Мечи и темная магия - Эриксон Стивен - Страница 54

Несколькими ударами кинжала она перерезала веревки и быстро отступила в сторону. Арестант упал прямо в таз с кровью и испражнениями и перевернул его, так что отвратительная смесь разлилась по каменному полу. Ян Рей сморщила нос от отвращения.

— Видел бы ты себя сейчас, — усмехнулась она. — Хорош великий Ниспровергатель, разрушитель устоев и язычник.

— Я не язычник, — возразил Дэл Бэмор.

Хотя руки его по-прежнему были связаны, ему удалось сесть. Она видела, что каждое движение причиняет ему боль. Интересно, как долго Тривнер заставлял его висеть вниз головой, подумала она. Лицо арестанта, покрытое грязными пятнами, было багрово. Тело покрывала сплошная корка запекшейся крови, многочисленные раны кровоточили. Собственная нагота, судя по всему, нимало его не смущала в отличие от Ян Рей, старательно отводившей взгляд от истерзанного обнаженного тела. Краешком глаза она заметила, что Бэмор пытается устроить поудобнее негнущуюся ногу.

— Я прикажу Тривнеру отрезать тебе ногу, — пообещала она. — Он уже проделывал подобные операции.

Бэмор хихикнул и, с усилием подтянув к груди колени, опустил на них подбородок. С губ его сорвался стон, но взгляд, устремленный в сумрак за спиной жрицы, был спокоен и задумчив.

— Предайся Ханхарану, — посоветовала она. — Только он способен сделать твою смерть менее мучительной.

— Насчет Ханхарана мы вряд ли придем к согласию, — сказал арестант, сплюнул кровь и на несколько мгновений закрыл глаза.

Грудь его тяжело вздымалась.

В нем едва теплится жизнь, подумала она. Все-таки мы сумели его сломить…

Но она ошиблась. Бэмор вовсе не был сломлен. Когда он заговорил, Ян Рей поняла, что за истекшие три дня дух его окреп и возмужал.

— Мы не придем к согласию, ибо у меня нет надобности в том, что необходимо тебе, — изрек он. — Тебе нужно, чтобы я искал помощи у Ханхарана, потому что вы, Марселлане, стремитесь поддерживать в своем стаде единомыслие. Тебе нужно, чтобы я ему молился, потому что мысль о том, что я прекрасно обхожусь без твоего бога, внушает тебе ужас.

— Это не так, — возразила Ян Рей.

— Мое неверие тебя пугает, — повторил арестант. — А мне вся эта ерунда совершенно ни к чему.

— Если вопросы веры кажутся тебе ерундой, прими Ханхарана. Ведь для тебя это ровным счетом ничего не изменит.

— Но тогда вы победите.

— Мы победим так или иначе. Завтра мы отвезем тебя в Десятую Тюрьму. Через три дня состоится процесс, на котором ты будешь осужден за ересь и приговорен к смертной казни. Тебя распнут на Стене, вбив гвозди в твои запястья и лодыжки. Потом тебя пронзят тринадцатью молодыми побегами, чтобы привлечь ящериц, и оставят умирать. Когда ты умрешь, ты начнешь гнить на виду у всех, кто проходит мимо. Насколько мне известно, некоторые горемыки висят на Стене по целому месяцу, прежде чем плоть начнет отпадать от костей кусками.

— Но тогда я буду уже мертв. Мне будет все равно.

— Если ты примешь его, я устрою так, что палач заколет тебя отравленным ножом. Ты умрешь прежде, чем он спустится по лестнице.

— Зачем же мне лишать себя последнего развлечения? — усмехнулся он.

Удивительно ровные белые зубы, обнажившись в улыбке, создавали странный контраст с распухшим, покрытым кровавой коркой лицом.

Ян Рей поднялась и отошла в дальний угол камеры. Там в полной готовности были разложены орудия, которые употреблял в своей работе Тривнер: устрашающего вида инструменты и приспособления из металла, камня, кожи, дерева и кости. Тут же стояли стеклянные банки, в которых содержались живые существа, одного вида которых было вполне достаточно, чтобы мучиться ночными кошмарами до конца жизни. Все инструменты содержались в идеальном порядке, насекомые чувствовали себя превосходно, и мысль о том, что кто-то заботится обо всем этом, вызывала у жрицы невольную дрожь. Ян Рей подумала, есть ли у Тривнера жена и дети, и мысленно понадеялась, что нет.

