Горькая сладость - Спенсер Лавирль - Страница 30

• Предыдущая
• 30/107
• Следующая

— Нэнси, у нас с тобой разное представление о цивилизации, вот в чем наша беда.

— Наша беда, мистер Сиверсон, в том, что ты вдруг решил изменить нашу семейную жизнь. Для тебя перестало иметь значение, что моя карьера сейчас в самом расцвете, а карьера значит для меня так же много, как для тебя — твоя драгоценная лодка!

— Если ты напряжешь свою память, дорогая, то вспомнишь, что, когда мы обсуждали карьеру, то думали, ты поработаешь пару лет, а потом мы обзаведемся детьми.

— Нет, так хотел ты, Эрик, а не я. Именно ты наметил такой план. И всякий раз, когда я говорила, что меня не интересуют дети, ты становился глухим.

— Нэнси, время идет, мне уже сорок.

Она отвернулась.

— Ты знал об этом, когда мы поженились.

— Нет. — Эрик обнял ее. — Нет, я не знал. Я допустил...

— Да, ты допустил ошибку! Я никогдане говорила, что хочу иметь детей! Никогда!

— Почему, Нэнси?

— Ты знаешь почему.

— Да, но я хотел бы услышать это от тебя.

— Пойми, Эрик. О чем мы говорим? У меня есть работа, которую я люблю, мне доступны такие вещи, ради которых тысячи женщин готовы умереть, — поездки в Нью-Йорк, льготный авиабилет, распродажи в «Бока Рейтон». Чтобы добиться такого положения, мне пришлось напряженно работать, а ты просишь меня все бросить и засесть здесь, в этой... этой примитивной коробке и растить детей?

Слова, которые она подобрала, больно задели Эрика. Точно речь шла о чьих-то детях, точно для нее было не важно, что это его и ее дети. Эрик вздохнул и сдался. Он мог бы обвинить ее в самовлюбленности, но зачем? Он любил ее и не хотел обидеть. Если быть честным, он любил ее красоту. Но с годами физическая красота стала иметь для него все меньше и меньше значения. Он давным-давно понял, что любил бы Нэнси так же сильно, а может, даже сильнее, если бы ее бедра раздались и она потеряла бы свою ультраэлегантную худобу, которую тщательно берегла с помощью диет. Он любил бы ее столь же сильно, если бы она появлялась на кухне в семь утра с визжащим младенцем на руках, а ее косметика оставалась бы в баночках на туалетном столике. Если бы она носила джинсы и трикотажную рубашку, а не произведения модельеров от «Сакс» и «Нейман-Маркус».

— Давай спать, — устало произнес Эрик, снимая покрывало, и тяжело опустился на край кровати, чтобы стянуть носки. Он бросил их на пол и уставился на них, опустив плечи.

Нэнси долго смотрела на него, ощущая, как трескается остов их брака, и спрашивала себя, что, кроме детей, могло бы удержать их вместе. Она подошла к мужу и опустилась на колени возле его ног.

— Эрик, пойми, пожалуйста. — Она обняла его обеими руками и прижалась лицом к его груди. — Женщина, променявшая свое дело на ребенка, потом будет чувствовать себя обиженной.

Обними ее, Сиверсон, она твоя жена, ты любишь ее, а она хочет примирения.

Но он не мог. Или не хотел. Он сидел, держась за край кровати, ощущая страшную тяжесть из-за окончательности приговора в решении столь жизненно важной проблемы. Раньше, когда возникал такой же спор, он заканчивался ничем. Просто требовалось несколько дней, чтобы Нэнси перестала выражать свое недовольство. И эта незавершенность всегда оставляла Эрику надежду, что спор будет возникать снова и снова, пока проблема не решится.

Сегодня же Нэнси излагала доводы в свою защиту спокойно и разумно, чтобы Эрик не мог ей возразить. И все это ради того, чтобы ему больше не хотелось иметь ребенка от такой обиженной матери, как она.

