Возвращение - Шлинк Бернхард - Страница 20

• Предыдущая
• 20/62
• Следующая

Скорее всего, след мог отыскаться в художественной литературе. Возможно, автор не стал выдумывать конец той истории, не стал заимствовать его из «Одиссеи», а обратился к какому-то другому источнику. Вероятно, я лучше пойму этого автора, если найду книгу, которую он использовал. Тогда, может быть, учитель греческого языка окажется учителем греческого и немецкого, возможно, он был не просто директором театра, а директором того театра, который прогремел в 1950 году, поставив спектакль на сюжет новеллы о человеке, вернувшемся с войны.

Кроме того, я отправился в жилищное управление, но вовсе не за адресом сестры Барбары, а чтобы выяснить, кто в 1945 году жил в доме 38 по Кляйнмайерштрассе и в соседних домах. Я собрался написать этим людям, встретиться с ними, рассказать, как, по моим сведениям, выглядел тот самый автор, и выслушать, что они мне расскажут. Я набросал письмо, которое собрался отправить сестре Барбары и которое прежде хотел Барбаре показать.

Я принял ванну и стал читать рассказ Леонгарда Франка «Карл и Анна». Речь шла о женщине, к которой с войны пришел не ее муж, а друг мужа: он наслушался от ее настоящего мужа бесконечных рассказов о ней, представил ее в своем воображении и влюбился в этот образ, и вот теперь он не устоял перед искушением принять на себя роль своего друга, который еще оставался в плену, и выдать себя за него. Если она с самого начала знает, что это не ее муж, почему она ведет себя так, словно он — ее муж? А если она не знает, но догадывается, то почему не спросит его об этом прямо? Хочет оставить для себя шанс и, изобразив страх и отвращение к обманщику, броситься в объятия настоящего мужа, когда тот наконец вернется? Однако она порвала отношения со своим мужем еще до того, как он вернулся с войны, и задолго до того, как она сошлась с его другом. Мне была известна история Мартена Герра, ^[13] у которого обаятельный и ловкий двойник отнял жену, крестьянский двор и землю, а потом, обуреваемый жадностью, рассорился с семьей, стал судиться за земельный надел и на суде был разоблачен, когда неожиданно для всех объявился Мартен, которого считали умершим. В этом случае поведение женщины мне было понятно, ведь Мартен Герр ее не любил, худо с ней обращался и бросил ее без всякого повода. А вот в рассказе Леонгарда Франка все иначе: как же должен был тот человек любить свою жену, насколько проникновенно говорить о ней, чтобы другой, слушая его, смог в нее влюбиться! Или он тем самым предал свою жену? И не является ли предательство причиной того, что жена отворачивается от него и не может его простить?

В воскресенье я снова понял, что одинок. Сначала мне стало от этого грустно, потом грусть сменилась противоречивыми чувствами, а в конце концов я с этой мыслью примирился. На улице стемнело. Там было холодно и сыро, а в моей квартире было тепло, играла музыка и пахло розмарином.

В пять часов в дверь позвонили, это была Барбара. Вся мокрая, волосы прилипли ко лбу, с плаща капало.

— Я… я шла пешком…

— Из Базеля пешком?..

— Нет, глупый ты человек, от моста, возле которого сломалась моя машина, до твоего дома. Я не поехала в Базель. У тебя найдется во что мне переодеться?

Она приняла душ и надела мое нижнее белье, носки, джинсы и свитер. Потом она пришла в комнату, села в кресло напротив меня и взяла чашку с горячим шоколадом в ладони, словно хотела их согреть.

— Спасибо за шоколад. Что это за музыка? Мне нравится.

— Это Арво Пярт. ^[14] Музыка без начала и конца, я вот уже несколько часов как ее слушаю.

Она отпила глоток.

— Мне надо с тобой поговорить.

Я молча ждал.

— У меня есть другой мужчина. Не здесь, а в Кении. Я не видела его с тех пор, как вернулась сюда, да и там я виделась с ним в последний раз в марте, за несколько месяцев до моего отъезда. Но он все еще есть, я это чувствую. И может случиться, что он появится здесь.

— Ты хочешь, чтобы он приехал?

Она взглянула на меня так, словно я причиняю ей мучения.

— Он… Мы… Мы вроде как женаты.