— Но почему ты? — спросила она, взяв в руки длинную полую кость, в которой было проделано множество отверстий.

— Что ты имеешь в виду?

— Почему именно ты стал знаменем, под которым объединились Ниспровергатели?

— Разве это так? — спросил Бэмор, и впервые в его голосе послышалось сомнение.

По-прежнему не глядя на него, жрица положила кость на место и взяла в руку перчатку, каждый палец которой был снабжен острым как бритва когтем. Страшно было представить, какие увечья это приспособление способно причинить человеческой плоти.

Она сунула в перчатку руку и невольно сморщилась, почувствовав прикосновение склизкой, маслянистой кожи.

— А как же. Но все твои приверженцы — самые обычные разбойники, называющие себя террористами. Название, которое они выбрали, говорит само за себя. Они жаждут анархии, не понимая, что она станет концом для них самих. Насаждают неверие, но лишь до тех пор, пока оно отвечает их собственным интересам. Собираются ниспровергнуть ложных богов, а сами…

— Все боги ложные, — перебил Бэмор, — а Ниспровергатели…

— Нет! — не дала ему договорить Ян Рей.

Она резко повернулась, сделала шаг в его сторону и угрожающе взмахнула рукой в когтистой перчатке. В глазах Бэмора мелькнуло нечто, приведшее ее в замешательство. Тем не менее крюки вонзились в плоть. Ей потребовалось приложить усилие, чтобы вырвать их из тела Бэмора. Арестант пронзительно завопил.

«Он вопит от боли и в то же время смеется надо мной», — пронеслось в голове у Ян Рей.

На этот раз жуткие когти вонзились ему в грудь. Хлынула кровь. Дэл Бэмор повалился на бок. Ян Рей отступила назад и сдернула с руки перчатку. Жрица Ханхарана опустилась до низкого ремесла палача, потому что этот человек привел ее в ярость. Но то было далеко не единственное чувство, которое он ей внушал. Она испытывала перед ним страх — испытывала с тех самых пор, как услышала, что он говорит, стоя перед Советом. «Если Ханхаран — дождевая капля, то я — буря, — надменно заявил он. — Если Ханхаран муха, то я — паук. Теперь возьмите меня и сделайте из меня бога».

— Посмотрим, сумеешь ли ты стать богом, когда тебя пригвоздят к Стене! — закричала жрица, и стоны боли, срывавшиеся с губ арестанта, сменились смехом.

Он снова сумел сесть, раны на его груди кровоточили.

— Нет! — пробормотала она, отвернулась и бросилась прочь.

Она принялась колотить в дверь кулаками, призывая Тривнера. Ее старое сердце трепыхалось в груди, точно птица, попавшая в силки.

— Нет! — повторяла она.

Бэмор прекратил смеяться, закрыл глаза и стиснул зубы. В следующее мгновение раны на его груди затянулись, под коркой запекшейся крови остались лишь бледные рубцы.

— Ты можешь делать со мной все, что угодно, — бросил он. — Но люди будут помнить то, что сделал я.

Дверь наконец открылась, и Ян Рей стремглав выбежала в темный коридор. Если его не остановить, может случиться страшное, вертелось у нее в голове. Этого нельзя допустить.

С тех пор как в городе Эхо в последний раз появился колдун, миновало почти четыре столетия.

Крики и лязг оружия становились все более оглушительными. Теперь она не видела, что происходит вокруг, и это сводило ее с ума. Используя свой церемониальный кинжал, Ян Рей выковырнула сучок из деревянного ставня. Небольшое отверстие позволило ей разглядеть кусок улицы, мертвых свиней, Пурпурных Клинков, столпившихся вокруг дыбы, и стены нескольких зданий. Но ее интересовал только Бэмор.

«Не позволяйте ему очнуться, — беззвучно повторяла она. — Я понятия не имею, насколько велики его возможности. Я не представляю, каким образом он пустит их в ход. Я и раньше блуждала в потемках, а теперь…»

Если Ниспровергатели совершат невозможное и отобьют арестанта, последствия будут самыми непредсказуемыми. Бэмор явился на Совет один, исполненный гордости и презрения. Он с готовностью принял пытки, ибо они позволяли ему чудесным образом исцелиться. Но то, что случилось после пыток, противоречило его планам. Если у него будет время прийти в себя, возможно, его надменность уступит место жажде мести. А при всем могуществе Марселланской династии, колдовство остается для нее настоящим проклятием, опасным и непознаваемым.