Кровавое дело - де Монтепен Ксавье - Страница 37

• Предыдущая
• 37/157
• Следующая

Анджело Пароли продолжал сидеть в «Cafe du Theatre».

— Можете вы дать мне позавтракать? — обратился он к подошедшему слуге.

— Сейчас, сударь. Может быть, вам будет угодно занять место за одним столом с артистами?

— С какими артистами?

— А сегодня у нас в театре играют парижские актеры в бенефисе нашей примадонны. Дают «Нельскую башню» господина Александра Дюма, «Monsieur Альфонс» господина Александра Дюма-сына и интермедии. Представление редкостное. Бенефициантка может быть уверена, что театр будет битком набит.

Слуга собирался, по-видимому, пуститься в бесконечные рассуждения о драматическом искусстве, но Анджело резко прервал его.

— Нет, — сказал он, прямо отвечая на его первый вопрос, — я не артист и поэтому буду только мешать господам артистам и могу показаться навязчивым. Подайте мне лучше вот сюда.

С этими словами он указал на то место, которое ему хотелось занять.

— С удовольствием, сударь. Сию минуту, — отвечал слуга и засуетился, накрывая на стол. Это занятие не мешало, однако, проявлению его ораторского таланта, и он, ставя тарелки и стаканы и стуча ножами и вилками, продолжал говорить как раз с того места, на котором остановился. — Спектакль такого рода — вы сами можете судить об этом, сударь, — в состоянии удовлетворить самого требовательного зрителя. И качеством он берет, и количеством! А уж что касается исполнителей, то они все выдающиеся из ряда вон артисты, все как на подбор! В роли Бюридана в «Нельской башне» выступит Дюмен — европейская знаменитость. Затем молодой актер из театра Jymnase, красавец, каких мало, и очень талантливый. Его зовут Поль Дарнала. Он едет из Ниццы, где имел громадный успех. Он-то и будет играть monsieur Альфонса.

У итальянца вырвался нетерпеливый жест. Какое ему было дело до всех этих россказней!

— Давайте же мне есть! — проговорил он повелительным голосом. — Я голоден.

— Слушаю, сударь! Сию минуту, сударь!

И слуга ушел, глядя на итальянца через плечо с выражением самого обидного пренебрежения и ворча сквозь зубы:

— Вот чучело-то! Театр не любит! Артистами не интересуется! Дубина, право, дубина!

Прошло минуты две, и слуга явился, неся закуску.

В то же самое время в ресторан вошла целая толпа, состоявшая из мужчин и женщин, по большей части молодых. Вся эта публика направилась к большому столу, находившемуся в глубине залы.

Лицо слуги просияло.

— А вот и артисты, сударь! — прошептал он в величайшем энтузиазме. — И из нашего театра, и парижские! Звезды, как их там называют! Вот этот, высокий, полный — Дюмен, драматический, брюнет — красавец — Поль Дарнала, из театра Jymnase. Надо вам сказать, сударь, что я имел честь служить в Париже, в Cafe-de l'Ambigue. Провинция не для меня!

Пароли страшно надоела болтовня слуги, поэтому он только пожал плечами.

Нимало не заботясь, а может быть, даже вовсе и не замечая очевидного презрения и невнимания своего слушателя, слуга красноречиво продолжал:

— Это будет такое представление, сударь, какого не запомнит ни один из провинциальных театров. Если вам угодно ложу или кресло, вы можете обратиться к нашей конторщице…

В эту самую минуту молодой актер из театра Jymnase, которого слуга назвал Полем Дарнала, крикнул звучным, сильным голосом:

— Эй, гарсон, подавайте живее! Чтобы ни минутки не пропало! У нас опять репетиция в три четверти двенадцатого.

Слуга покинул свою жертву, бросился стремглав к группе новопришедших и, сияя от восторга, в упоении прокричал:

— Иду, бегу, лечу, monsieur Дарнала! Только и ждали вашего прихода, чтобы начать подавать! Все для артистов! Вот мы каковы! Зато уж можете быть спокойны; вам такой завтрак состряпали, что отдай все, да мало! А пока сядьте-ка за стол и попробуйте наших закусок! Надо же возбудить аппетит! Я позволю себе в особенности рекомендовать наши маринованные селедки и великолепные анчоусы!

С этими словами друг и панегирист артистов стремглав полетел в кухню.

