Правосудие Зельба - Шлинк Бернхард - Страница 49

• Предыдущая
• 49/57
• Следующая

У меня не было желания объяснять ему обстоятельства моего увольнения. Юдит заметила это и включилась в наш разговор:

— Быть уволенным еще ничего не значит. Большинство из них опять вернулись. А дядя Герд — нет. Не потому, что у него не было возможности, а потому, что у него не было желания.

Тиберг испытующе посмотрел на меня. Я чувствовал себя под его взглядом очень неуютно. Что обычно говорит в таких случаях прокурор, сидя напротив человека, которого он в результате следственной ошибки чуть не отправил на смертную казнь?

— Значит, вы в сорок пятом году не захотели больше работать прокурором. Это интересно… — продолжал Тиберг. — По каким же причинам?

— Когда я однажды попытался объяснить это Юдит, она сказала, что мои причины — скорее эстетического порядка, чем нравственного. Мне было противно смотреть на то, как мои коллеги воспринимают свое восстановление в должности. Ни малейшего признака чувства или сознания вины. Допустим, я мог бы с другими чувствами и мыслями принять свое восстановление в должности. Но я был бы среди них белой вороной, поэтому я решил быть ею, держась от них подальше.

— Чем дольше я на вас смотрю, тем отчетливей вспоминаю вас молодым прокурором. Вы, безусловно, изменились. Но ваши голубые глаза все еще блестят, хотя и немного другим, более лукавым блеском, а ямка на подбородке осталась совершенно такой же. Интересно, что вы тогда думали и чувствовали, когда раздавили нас с Домке, как червяков? Я как раз совсем недавно занимался этим процессом в своих мемуарах.

— Я тоже недавно в каком-то смысле опять вернулся в те дни и вынужден был еще раз заняться этим процессом. Поэтому я рад возможности поговорить с вами. В Сан-Франциско я встречался с женой тогдашнего свидетеля от обвинения, профессора Вайнштейна, и узнал, что его показания были ложными. На него оказали давление, кто-то с завода и кто-то из СС. Нет ли у вас каких-нибудь предположений или, может, вы даже знаете, кто тогда на РХЗ мог быть заинтересован в том, чтобы вы с Домке навсегда исчезли? Понимаете, мне трудно свыкнуться с мыслью, что я стал слепым орудием чьих-то преступных интересов.

На звонок Тиберга явился дворецкий, убрал посуду и подал херес. Тиберг сидел, наморщив лоб, и смотрел в пустоту.

— Над этим я стал думать еще под арестом, и у меня до сих пор нет ответа. Я все время подозревал Вайсмюллера. Поэтому после войны я не сразу смог заставить себя вернуться на РХЗ. Но я не нашел никаких подтверждений этой версии. Я долго ломал себе голову над вопросом, как Вайнштейн мог дать такие показания. Меня, конечно, удивило, что он копался в моем столе, нашел в ящике рукописи, неверно истолковал этот факт и донес на меня. Но его утверждение, что он подслушал разговор между мной и Домке, которого на самом деле не было, — это меня потрясло. Я спрашивал себя: «Неужели все это ради каких-то послаблений или привилегий в лагере?» И вот я узнаю от вас, что, оказывается, его заставили так поступить. Наверное, это было для него ужасно. Интересно, знала ли его жена и рассказывала ли вам о том, что после войны он пытался связаться со мной, но я отказался от каких бы то ни было контактов с ним. Я был слишком оскорблен, а он был слишком горд, чтобы в письме написать о том, что сделал это под давлением.

— А что стало с вашими научными разработками на РХЗ, господин Тиберг?

— Над ними продолжил работу Кортен. Они, собственно, были результатом тесного сотрудничества между мной, Домке и Кортеном. Вместе мы приняли и это решение — реализовать сначала одну идею, а другую пока отложить. Ведь это было наше общее детище, которое мы с любовью пестовали и ревниво оберегали, никого к нему не подпуская. Мы не посвящали в замысел даже Вайнштейна, хотя он в нашей группе играл важную, с научной точки зрения почти равнозначную роль. Однако вы спросили о дальнейшей судьбе разработок. Со времен нефтяного кризиса я иногда спрашиваю себя, не обретут ли они вдруг в один прекрасный день опять былую актуальность. Синтез жидкого топлива. Мы, в отличие от Бергиуса, Тропша и Фишера, пошли другим путем, с самого начала отведя важнейшее место фактору стоимости. Кортен активнейшим образом продолжил разработку придуманного нами метода и довел его до готовности к запуску в производство. Эти работы по праву стали фундаментом его быстрого карьерного роста на РХЗ, несмотря на то что после войны наш метод утратил свое значение. Но Кортен, кажется, тем не менее запатентовал его как метод Домке — Кортена — Тиберга.