С возвращением Мэгги в Сиэтл ее жизнь превратилась в безумие. Директор школы сказал, что хотя и огорчен ее уходом, но трудностей в найме другого учителя на полный рабочий день у него не будет. Перед уходом она разобрала свой стол. Дома Мэгги сгребла сухие сосновые иголки, подровняла кусты, позвонила знакомому агенту по продаже недвижимости Эллиотту Типтону и, прежде чем уйти из дома, повесила на дверь почтовый ящик с замком. По совету Эллиотта она наняла рабочих, чтобы привести в порядок фасад дома и переклеить обои в ванной. Она позвонила в гавань «Уотеруэй» и сообщила, что снижает цену на лодку, поскольку хочет быстро от нее избавиться. От Томаса Чоппа Мэгги узнала, что в полу веранды дома Хардинга труха сухая, а в одной из стен — влажная (в том углу помещения для прислуги, где протекает водопровод и бегают жуки-древоточцы), что там нет изоляции, электропроводка не отвечает требованиям безопасности, печь слишком маленькая и нужны новые вентиляционные отверстия в крыше. Сама крыша, однако, находится в удивительном хорошем состоянии, продольные балки пола и внутренние опоры стены — тоже. В результате, по его мнению, дом можно отремонтировать, но это, по-видимому, будет дорого.

Она получила проспект системы социального обслуживания и здравоохранения, ведающей учреждениями гостиниц типа «Ночлег и Завтрак», и поняла, что для выполнения всех необходимых требований ей понадобится еще одна ванная комната и пожарная лестница. Никаких других несоответствий требованиям, которые могли бы послужить причиной для отказа ей в разрешении, Мэгги не обнаружила.

Она позвонила Алтии Мунн и попросила ее подготовить документы для окончательного оформления покупки и сохранить их до дальнейшего распоряжения, потом связалась с тремя подрядчиками в Дор-Каунти, договорилась с ними о просмотре чертежей и попросила прикинуть расходы.

Мэгги позвонила отцу, и тот сказал, что она может жить в их доме столько, сколько ей понадобится.

Она поговорила с матерью, которая дала ей ряд указаний, таких как, например, не ходить по горам, где уже лежит снег.

И наконец, она позвонила Кейти.

— Что ты делаешь?!

— Возвращаюсь в Дор-Каунти.

— И продаешь дом в Сиэтле? — В голосе Кейти зазвучала тревога.

— Да.

— Мама, как ты можешь?!

— Что значит «как ты можешь»? Ведь бессмысленно содержать два дома.

— Но ведь это дом, где я родилась и выросла! Сколько я себя помню, он всегда был моим домом! А ты делаешь так, что у меня больше не будет возможности увидеть его?

— Ты в любое время можешь прийти в мой дом в Рыбачьей бухте.

— Но это не одно и то же! В Сиэтле живут мои друзья. Больше не будет моей старой комнаты и... и... Ну просто ничего не будет!

— Кейти, но я-то буду по-прежнему, и неважно, где я живу.

Кейти разозлилась:

— Не дави на меня своей родительской психологией, мама. Я считаю, что продавать дом тайком от меня, именно в то время, когда меня там нет, просто низко. На тебя это не похоже.

Мэгги сделала вид, что не замечает гнева Кейти.

— Я думала, ты обрадуешься, что я буду рядом и ты сможешь чаще бывать дома. Ведь это довольно близко, и ты смогла бы заезжать ко мне даже по уик-эндам, а праздники мы вообще могли бы проводить вместе с бабушкой и дедушкой.

— С бабушкой и дедушкой... Я же их едва знаю.

В первый раз Мэгги повысила голос:

— Ну, возможно, как раз пришло время узнать их лучше! Мне кажется, Кейти, все дело в твоем эгоизме.

На другом конце провода воцарилось удивленное молчание. Через несколько секунд Кейти сухо произнесла:

— Мне нужно идти, мам. Скоро начинаются занятия.

— Хорошо. Звони, — холодно попрощалась Мэгги.

Повесив рубку, она застыла у телефона, пытаясь унять дрожь. Если сосчитать, сколько раз Мэгги ставила свои собственные интересы выше интересов Кейти, хватило бы пальцев на одной руке, и она не могла вспомнить, когда последний раз они разговаривали друг с другом так резко. Какими эгоистичными иногда бывают дети! Чем больше Мэгги беспокоилась о Кейти, тем сильнее она ощущала необходимость вернуть в ее жизнь счастье. Тем более, что это не причиняло Кейти неудобств.

Я посвятила тебе, Кейти, всю свою жизнь. Я была доброй, заботливой матерью, которая отдавала тебе все свое время и никогда не приносила в жертву ради собственной карьеры. А теперь, когда я так нуждаюсь в твоем одобрении, ты останавливаешь меня. Ладно, девочка, нравится тебе это или нет, но наступил момент, когда я собираюсь начать радовать себя, а не тебя.

• Предыдущая
• 30/107
• Следующая