— Я только что заходила в кассу, — сказала одна из артисток, — знатно идет дело! Не правда ли, Жоливаль, старина? Больше тысячи франков, а ведь еще только четверть одиннадцатого! Наверное, будет взято мест на четыре тысячи, потому что полный сбор — две тысячи, а цены на места увеличены!

— Будет битком набито, дети мои! — провозгласил старый Жоливаль. — Да, по-моему, тут и удивляться-то нечему! Я уже не раз говорил, что обожаю дижонскую публику! Здесь такие знатоки, каких я положительно нигде не встречал! А уж любители!…

— Да, да, знатоки и любители, это верно! — подтвердил высокий толстяк, совершенно лысый, с большим животом. Он играл благородных отцов. — Я рассчитываю на чудовищный успех. Ты увидишь, как они все с ума сойдут после третьего акта.

— Что касается меня, — проговорила ingenue, девица лет девятнадцати-двадцати, очень ценимая господами офицерами всевозможных гарнизонов, — я знаю, что меня ожидает. После шестой сцены, в четвертом акте, будет то же, что в Тоннере и в Жуаньи: меня засыплют цветами и букетами.

— Недоумеваю, что же останется для нас? — расхохотался Поль Дарнала.

— О, что касается вас, звезд, — возразила бенефициантка, — то вам слова не дадут выговорить! Вас положительно заглушат аплодисментами! А уж вызовам, вызовам конца не будет!

Анджело Пароли, слышавший весь этот разговор, уснащенный театральным argot, обернулся и внимательно посмотрел на весело болтающих артистов. Хотя он и был сильно занят тем, что происходило или с минуты на минуту могло произойти на улице, хотя он ни на минуту не терял из виду дом нотариуса Леройе, все же молодой артист, который должен был играть вечером monsieur Альфонса, невольно привлек его внимание.

Большие черные глаза Дарнала, даже днем и без подрисовки, сияли жгучим восточным блеском: женщины находили их неотразимыми. На красивых красных губах играла веселая, по большей части насмешливая, скептическая улыбка. Умная, оживленная физиономия была, в общем, необыкновенно симпатична.

«Черт возьми! — подумал Анджело Пароли. — Вот красавец-то! В жилах его, наверное, испанская кровь! Если бы он оказался потомком мавританских королей, меня бы это ничуть не удивило! Ну и красавец!»

А между тем разговор не прерывался ни на минуту.

— Какая мне пришла в голову чудная мысль! — воскликнула вдруг бенефициантка.

— Какая же? — закричали со всех сторон.

— Сегодня в театре не хватит мест! Это я знаю наверное, так что будут отказывать! Если завтра повторить спектакль, и опять с парижскими звездами, то сбор, несомненно, будет полный, и каждый из вас, господа, положит в карман довольно изрядную сумму!

Предложение было принято взрывом всеобщего энтузиазма, но Поль Дарнала разом охладил их:

— Не восторгайтесь заранее, милые дети! Если вы и будете играть завтра, то, во всяком случае, без меня!

— Это почему? Вот еще новость! Неправда!

— Потому что мне надо быть завтра в Париже по двум причинам: во-первых, ровно в час мне нужно быть в «Водевиле», где Деланд подпишет мой ангажемент. А во-вторых, вечером я играю в театре в Батиньоле, в бенефисе у одного из моих товарищей. Мое имя уже выставлено на афише.

— Разве ты бросаешь Gymnase и переходишь в «Водевиль»?

— Да, я получил очень выгодные предложения; к тому же в «Водевиле» есть гораздо больше ролей, соответствующих моему амплуа.

— Пошли депешу и отложи rendez-vous с Деландом до послезавтра.

— Невозможно! Ведь таким образом можно прозевать все. Да кроме того, еще и представление вечером. Ведь я уже сказал, что мое имя выставлено на афише.

— Полно рассказывать-то! Разве тебя поставили бы на афишу, не зная наверняка, вернешься ты ко времени или нет? Ведь мы знаем старуху Шотель: она не делает афиш, пока не уговорится с артистами окончательно.

— Ну да это все равно, а только я уезжаю сегодня ночью.

— Ну, это еще посмотрим!

— Кто мне помешает?

— А спектакль-то! Увидишь, окончится ли он к уходу поезда! Ведь спектакль-то с интермедиями! А ты еще вдобавок играешь в последней пьесе!

• Предыдущая
• 37/157
• Следующая