У кого как... - Корсунская Жанна - Страница 16

• Предыдущая
• 16/56
• Следующая

– Ты и со мной испытал нечто подобное?

– Нет, Леночка. Мне просто хотелось тебя раздеть и заняться с тобой сексом. Обыкновенное влечение нормального мужика к юной красивой девушке. К тому же я чувствовал – вариант беспроигрышный. Ты же сама несколько недель крутилась возле, пожирая меня своими огромными голубыми глазищами.

– Значит, я сама виновата?

– В чем, малыш? В чем ты виновата?

– В своих страданиях...

– Не знаю, можно ли говорить о какой-то вине... Тебе было хорошо со мной?

– Да. Без тебя было очень плохо. В тысячу раз хуже, чем рядом с тобой... Ты не ответил на мой вопрос: «Чего нет у меня?»

– Вопрос задан неправильно. У тебя, малыш, есть все. У меня нет ничего. У меня нет ничего по отношению к тебе. Это невозможно объяснить. С одной женщиной ты делаешь то же самое, что и с другой, а ощущения другие. Я думаю, это где-то в голове. Все в голове.

– Или в душе.

– Может быть... Только этот вопрос для меня непостижим.

– А как ты был с женщиной в первый раз? Тоже без души?

– В первый раз?.. Это случилось, когда я был довольно взрослым. Лет в двадцать.

– Как это было?

– Это не было точно в первый раз... Сначала было как бы это... потом близко к этому. Потом произошло... Какая-то бесконечная борьба. Я помню, что девушка все время твердила мне: «Ты – как все. Ты хочешь того же, что и все».

– Ты бросил ее?

– Мы расстались. Не помню, по чьей инициативе, Я действительно был как все и хотел того же, что и все... И она была для меня такой же, как все.

– И я...

– Нет. Ты первая женщина, с которой я говорю откровенно. И знаешь, получаю от этого большое удовольствие. А ты?

– Не знаю... Тяжело слышать правду. Но это очень важно для меня. Спасибо, Гера... Ты не собираешься идти сегодня домой?

– Который час?

– Половина второго.

– Пожалуй, ты права, Пора. Напомни: что у меня завтра?

– С девяти утра до семи вечера встречи одна за другой.

– Неужели ты не сделала перерыв для нас с тобой?

– Сделала. С двенадцати до двух, включая обед.

– Молодец. Воспользуюсь твоей предусмотрительностью и посплю. И тебе пора спать. Не страдай, малыш. Еще встретишь свою настоящую любовь. Ты ведь красавица!

– Да... Опять встретится такой же, как ты, лишь бы переспать...

– Без «переспать» ведь настоящей любви не бывает... Женщина чувствовать должна. Научись чувствовать. И если окажется не тот, сказать «нет». Лучше сразу. Надо же, ты меня прямо в профессора сердечных наук превращаешь! Спи, малыш. Пусть тебе приснятся нежные белые барашки.

– А тебе пусть приснится эта женщина из Иерусалима.

– Благородно, малыш. Я и так ее вижу перед глазами беспрестанно.

– «Сидишь у окна»?

– Нет. Это что-то другое.

Это началось с детства.

С тех мгновений, когда я стала осознавать себя и видеть то, что вокруг меня.

Окружающий мир был беспощаден, но никто не учил, как с ним бороться.

Я не знала другого мира, а потому была уверена, что так и должно быть. Много лет я была жертвой всего происходящего, постепенно познавая науку уединяться, отстраняться, улетать в небо и жить там. Там всегда было хорошо. Там никто никогда меня не обидел. Никогда...

Я плохо видела, плохо бегала, у меня все валилось из рук. Я не умела поймать мяч. Я была неловкой и застенчивой. Меня не брали в игры. Надо мной смеялись, и я привыкла смеяться над собой вместе со всеми.

...Дети. Дети – самые безжалостные и жестокие существа. Мне было тяжело среди детей, но взрослые утверждали, что мое место именно там. Среди детей.

Иногда я просыпалась утром и не могла оторвать взгляда от облаков. Тогда я брала чистый лист, акварель, забиралась на теплый подоконник и рисовала облака, пытаясь повторить творения Всевышнего. Я всматривалась в оттенки цвета, раскрасившего причудливые пушистые формы; и мне невыносимо хотелось взлететь туда, к ним. Высоко-высоко... Было странно, что я не могу это сделать.

