Отныне и вовек - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 6

• Предыдущая
• 6/28
• Следующая

— Это вопрос?

— Нет, — сказал Кардифф. — Это ответ.

Калпеппер откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— Ты — самый дотошный, — изрек он, не замечая, что трубка давно остыла, — из самых первоклассных газетчиков.

— А еще… — начал Кардифф.

— Достаточно, — перебил Калпеппер. — На сегодня.

Он снова наполнил рюмку искристо-янтарным вином. Кардифф выпил. Услышав мягкий щелчок входной двери, он поднял глаза. Кто-то проскользнул наверх. Вокруг ничего не изменилось.

Кардифф подлил себе вина.

— Никогда не вернутся домой. Никогда, — прошептал он.

И отправился спать.

Приятных снов, пожелал кто-то в глубине дома. Но Кардиффу не спалось. Он лежал не раздеваясь и решал философские задачи на потолке: стирал, исправлял, опять стирал и наконец не выдержал: резко спустил ноги и стал всматриваться в город-луг, где среди тысяч цветов поднимались, тонули и снова поднимались дома — парусники на волнах лета.

Сейчас встану и пойду, решил Кардифф, только не на поляну, где жужжат пчелы. А совсем в другое место, где витает земное молчание и дрожит пыльца на крыльях ночной бабочки, что зовется «мертвая голова».

Он босиком прокрался по ступеням в холл, вышел за порог и беззвучно задвинул дверь-ширму, а потом сел на траву и обулся при свете поднимающейся луны.

«Вот и славно, — подумал он, — даже фонарик не понадобится».

На середине улицы он обернулся. Кто-то, глядя ему вслед, маячил тенью у входной двери — или показалось? Он двинулся дальше, а потом перешел на бег.

«Держись той же дороги, что и Клод, — тяжело дыша, мысленно говорил он себе. — Здесь за угол, теперь сюда, еще раз направо — вот и оно…»

Кладбище.

При виде холодного мрамора у него защемило сердце и перехватило дыхание. Захоронения даже не были обнесены железной оградой.

Бесшумно ступив на дорожку, он приблизился к первому могильному камню. Пальцы тронули надпись:

И дату:

А еще ниже:

Даты смерти не было.

Луну затянуло облаками. Он перешел к следующему надгробью:

И опять без скорбной даты.

Коснувшись третьего надгробия, он прочел:

Но Кардифф уже знал наверняка, что она еще не ушла на небеса.

Луна помрачнела, однако собралась с силами. Она высветила небольшой склеп в античном стиле, шагах в двадцати: образчик изысканности, миниатюрный акрополь, поддерживаемый четырьмя жрицами-весталками, а может, богинями — прекрасными девами, чарующей красоты женщинами. У него бешено застучало сердце. Все четыре мраморные фигуры, словно разбуженные бледным светом, вдруг ожили и, нагие, приготовились разбрестись в разные стороны среди камней с именами и недописанными годами.

Он затаил дыхание. Сердце колотилось все сильнее.

Потому что у него на глазах одна из богинь, вечно прекрасных дев, задрожала от ночной прохлады и ступила на лунную дорожку.

Трудно сказать, что он испытал в этот миг: восторг или ужас. Как-никак этот ночной час застал его в мертвом царстве. Но она? В такую погоду она оставалась обнаженной, если не считать прикрывавшего грудь шелкового облачка, которое обвивалось вокруг бедер, когда она удалялась от бледных каменных подруг.

Проплыв меж надгробий, молчаливая, как мрамор, еще совсем недавно служивший ей плотью, она остановилась прямо перед ним: ее темные волосы слегка растрепались над изящными ушками, а фиалковые глаза были широко распахнуты. Она приветливо подняла ладонь и улыбнулась.

— Ты, — задохнулся он. — Почему ты здесь?

Она тихо сказала:

— А где же мне быть?

Протянув ему руку, она молча повела его прочь от могил.

