще и Голиаф, — заметил мальчик.

— Голиаф! — презрительно заметил повар. — Я неважного о нем мнения. Если бы мне удалось с ним встретиться, то ему пришлось бы худо!

Мальчик был с ним полностью согласен. Он кивнул головой и сказал:

— Мсье Дюжина и Еще Один, чтобы вас убить, понадобится огромное оружие!

— Пожалуй, ты прав. Если человек такой крупный, как я, то его мышцы лежат не на поверхности, и они очень крепкие. Наверное, меня можно убить только с помощью пушечного ядра.

Мальчик пытался вспомнить все, что знал о великих гигантах прошлого.

— Раньше был Ог, король Башанов, и он спал на огромной железной кровати… — начал он.

Они услышали крик, Филипп понял, что это дал сигнал один из караульных на стене, и мальчик сразу упал на землю.

— Индейцы! — кричал караульный и громко бил по железной трубе. — Они на дороге Шамбли!

Филипп со страхом приподнял голову и взглянул в направлении дороги Шамбли. Из-за деревьев высунулась обнаженная фигурка и начала натягивать лук. Как только вылетела стрела, краснокожая фигурка исчезла в лесу. С башни послышалось второе предупреждение, но его почти никто не услышал среди поднявшейся паники. Мальчик прополз за печь. Он слышал дикие крики и шум бегущих ног, — это люди с общинного выгона спешили спрятаться под прикрытием башенных стен. Филипп не поднимал голову даже когда к бегущим присоединился повар и тонким голосом позвал с собой мальчика.

У Филиппа в голове вертелась одна мысль: «Если они нас поймают, то сожгут живьем». У него от страха стучали зубы, и он про себя подумал: «Досчитаю до десяти, а потом поднимусь и побегу!» Но он никак не мог сосредоточиться на счете. Он вспомнил, что ирокезы больше всего любили вырывать у жертвы ногти, и мальчик крепко прижал к телу руки, как бы пытаясь их скрыть.

Затем он услышал голос Д'Ибервилля и немного успокоился. Мальчик встал на колени и подумал: «Мсье Пьер тут, и нам не грозит никакая опасность».

Д'Ибервилль медленно шел от ворот замка. Он оглядывал испуганных людей и даже не остановился, чтобы достать саблю из ножен или взять в руки пистолет. Филипп видел, что великий герой не был испуган, а только сильно разозлен.

Перебивая шум, раздался голос героя Ньюфаундленда.

— Прекратите. Что за шум вы подняли! Клянусь всеми святыми, вы с ума посходили! Вам нечего бояться. Никто на нас не собирается нападать.

• Предыдущая
• 15/101
• Следующая