Лучше умереть! - де Монтепен Ксавье - Страница 1

• 1/135
• Следующая

В тот момент, с которого начинается наш рассказ — 3 сентября 1861 года, три часа дня, — женщина лет двадцати шести шла по дороге, ведущей из Мэзон-Альфор в Альфорвилль. Женщина эта, одетая в скромное, но чистое траурное платье, была среднего роста, великолепно сложена и не просто хорошенькая, а скорее красивая — той красотой, что обычно вызывает симпатию и пленяет.

Светлые, с рыжеватым отливом волосы, длины и пышности почти невероятной, толстыми жгутами охватывали непокрытую голову. Под роскошной прической на матово-бледном лице светились большие, полускрытые длинными густыми ресницами глаза. Рот у нее был маленький; четко очерченные губы цвета спелой вишни чуть приоткрывали ослепительно белые зубы.

В правой руке она несла жестяной бидон с подвижной ручкой, левой сжимала розовую ручонку мальчика лет трех, который неспешно вышагивал, таща за собой на веревочке сделанную из дерева и картона лошадку с набитым паклей животом.

— Но, лошадка! — кричал малыш.

От сильного рывка игрушка потеряла равновесие и упала на бок. В пятый раз за последние четыре минуты. Женщина тотчас остановилась.

— Ну-ка, Жорж, — ласково и нежно сказала она ребенку, — подними свою игрушку и неси в руках, милый. Иначе мы слишком задержимся в пути.

— Хорошо, мамочка.

Ребенок послушно ухватил лошадку за голову, зажал под мышкой, потом взял мать за руку, и оба вновь пустились в дорогу. Они прошли мимо Шарантонского форта и вскоре добрались до окраины Альфорвилля. Женщина вошла в бакалейную лавочку. Из соседней комнаты тотчас появилась могучего телосложения особа — явная любительница поболтать.

— А, это вы, госпожа Фортье! — сказала она. — Добрый день, госпожа Фортье… Чего изволите?

— Керосина, пожалуйста…

Торговка удивленно всплеснула руками и воскликнула:

— Керосина!… Опять! Господи, куда это вы его так быстро деваете? Брали же уже вчера.

— Малыш, играя, опрокинул бидон… — ответила госпожа Фортье.

— Ах, вон оно что! Хорошенькое дело! И сколько возьмете?

— Четыре литра, пожалуйста, чтобы не ходить так часто.

Лавочница засуетилась, собираясь отмерить требуемую жидкость.

— Сколько ж все-таки бед из-за этих мальчишек! — говорила она, наливая керосин. — Знаете, а ведь ваш малыш, опрокинув бидон, весь завод мог спалить. Для этого и спички хватило бы. Ах! Да, да, Боже мой! Так и до беды недалеко!…

— Уж я-то понимаю. Я еще его, беднягу, хорошенько отругала, хотя он вовсе не нарочно это сделал. Бежал, споткнулся и упал. Конечно, он пообещал, что больше так не будет.

— Будем надеяться, что он сдержит слово! А как вам ваша новая работа, госпожа Фортье, нравится?

— Еще бы; как же иначе! При всем моем несчастье это самая настоящая удача.

— Вы, должно быть, зарабатываете столько же, сколько шитьем… только хлопот намного меньше…

— Конечно, это так, но, если бы я на всем подряд не экономила, вряд ли мне удалось бы свести концы с концами… Сами подумайте… Двое детей!

— А ваша младшая, Люси, она у кормилицы?

— Да, в Бургундии, в Жуаньи.

— И дорого вам это обходится?

— Тридцать франков в месяц… — ответила женщина.

Потом, тяжело вздохнув, добавила:

— Ах! Бедный мой муж, мне так его не хватает!

— Верю, госпожа Фортье, верю. Он был мужчиной и зарабатывал семь-восемь франков в день.

— И был таким добрым… честным… таким храбрым! И так меня любил!… Та машина, что убила его, разорвала вместе с ним на кусочки все мое счастье…

Госпожа Фортье провела рукой по лицу, отирая побежавшие из глаз крупные слезинки.

— Не стоит плакать, доченька, — заговорила торговка. — Есть люди и понесчастнее вас. Хозяин еще очень хорошо к вам отнесся, ведь я слышала, что, если бы ваш муженек был более внимателен, машина бы не взорвалась… Это правда?