Не останавливаясь, он оглянулся на заброшенную мозаику имен и таинственных дат.

«Все родились — и никто не умер, — думал он. — На каждом камне — пустое место, куда будет вписан тот день, когда чей-нибудь призрак отправится на встречу с Вечностью».

— Да, — раздался голос. Но она не разомкнула губ.

«Ты пришла за мной для того, — молча говорил он, — чтобы я не читал эти надписи и не задавал лишних вопросов. А что прикажешь думать о детях, которые не вернутся домой?»

Скользя, как по льду, по безбрежному морю лунного света, они миновали стайку подсолнухов, не обернувшихся на их легкие шаги, прошли по дорожке, поднялись на крыльцо, пересекли веранду, а там наверх — второй, третий, четвертый этаж — и оказались в мансарде, где дверь стояла нараспашку, а за ней сугробом белела постель с откинутым покрывалом, островок снежной прохлады среди душной летней ночи.

— Да, — еще раз промолвила она.

В комнату он вошел как лунатик. Поглядев через плечо, заметил на паркетном полу свою одежду, словно разбросанную неряшливым мальчишкой. Застыл у льняного сугроба и подумал: «Еще один, последний вопрос. Кладбище. Лежат ли под надгробьями мертвецы? Покоятся ли в могилах усопшие?»

Но было уже слишком поздно. Не успел он и рта раскрыть, как рухнул в сугроб.

И начал, захлебываясь белизной и заходясь криком, погружаться в пучину, но вскоре налетел спасительный шторм, который принес тепло; были какие-то прикосновения и сближения, но он не видел, кто или что привлекает его к себе; он больше не сопротивлялся и уходил на глубину.

Пробудившись, он понял, что уже не может шевельнуть ни рукой ни ногой, а просто отдается на волю волн. И все потому, что он прыгнул со скалы, а вместе с ним кто-то другой, невидимый, и чтобы выплыть, пришлось грести что есть мочи, пока не ударила молния, которая расколола его на полустрах-полувосторг и бросила на это ложе обнаженность тела и души.

Он проснулся еще раз: шторм утих, падение прекратилось, в его ладони замерла чья-то тонкая рука, и он, даже не открывая глаз, понял, что рядом лежит онаи ее дыхание неотличимо от его собственного. За окном еще не рассвело.

Она заговорила:

— Ты что-то хотел спросить?

— Не сейчас, — шепнул он. — Потом спрошу.

— Да, — тихо сказала она. — Потом.

И тут — кажется, впервые за все время — она приникла к его губам.

Проснулся он в лучах солнца, бивших сквозь высокое чердачное окно. На языке вертелись вопросы.

В постели рядом с ним было пусто.

Ушла.

«Боится?» — мелькнуло у него в голове.

«Вряд ли, — ответил он самому себе. — Наверняка оставила записку на дверце холодильника. — Почему-то он был в этом уверен. — Надо поглядеть».

Записка оказалась именно там.

Не донеслись ли до его слуха приглушенные жалобы паровозного гудка, едва различимый ропот локомотива?

Выйдя на крыльцо, Кардифф прислушался, и вновь над горизонтом поплыл слабый паровозный крик.

Он поднял глаза к верхнему этажу. Неужели она побежала на этот крик? А постояльцы тоже его слышали?

Дойдя до железнодорожной станции, он остановился прямо посредине, между рельсами, заклиная паровозный гудок протрубить еще раз. На этот раз — тишина.

«Для всего есть отдельные поезда — но для чего конкретно?» — задумался он.

«Я успел первым», — похвалил он себя за расторопность.

А дальше что?

Он ждал, но воздух был тих, а горизонт безмятежен; пришлось возвращаться в «Герб египетских песков».

Из всех окон в тревоге выглядывали постояльцы.

— Все в порядке, — объявил он. — Ничего страшного не произошло.

• Предыдущая
• 6/28
• Следующая