Указка - Кошкин Алексей - Страница 31
- Предыдущая
- 31/54
- Следующая
А пока есть агентство — есть люди, крепкие, веселые. Они как будто светятся на фоне местного уныния и сумрака. Некоторые даже друзья… Хотя Синьоретти не любил заводить друзей. За годы работы в Великодержавии столько их предало его, предало работу. Их купили, напугали? Слухи; люди с непроницаемыми лицами, непонятные телефонные звонки, одна заказная статья, другая, третья… Смотришь, а человек-то уже не светится. Вот загадка, да? «А я — нет, не вернусь домой так, чтобы отводить глаза. Не дам себе поставить мат, лучше кулаком по доске — трах! Да это и не игра — у меня фигур вдвое меньше, и тот, играющий за черных, держит меня под прицелом. Направил револьвер и держит!..
Именно после такой записки закрылось агентство «Независимое бюро» в соседнем здании. По слухам, чтобы освободить журналистов, взятых в плен на войне, понадобились огромные деньги и выполнение каких-то там особых условий… Невероятными усилиями собрали деньги, а выполнить условия обещал генерал из Великодержавной Службы Безопасности (ВСБ). А через месяц смотрю — закрылось «Независимое бюро», кто-то уехал, кто-то перешел ко мне, а кто-то вообще пропал…»
Идет война, настоящая война! Нет, не та, что с Островом, который поднялся против Великодержавии, борется за независимость от центральной власти… Нет, война всех против всех, и не найти союзников в этой войне.
Через день в кабинете директора раздался телефонный звонок. Говорил глухим, нарочно измененным голосом автор той записки:
— Почему вы не пришли?
— Я вам не доверяю, — ответил Синьоретти. — Почему вы не подписались? Почему обратились именно ко мне? Странно было бы прийти на встречу неизвестно с кем одному. Что вы хотели сообщить?
— Очень важная информация! Надо немедля предать огласке это дело, иначе все погибло. Почему именно к вам… Мы встречались в Европе, нас знакомили, — сказал голос, и Синьоретти узнал его. Он чуть не назвал его по имени, но осекся — их могли слышать.
Синьоретти обещал встречу. Назначили в кафе.
В кафе появился грузный и равнодушный парень, он отвел директора в другое кафе, далеко от агентства. За столиком сидел господин Халиев, в прошлом спортсмен, также в прошлом депутат Великодержавской Думы, а ныне — бог знает кто. Кажется, коммерсант, но на свой манер. Кто их, местных, разберет? Синьоретти кивнул ему.
— Вы мне звонили?
— Давайте уйдем отсюда, — сказал Халиев, поднимаясь. — Поговорим в автомобиле. Это опасно и срочно. Клянусь, вы заинтересуетесь моей информацией! Но всего я вам не скажу, во всяком случае, сейчас.
Разговор состоялся.
О, говорил бывший депутат, это будет удар! Полетят головы. Его, Халиева, голова не полетит. Он скоро будет далеко, уедет из Великодержавии в неизвестном направлении.
У него арендовали пароходы. Кто — он не скажет, только намекнет, что это один из мятежников с Острова. Вы знаете, Синьоретти, засекреченные последние военные новости? Армии у мятежников больше нет, остались лишь небольшие группы экстремистов. Они ходят вдоль побережья на старых парусниках и убивают всех, кого увидят. А генералы Великодержавии разжирели на этой войне, они не хотят воевать. И по секрету скажу вам, Синьоретти, не будут воевать. Потому что больше никому это не надо. Пьеса окончена! Будет объявлено, что Остров снова в подчинении у Федерации, президент одержит очередную победу, народ снова почувствует свое единство.
Но пьеса окончена только для дураков, Синьоретти. У нее есть второе, секретное, действие. Никому не известные актеры будут играть за закрытым занавесом. И тут-то появятся мои пароходы.
В них золото, Синьоретти. Я послал двух своих людей участвовать в погрузке. Они рисковали жизнью, но их никто не узнал. Там все забито золотом! Во всех банках Великодержавии столько нет.
Остров? Остров пропустит мои пароходы. Я уверен, что золото и предназначается мятежникам. Актерам заплатили за их работу! Мой человек видел у парохода одного из командиров мятежников, из тех, кого давно проклял президент.
Моя роль невелика. Я просто решил нагреть руки на войне. Оставим подробности, скажу лишь, что я совершил ошибку. Меня опередили, и сейчас многие хотели бы видеть меня мертвым. С самого начала я обещал помочь транспортом, Синьоретти, и я это обещание сдержал. Теперь пароходы потеряны для меня, а это состояние и доход!
