Прощание Зельба - Шлинк Бернхард - Страница 36

• Предыдущая
• 36/40
• Следующая

— У нас чеченцы сидели у себя в Чечне, а грузины — в Грузии. А вы все перевернули с ног на голову.

Он составил себе определенное мнение и твердо стоял на своем. Лицо у него было решительное, пусть даже эта решительность напоминала твердолобость.

— И дальше что? Зачем вы здесь? Я думал, вы успокоились на том, что…

— Успокоился? — Он растерялся. — Вы думаете, если я не побежал в полицию, значит, смирился с издевательствами, оскорблениями, унижениями, насмешками! — Он искал подходящие существительные, но больше не нашел, как ни старался. — Я сидеть сложа руки не буду!

— Давно вы здесь?

— Неделю. Я взял отпуск. Я сделаю такое, что Велькер надолго запомнит.

— Ах, господин Ульбрих! Не знаю, что вы хотите сделать. Но разве тогда с Сорбским банком не будет покончено раз и навсегда, разве сотрудники не окажутся на улице? Велькер над вами даже не думал издеваться, оскорблять… и прочее, что вы еще перечислили. Он вас использовал точно так же, как использует всех остальных, что восточных, что западных, одинаково! В этом нет ничего личного, так что напрасно вы относите это на свой счет.

— Он сказал…

— Но он говорит не на вашем языке. Вы ведь только что мне объяснили, что мы говорим на разных языках.

Он грустно смотрел на меня, и я пришел в ужас, поняв, что у него тот же самый беспомощно-глуповатый взгляд, какой иногда бывал у Клары. Да и эту твердолобую решительность я хорошо знал по Кларе.

— Не порите горячку, господин Ульбрих. Поезжайте обратно и зарабатывайте, пока в Сорбском еще можно что-то заработать, это все равно рано или поздно закончится. Заработайте столько, чтобы открыть свое дело в Котбусе, Дрездене или Лейпциге: «Карл-Хайнц Ульбрих. Частные расследования». А если когда-нибудь у вас окажется слишком много дел, позвоните мне, и я приду вам на выручку.

Он улыбнулся, мимолетная кривая улыбка против твердолобой решительности.

— Велькер вас использовал — используйте и вы его! Используйте для того, чтобы заложить основы своего будущего благосостояния. Не пытайтесь сводить счеты, ведь вы многое потеряете, если победите.

Он помолчал. Потом допил вино.

— Хорошее вино.

Он переместился на самый край дивана и сидел так, словно не знал, посидеть ли еще или пора подниматься.

— Может быть, допьем бутылку?

— Пожалуй… — Он встал. — Пожалуй, я лучше пойду. И большое спасибо.

Так что бутылку я допил в одиночестве. Сделать то, что Велькер надолго запомнит… Если бы Ульбрих имел в виду покушение на жизнь Велькера, он бы выразился по-другому. Но что он имел в виду? И что не сможет забыть Велькер, который держит в памяти все хорошее и выкидывает из головы все плохое?

Я подумал о Шулере и Самарине. Если Велькер их еще не забыл, значит, вот-вот забудет. Ничего хорошего не было ни в том, что он из-за них пережил, ни в том, как он с ними поступил. Сделать так, чтобы он их не забыл? Убить его? Мертвые не забывают.

Я плохо спал. Мне снился падающий вниз Кортен в развевающемся пальто. Мне снился наш последний разговор, начиная с моего «Я пришел, чтобы тебя убить» до его язвительного «Чтобы вернуть им жизнь?». Мне снились Шулер, неверной походкой идущий мне навстречу, и Самарин в смирительной рубашке. Потом все смешалось, Велькер срывался с утеса, а Шулер с издевкой вопрошал: «Чтобы вернуть мне жизнь?»

Утром я позвонил Велькеру и сказал, что мне нужно с ним поговорить.

— Вы хотите открыть счет? — Голос его звучал весело.

— Открыть счет, пополнить счет, снять со счета, — это как посмотреть.

Благодаря двум новым батарейкам мой старый диктофон снова заработал. Сейчас есть другие модели, размером поменьше, они записывают лучше и дольше, да и выглядят элегантнее. Но мой старый меня вполне устраивает. И старая вельветовая куртка тоже вполне меня устраивает, там есть дырочки — на изнанке воротника и на груди, — так что шнур незаметно тянется от лежащего во внутреннем кармане диктофона к микрофону под лацканом. В любой момент, сунув руку в карман за платком, я могу включать и выключать диктофон.