— Увы! Да, это правда…

— Бедняге Фортье устроили прекрасные похороны. Рабочие завода собрали деньги, сам хозяин дал сто франков… А потом устроил вас сторожихой на завод, а ведь женщин на такие места не берут…

— Конечно, господин Лабру оказался добр ко мне, очень добр, — грустно прошептала молодая вдова. — Говорят, что он суров, а его поведение по отношению ко мне доказывает обратное, но в конце концов это на его предприятии погиб мой муж!… Завод причинил мне горе, и, если бы не дети, я никогда бы не согласилась пойти на работу, которая вынуждает меня жить там, где пролилась кровь несчастного Пьера.

— Нужно смириться, девочка моя. С покойниками в душе не живут. Вы молоды… хороши собой… очень даже хороши! Вот увидите: в один прекрасный день какой-нибудь славный парень так влюбится в вас, что захочет жениться, и вы ему не откажете…

— О! Что до этого, так никогда! Никогда! — с оттенком непоколебимой решимости воскликнула Жанна Фортье.

— Да будет вам! Все так думают… а время-то бежит. И мысли меняются. В вашем возрасте во вдовах не засиживаются…

— Конечно, я прекрасно это знаю. Может быть те, кто снова выходит замуж, правы. А я о другом думаю: были бы у меня хоть какие-нибудь деньги — две-три тысячефранковые купюры!…

— И что бы вы сделали?

— Что бы я сделала? К чему об этом думать? Это — неосуществимые мечтания. И откуда бы им вдруг взяться? Ради детей я останусь на заводе столько, сколько выдержу. Стану надеяться на будущее — не на свое, так хотя бы на их…

— Верно, надежда и сил придает. Вот ваш керосин. И если вы мне сколько-нибудь верите, заприте бидон в шкаф сразу же, как только вернетесь домой…

— Ах! Об этом не беспокойтесь, я так боюсь огня! И буду очень осторожна.

Женщина расплатилась и вышла из лавки. Жорж играл на улице. Мать позвала его. Мальчик подошел к ней, зажав сначала свою лошадку под мышкой. Госпожа Фортье двинулась обратно по альфорвилльской дороге — на завод, где работала привратницей. Стоя на пороге лавки, бакалейщица смотрела ей вслед.

— Какая славная и достойная все-таки женщина, — прошептала она, — вполне заслуживает лучшего, а ей такое досталось… Ах! Ясное дело: мужа ей, должно быть, страшно не хватает, ведь она, наверное, многого хочет. Не стала мне объяснять, что там у нее на уме, но ведь точно что-то задумала. Ей, видите ли, нужно две-три тысячефранковые купюры неизвестно зачем… Однако! Это уж слишком!

Тут пришла одна из постоянных покупательниц, что вынудило торговку прервать свой монолог и вернуться в лавку.

Жанна Фортье, молодая вдова двадцати шести лет, была швеей, хорошей мастерицей, в двадцать два года вышла замуж за Пьера Фортье, славного парня, работавшего механиком на заводе господина Жюля Лабру. Несколько месяцев назад при взрыве машины механик погиб; взрыв произошел по причине допущенной им неосторожности, или даже, скорее, из-за какой-то минутной, но так дорого ему обошедшейся, рассеянности.

Господин Лабру, желая обеспечить будущее вдовы и сирот, предложил Жанне место сторожа-привратника на заводе. Жанна с благодарностью согласилась, ибо оно давало ей возможность вырастить детей. Но на заводе, где все напоминало о трагическом конце горько оплакиваемого мужа, ей было плохо. Однако куда-либо уехать не было возможности. Нужно было как-то выжить — и ей, и детям. А никаким шитьем тех денег, что она получает на заводе, не заработаешь.

Если молодая вдова и мечтала о нескольких тысячефранковых купюрах, то иметь их она хотела отнюдь не из алчности, а единственно с целью завести небольшую собственную торговлю и своим трудом обеспечить благополучную жизнь ненаглядным детям — ведь отныне все ее мысли, вся нежность, все надежды были сосредоточены на них.

Глядя на завод, Жанна всегда думала именно об этом. Шла она медленно, грустно опустив глаза, ничего не слыша и не видя вокруг. Внезапно она вздрогнула. Сзади раздался голос, окликнувший ее по имени. Этот голос определенно сильно на нее подействовал: она нахмурила лоб, лицо у нее помрачнело; однако она даже не повернула головы и, вместо того чтобы замедлить шаги, пошла еще быстрее.

• 1/135
• Следующая