Пока они беседовали, у Синьоретти все больше портилось настроение. Халиев был горяч. Он возбуждался и прижимал к груди сжатые кулаки. В открытом автомобиле они сидели вдвоем; телохранители бывшего депутата стояли поодаль, один спереди, другой сзади. Синьоретти подозревал, что где-то прячутся еще, но его это не слишком интересовало.
Едва директор узнал, о чем пойдет речь, его прошиб холодный пот. Он понял: вот оно! То, из-за чего разгромят его агентство. Но каким будет последний материал, а? Вот это информация! Он беззвучно застонал от восхищения и уставился на собеседника, не отрывая от него взгляда.
Халиев замолчал, потом прикрыл ладонью налитые кровью глаза. Отдохнув, он наклонился к уху директора и прошептал:
— Я знаю, что один из пароходов находится на стоянке неподалеку от города Гермеса. Он пробудет там еще некоторое время, а затем пойдет в сторону Острова. Наверное, заберет тех, кто посвящен в это дело, и дальше — за границу. Остальные пароходы я потерял из виду. Но я хочу, чтобы все они попали в руки иностранной полиции.
— Вы что, раскаялись в своей прошлой жизни? — спросил директор. — И по гуманным соображениям решили посадить своих сообщников?
— Нет, просто я погиб, Синьоретти, — болезненно ухмыльнулся Халиев. — Вся моя сеть, все мои добровольные помощники и друзья уничтожены! Эти ребята, что пришли со мной на встречу, — последние верные. Хорошо, что у меня не было семьи… Остается только укусить и бежать.
Прошли сутки.
Синьоретти пригласил нескольких журналистов из тех, кому он доверял. Они были молоды и еще не потеряли в его глазах; да, наверно, и в своих собственных.
Директору хотелось курить. Однако он считал себя слишком воспитанным человеком, чтобы курить в помещении, на рабочем месте и в присутствии подчиненных. Во всем цивилизованном мире это уже считалось неприличным. Поэтому он говорил нервно и отрывисто, потирая пальцы так, словно что-то солил.
— Это мерзко! — сказал он. — Думаю, что у всех такое же ощущение. Наша работа в этой стране — грязь. Скоро все захотим отсюда домой. Дома тоже есть работа, лучше, чище. А пока мы здесь — будет задание. Риск, смелость. Кажется, война скоро кончится. Это не только мое ощущение. На это намекает и официальная пресса, только пока не говорит точно. Их газеты, кстати, уже два года сообщают об окончании войны, однако сейчас это правда. У нас не осталось человека на Острове. Люди ждут новостей. Если кто-то из вас, господа, согласен побывать там…
— Я поеду.
— Не ожидал от вас, ведь вы моложе всех. — Синьоретти почти с испугом посмотрел на журналиста. — Надеюсь, за вас не говорит ваше легкомыслие?
Остальные журналисты потупились и, кажется, были обрадованы.
Молодой журналист улыбнулся:
— Я не испугаюсь любого задания, я профессионал своего дела. И я много путешествовал.
Потом они беседовали с глазу на глаз. У молодого журналиста горели глаза, он жадно слушал директора. А Синьоретти говорил все медленней и неохотней, и на сердце его становилось все тяжелее.
— Так вот, слухи об окончании войны… Человек, который подбросил мне эти слухи, сегодня утром убит, застрелен возле своего дома своим телохранителем. Это бывший депутат Халиев…
Директор остановился. «Да, — подумал он, — это наша профессия. И этот парень знал об этом, когда выбирал ее».
Синьоретти вспомнил, как его коллега Джон Смит рассказывал, что люди в масках направили на журналистов оружие и затолкали их в холодный погреб. Потом снаружи раздался треск — совсем близко кто-то взорвал динамит. «От переживаний, усталости, страха неизвестности у меня заболело сердце, но лечь было негде — мы стояли слишком плотно один к другому, — писал Джон в отчете Синьоретти. — Когда снаружи послышались голоса, я подумал, что это пришли выпустить нас, потому что бой кончился и опасность нам больше не угрожает. Вошел человек без формы и несколько солдат. Один из солдат был с фонарем; он посветил на моего коллегу мистера Йорка из „Всемирных новостей“ и сказал: „Это он“. После этого Йорка увели. Когда за нами приехал генерал Сухович и принес нам извинения, прошло уже часов пять-шесть. Нас отвезли в Гермес, а там посадили на поезд в товарный вагон. Уже в столице я узнал, что мистера Йорка похитили мятежники и убили».
- Предыдущая
- 31/54
- Следующая