Это единственное, что мне было странно. Все остальное казалось нормальным. Обычным.

Окружающие люди воспринимали меня по-разному. Большинство из них я вообще не интересовала, остальные считали меня не совсем нормальной.

Теперь, спустя много лет, я понимаю, как они были правы. Даже те десятилетние мальчишки, которые насильно рассказывали мне страшные истории. А я даже не могла закрыть уши, потому что они держали мои руки. Я никогда никому не жаловалась. Сначала, правда, пыталась жаловаться отцу, но он всегда отвечал: «Ты должна показать, что в ярости. Взять стул и запустить кому-нибудь в голову. Одному дашь хорошенько, другие никогда не полезут больше. Никогда». Я поняла, что не способна взять стул и запустить кому-нибудь в голову. Перестала жаловаться и сторонилась детей.

Пыталась посещать разные кружки: вязания, шитья, танцев, театральный, тенниса. Однажды меня целый год держали в баскетбольной школе. Это было настоящее чудо. У меня открылся какой-то необычный талант – попадать в корзину издалека. Должно быть, из-за этого меня и держали целый год, ведь я не подходила для баскетбола ни ростом, ни телосложением, но я была непредсказуема и часто забивала этот необходимый гол неожиданно для всех. Впрочем, и для себя самой.

А через год нас привезли в парк сдавать спортивные нормы. Я никогда не была в этом парке. Нам предстоял бег на три километра. Через несколько минут после старта я отстала от всех и вскоре потеряла дорогу. Какая-то добрая женщина помогла мне вернуться домой.

А через два дня мне сообщили об отчислении из баскетбольной школы. Я отправилась на берег реки и долго рыдала, глядя на серебристую воду, переливающуюся в закатных лучах солнца. Над рекой кружились чайки. Они кружились низко, почти касаясь крыльями блестящей поверхности, дрались из-за пойманных рыбешек и орали друг на друга, словно вороны...

Непредсказуемость была моим единственным положительным качеством. Но объяснить его было невозможно. Ведь не скажешь: «Возьмите меня в вашу игру, со мной иногда происходят чудеса».

Однажды в конце лета к нам во двор пришла наша классная руководительница. Она искала кого-нибудь из детей, чтобы послать на районный конкурс рисунков на асфальте. Все дети были на дачах или в пионерских лагерях. Только я слонялась одна по двору, потому что меня вернули из лагеря раньше срока. Я заболела ангиной. Классная руководительница попросила меня принять участие в конкурсе. Я сказала ей, что не умею рисовать. Вера Петровна убедила, что для школы главное – не победа, а участие, и мы поехали с ней к райкому партии.

Там уже собралось много детей на огромной асфальтированной площади, расчерченной на ровные квадраты с номерами. Мне выдали цветные мелки и отвели на мой квадрат. Когда-то давно папин друг научил меня рисовать оленя. Еще я умела рисовать облака. Хотя вряд ли они были для меня рисунками. Я опустилась на колени и нарисовала оленя в облаках.

Через час мне сообщили, что я победила, вручили диплом и куклу и отправили на городской конкурс рисунков на асфальте. Там я вновь нарисовала оленя в облаках и опять заняла первое место.

Через неделю начался учебный год, а мне пришло письмо из художественной школы. В письме предлагали сдать экзамен и, если он пройдет успешно, начать учиться. Мне исполнилось одиннадцать лет. По мнению директора школы, это был подходящий возраст для начала обучения в художественной школе.

Я печально прочла письмо. Мне очень не хотелось вновь рыдать на берегу реки и слушать скандалы чаек, похожих на ворон, но я была послушным ребенком. На экзамен нужно было представить несколько рисунков, но все, что у меня было – облака без оленей или олени без облаков, либо то и другое вместе. Через месяц я вновь рыдала на берегу реки и думала, что, когда вырасту, моя жизнь будет гораздо лучше. Я почему-то была убеждена, что жизнь взрослых намного лучше, чем жизнь детей. Может быть, оттого, что в моем детском мире взрослые всегда распоряжались, принимали решения и могли делать, что им захочется. Или не делать того, что не захочется. Так мне казалось.

• Предыдущая
• 16/56
• Следующая