Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь! - Корольков Юрий Михайлович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/174
• Следующая

Агнесс Смедли встретилась с японским журналистом Ходзуми Одзаки несколько месяцев назад в книжном магазине на одной из улочек французского сеттльмента. Рылись в книгах у одной полки, заговорили о китайской живописи, и новый ее знакомый обнаружил большие познания, отличное понимание национального искусства Китая. Оказалось, что он читал книги Агнесс Смедли и намерен перевести кое-что на японский язык.

— Вы несомненно понравитесь друг другу, — сказала Смедли.

Вскоре Агнесс позвонила Ходзуми Одзаки и пригласила его пообедать вместе с приехавшим недавно в Шанхай иностранным корреспондентом.

Встретились они в гостинице «нашего контрабандиста», на верхнем этаже, в ресторане с красными, цвета счастья, стенами, расписанными золотыми драконами.

Не было ничего примечательного ни в том, что за одним столом сошлись коллеги-журналисты, ни в том, что американка Смедли представила японскому журналисту своего хорошего знакомого. Но именно в этот день произошло событие, которое принесло в дальнейшем столько неожиданных огорчений многим разведкам мира. Встреча в ресторане гостиницы Сашэна положила начало большой дружбе и совместной работе двух ненавидящих войну людей — Рихарда Зорге и Ходзуми Одзаки.

Одзаки и в самом деле был похож на простого солдата своим прямоугольным лицом, зачесанными назад густыми черными волосами и желто-зеленым кителем, который он носил летом. Но лицо у него было очень бледное — результат непрестанного пребывания в четырех стенах, без свежего воздуха, за работой, за книгами.

— Одзаки-сан, ну когда вы смените свою униформу! — воскликнула Смедли, когда Ходзуми подошел к их столу. — Мечтаете быть солдатом?

— Из меня выйдет плохой солдат. Я предпочитаю быть хорошим журналистом…

— Я думаю точно так же, — вступил в разговор Рихард. — Агнесс, может быть, вы нас все-таки познакомите?

Поначалу Одзаки был сдержан, но к концу обеда разговорился. Речь зашла о политической обстановке в Китае.

— Экономический кризис захватил и Японию, — говорил Одзаки. — В Токио наши дзайбацу — промышленники-монополисты — намерены поправить свои дела за счет Маньчжурии. Японские капиталовложения непрерывно растут и составляют здесь уже полтора миллиарда иен. Это совсем не мало. Теперь в Маньчжурии почти все иностранные капиталы принадлежат Японии. Исключение составляет только Китайско-Восточная железная дорога, которую построили русские. Но это всего какая-нибудь четвертая часть иностранных вложений, остальной капитал, повторяю, принадлежит нам, японцам… Но вы ведь знаете, что вслед за капиталом маршируют солдаты. Я не думаю, что политическая обстановка в Китае разрядится в ближайшее время. Скорее наоборот — взрыв поезда Чжан Цзо-лина только начало событий. Я уверен, что Доихара был причастен к этому политическому убийству… Вы знаете Доихара, Агнесс-сан? Он был советником при маршале Чжан Цзо-лине. И еще Итагаки… Эти люди не появляются случайно на горизонте и не исчезают раньше времени. Сейчас они постоянно курсируют между Токио и Мукденом.

Зорге поразило, с какой прямотой говорил Одзаки.

— Но если за капиталом маршируют солдаты, как вы сказали, значит, они маршируют к войне, — сказал Рихард.

— Для меня в этом нет никакого сомнения.

— Но что же делать, как остановить марширующие колонны?

— Не знаю, не знаю… Для меня это нерешенный вопрос. Знаю только, что если война — это будет ужасно…

— Но мы не можем оставаться сторонними наблюдателями, — сказал Зорге…

Да, Зорге не был сторонним наблюдателем… За несколько месяцев пребывания в Шанхае ему удалось создать достаточно широкую сеть, способную выполнять задания Центра. Люди здесь были разные — одни приехали специально, как немец Клаузен или добродушный пышно-усый чех Вацлав Водичка, светловолосый — цвета спелой пшеницы — блондин. Других привлекли в самом Китае, долго и тщательно проверяя, — того же Ходзуми Одзаки или Константина Мишина — подпоручика царской армии, колчаковского офицера, который воевал с Советами и покинул страну против собственной воли. Ошибка, допущенная когда-то, стала источником незажившего горя, тоски, невыносимейшей ностальгии.