— Не знаю, можете ли вы представить себе, как тягостна для меня мысль о гибели Домке… И я вдвойне рад, что вы тогда все же сумели бежать за границу. Это, конечно, всего лишь любопытство, но если вам не трудно, не могли бы вы сказать, как вам это удалось?

— Это долгая история. Я расскажу вам ее, но… Вы ведь останетесь на ужин? Как насчет того, чтобы после ужина? Я попрошу дворецкого все приготовить и растопить камин. А пока… Вы играете на каких-нибудь инструментах, господин Зельб?

— На флейте. Но у меня как-то не доходили руки все лето и осень…

Он встал, достал из бидермейерского ^[137] комода футляр для флейты и предложил мне открыть его.

— Как вы думаете, вы сможете на ней играть?

Это была блок-флейта «Buffet». Я собрал ее и взял несколько нот. У нее был превосходный, мягкий и в то же время чистый звук, ликующий на высоких тонах, несмотря на то что я после долгого перерыва был не в форме.

— Вам нравится Бах? Как насчет си-минорной сюиты?

Он сел к роялю, и мы музицировали до ужина: после сюиты Баха сыграли еще и ре-мажорный концерт Моцарта. Он играл уверенно и выразительно. Я на быстрых пассажах иногда немного фальшивил. Юдит в конце каждого музыкального номера откладывала свое вязание и хлопала в ладоши.

На ужин мы ели утку, фаршированную каштанами, с клецками и красной капустой. Вино было мне незнакомо — тессинское мерло с фруктовым ароматом. Потом, у камина, Тиберг рассказал нам свою историю, попросив сохранить ее пока в тайне. Скоро она будет опубликована, а пока пусть останется между нами.

— Я ждал казни в камере смертников Брухзальской тюрьмы…

Он подробно описал камеру, распорядок дня приговоренного к смерти, рассказал о том, как они перестукивались с Домке, сидевшим в соседней камере, как его потом однажды утром увели на казнь.

— Через несколько дней пришли и за мной. Ночью. Двое эсэсовцев прибыли, чтобы переправить меня в концлагерь. И в одном из них я узнал Кортена. Он был в форме офицера СС.

В ту же ночь эти двое доставили его на границу за Лёррахом. На другой стороне его ожидали два сотрудника Роша. ^[138]

— На следующее утро я уже как ни в чем не бывало пил шоколад и ел рогалики…

Он был прекрасный рассказчик. Мы с Юдит слушали его как зачарованные. Кортен… Вот уже в который раз он удивил меня и даже привел в восхищение.

— Но почему это до сих пор должно было оставаться тайной?

— Кортен скромнее, чем кажется. Он настоятельно просил меня не упоминать о его роли в моем бегстве. И я все эти годы с уважением относился к его просьбе, которая была свидетельством не только скромности, но и мудрости. Эта спасательная акция плохо сочеталась с его имиджем руководителя предприятия, а он заботился об имидже. Только этим летом я наконец решился нарушить обет молчания. Его репутация руководителя сегодня уже неоспорима, и я думаю, он будет рад прочесть об этом эпизоде в биографическом очерке, который «Цайт» собирается опубликовать весной по случаю его семидесятилетия. Поэтому я рассказал историю бегства репортеру, который готовит материал. Он был у меня несколько месяцев назад.

Тиберг подложил полено в камин. Было уже одиннадцать часов.

— Еще один вопрос, фрау Бухендорфф, прежде чем закончится наш вечер. У вас нет желания поработать на меня? С тех пор как я начал писать свои воспоминания, я ищу кого-нибудь, кто готовил бы для меня определенные материалы, работал в архиве РХЗ, в других архивах и библиотеках, кто критически читал бы написанное мной, изучил бы мой почерк и напечатал рукопись набело. Я был бы рад, если бы вы смогли приступить к работе первого января. Вам пришлось бы работать преимущественно в Мангейме, время от времени на неделю-другую приезжая сюда. Оплата была бы не хуже вашего прежнего жалованья. Подумайте, пожалуйста, до завтрашнего обеда и позвоните мне. Если вы согласитесь, мы можем прямо завтра обсудить детали.

• Предыдущая
• 49/57
• Следующая