В десять я уже был в служебном кабинете Велькера. Он обвел помещение рукой:

— Видите, здесь все как в прошлый раз. Я хотел кое-что переделать, изменить, обустроить. Да все никак руки не доходят.

Я осмотрелся. Да, ничего не изменилось. Только каштаны за окном начали желтеть.

— Как вы знаете, старый Шулер, прежде чем наехать в своей «изетте» на дерево и погибнуть, побывал у меня. Он принес не только деньги. Но и все, что выяснил про Лабана и Самарина.

Велькер промолчал.

— Об этом он рассказал вам в тот вечер, когда вы с Самариным заходили к нему и Самарин на минутку вышел.

Велькер снова промолчал. Кто молчит, тот не проговорится.

— Позже, побывав в его ванной комнате, вы обратили внимание на лекарство от давления, которое принимает Шулер. Прием этого лекарства нельзя прекращать резко. Вы в этом разбираетесь. Поэтому начали рыться в богатейшем медицинском арсенале Шулера и нашли похожие по виду таблетки. И на всякий случай их пересыпали. Возможно, это убило бы Шулера, что было бы оптимальным вариантом. Возможно, это на какое-то время вывело бы Шулера из строя, надолго или всего на несколько дней, — что тоже было неплохо. Возможно, он бы заметил ошибку и вовремя все исправил. В любом случае вы ничем не рисковали, пересыпав таблетки. Шулер списал бы все на собственную невнимательность или на племянницу, но ему бы и в голову не пришло подозревать вас.

— Конечно нет.

Обычно во время разговора таким тоном повторяют слова собеседника, чтобы показать, что его слушают внимательно и вдумчиво. Он участливо смотрел на меня своими умными, выразительными глазами меланхолика, словно у меня возникла проблема и я прошу его о помощи.

— Что вы врач, я знал. Но не связывал это обстоятельство с лекарством и состоянием Шулера перед аварией, пока не видел у вас никакого мотива. И только потом додумался отдать бутылочку с таблетками на экспертизу.

— Гм.

Он не спросил: «Мотив? Какой у меня, по-вашему, может быть мотив?» Он только сказал «гм», поза его оставалась спокойной, а взгляд участливым.

— Это самое настоящее убийство, господин Велькер, даже если вы не были абсолютно уверены, что подмена лекарства убьет Шулера. Вы убили его из жадности. Конечно, дедушка Самарина то ли в тридцать седьмом, то ли в тридцать восьмом году отказался от всех своих прав, связанных с негласным компаньонством. Но тогдашний отказ еврея в пользу делового партнера-арийца мало что значит. Теперь требования Самарина могли доставить вам массу неприятностей.

Он улыбнулся:

— Какая ирония судьбы, не правда ли? Если бы негласный компаньон, послуживший мне поводом задействовать вас в своих собственных целях, превратился бы в нависшую надо мной угрозу, а?

— Не вижу ничего смешного. Как не вижу ничего смешного в убийстве Самарина, четко продуманном и хладнокровно исполненном, которое вы обставили как акт отчаяния. Не вижу ничего смешного и в том, что вы продолжаете дело Самарина. Нет, ничего смешного я не вижу…

— Я сказал «ирония судьбы».

— Ирония судьбы или комическая случайность — в любом случае не вижу ничего, над чем можно было бы посмеяться. А когда я думаю о том, что Самарин, который не убивал Шулера, скорее всего не убивал и вашу жену, об убийстве которой вы всегда рассказывали со слезами на глазах, то смех застревает у меня в горле. Что произошло с вашей женой? Воспользовались ли вы ее смертью, решив, что в качестве жертвы убийства она сможет сослужить неплохую службу? Или же это не был несчастный случай? Вы сами убили свою жену? — Я задыхался от злости.

Я думал, сейчас он начнет защищаться. Он должен защищаться. Он не может не отреагировать на мои слова. И он действительно опустил на пол ноги, раньше закинутые одна на другую, оперся руками на колени, капризно и сердито поджал губы и медленно покачал головой:

• Предыдущая
• 36/40
• Следующая