Вацлав держал магазинчик фотографических принадлежностей в торговом районе города, а Мишин работал в мастерской у Клаузена.

К концу тридцатого года в Шанхае появился еще один подпольщик, Зельман Клязь, крутолобый эстонец атлетического сложения. Но это было уже после того, как из Китая от группы Зорге стали поступать первые донесения. Китай становился все более широкой ареной действия самых различных империалистических сил — японских, британских, американских, германских, — чьи интересы переплетались, вступали в противоречия, объединялись. Как в параллелограмме сил, они действовали в разных направлениях, и задача советской разведки сводилась к тому, чтобы определить, как будут действовать силы, сложенные воедино.

Донесения Зорге, направляемые из Шанхая в «Мюнхен», то есть в Москву, содержали информацию о политической обстановке в Китае. Он сообщал об угрожающем положении в Маньчжурии, захват которой японцами, несомненно, приблизит военную опасность к советским границам. Зорге анализировал события и делал вывод: японская агрессивная политика остается неизменной от начала века до наших дней — и совсем не исключено, что внедрение японцев в Китай будет первым шагом к продвижению Японии на север, в сторону советского Приморья и Забайкалья. Оставалось только неясным, как станут вести себя в новой ситуации Соединенные Штаты, Великобритания.

В этих условиях Центр решил усилить группу Зорге опытным военным работником. Выбор пал на Зельмана Клязя, как значился в эстонском паспорте прибывший военный консультант. В группе его называли Паулем, Зорге тоже не знал его настоящей фамилии — Пауль так Пауль. Конспирация требовала знать возможно больше о вероятном противнике и возможно меньше о товарищах, с которыми предстояло работать.

У ветеринарного врача Зельмана Клязя была другая фамилия и, конечно, другая профессия. Карл Римм — сын эстонского батрака — стал перед революцией школьным учителем. Он учил детей, разводил с ними цветы, сажал жасмин перед окнами школы, а в семнадцатом году делил помещичью землю. Но в те годы, чтобы обрабатывать, владеть землей, нужен был не только плуг, но и оружие. С тех пор Карл Римм навсегда стал военным. Он создавал первые отряды Красной гвардии в Эстонии, сражался под Нарвой, воевал с английскими интервентами на севере под Архангельском, был на востоке под Екатеринбургом… Казалось, не было фронта, где бы в гражданскую войну не воевал пулеметчик Римм, ставший членом Военного совета. Потом была военная академия, командный факультет и работа в разведке. Карл знал Василия Блюхера — главкома Дальневосточной республики, который одно время был военным советником в китайской армии — таинственным генералом Геленом. И может быть, это обстоятельство — близкое знакомство с Блюхером — сыграло свою роль в том, что Карл Римм поехал в Китай, стал называться Паулем.

В Шанхае ветеринарный врач Клязь поселился на Вейхавей, работы по своей специальности в городе не нашел и занялся коммерческой деятельностью. Он познакомился с чехом Вацлавом Водичкой, вступил к нему в долю, и они вместе держали магазин фотографических принадлежностей, проявляли пленку, печатали любительские снимки. К огорчению коммерсантов, заказов было слишком много, и у них не хватало времени заниматься делом, ради которого приехали в Шанхай. Пришлось отдавать пленку в другие мастерские, иной раз себе в убыток, но это высвобождало время для проявления микропленки, которую приносил в магазин франкфуртский журналист Джонсон, он же исследователь банковской системы в Китае — Рихард Зорге.

Кроме того, Клязь открыл собственный ресторанчик рядом с домом, в котором он жил. Там Рихард и познакомился со стоявшим за стойкой громоздким эстонцем, занятым приготовлением коктейлей. Рихард присел на высокий табурет и, когда рядом никого не было, негромко спросил:

— Не мог бы я видеть Пауля?

• Предыдущая
• 23/174
• Следующая