— Что значит «вроде как»? Я и не знал, что можно быть вроде как женатым.

Она снова бросила на меня обиженный взгляд.

— Он журналист, американец, он всегда в разъездах, и мы по-настоящему никогда не жили вместе, да и жениться мы, собственно, не собирались. Какой в этом смысл, если он сегодня здесь, а завтра там, ну а я в Германии, а он по-немецки ни слова не знает. А потом мы подумали, что ведь в этом и заключается наша жизнь: в непостоянстве, в бездомности, в отсутствии общения, и мы, где бы мы ни были, все-таки хотим друг друга. Ты знаешь, я всегда была непоседой, и тогда, когда жила в Германии, я с детства такой была.

Я улыбнулся в ответ:

— И с детства всегда уезжала из дома на выходные?

Она засмеялась:

— Да, с детства.

Она снова сделала глоток.

— В апреле он отправился в Судан, на юг, который контролируют повстанцы, но, разумеется, они не всю территорию держат под контролем, да и между собой они постоянно воюют. С тех пор я не имею от него известий. До меня дошли слухи, что его взяли в плен то ли повстанцы, то ли правительственные войска. Он якобы участвовал в переговорах между двумя враждующими сторонами но, возможно, и оказывал помощь беженцам, — все возможно. Иногда меня охватывало беспокойство, а потом я снова забывала о нем; один раз уже было так, что он исчез на целый год и не давал о себе знать, а потом вернулся с потрясающим репортажем. Возможно, ты слышал о нем, его зовут Оджи Маркович, он дважды получал Пулитцеровскую премию. Мы, кстати, поклялись никогда друг за друга не беспокоиться.

Она покачала головой:

— Иногда он нарочно не давал о себе знать, хотя такая возможность и была, и все для того, чтобы я научилась держать свою клятву.

Я выжидательно молчал, я не хотел повторять вопрос, который ей однажды задал. Может, она сама на него сейчас ответит? Я не хотел на нее давить, но потом все же не выдержал и спросил:

— Чего же ты хочешь? Хочешь, чтобы он снова вошел в твою жизнь? Чтобы он в ней остался?

Она посмотрела на меня беспомощным взглядом.

— Не знаю. Я не хотела, чтобы с тобой… Это все случилось с нами само собой, и это прекрасно, не могу описать, как это прекрасно. И в то же время…

Она снова покачала головой:

— Я больше не знаю, кто я такая. Неужели я больше не та самая непоседливая, бездомная, нелюдимая женщина, за которую я себя принимала? Неужели я все-таки такая же, как все другие? Так же, как все, хочу, чтобы у меня был дом и сад, была собака, были друзья, дети и муж, хочу каждый день приходить домой и чтобы в доме было уютно? Нет, я этого не хочу. Я такую жизнь ненавижу, и всегда ненавидела.

— Может, лучше начать с мужа и детей, а потом подумать о друзьях, собаке и уж только после этого — о доме и саде?

Она смотрела на меня серьезным взглядом.

— Понимаю, что ты хочешь сказать. Я прислушаюсь, что подскажет мне сердце, о'кей?

— О'кей.

Она допила шоколад.

— Ты поможешь мне доставить машину в автомастерскую? А вечером сходим в кино? Можно, я останусь сегодня у тебя ночевать, а то у меня вся одежда мокрая?

С того вечера наши отношения изменились. В следующие выходные мы еще раз отправились в поездку; дождь перестал, и Базель красовался под ясным и холодным голубым небом, нарядный, как игрушка. После этого мы проводили выходные дома вплоть до самого Рождества, чаще встречались друг с другом на неделе и вели обычную жизнь обычной супружеской пары. Она познакомилась с моими друзьями и товарищами по работе, а я — с ее, мы сходили в оперу, хотя я больше люблю ходить на концерты, а потом сходили на концерт, хотя она больше любила оперу, мы пересмотрели все африканские фильмы, которые показывали по телевизору или в кинотеатре, мы пекли печенье с корицей, миндальные пирожные с орехами и булочки с мармеладом, мы вместе записались на курсы йоги. Она не хотела, чтобы я представил ее своей матери, — пока не хотела, и еще она пока не хотела съездить со мной к своей сестре. Правда, в качестве знака доброй воли она дала мне ее адрес.

• Предыдущая
• 20/62
• Следующая