Владетель Мессиака. Двоеженец - де Монтепен Ксавье - Страница 41

• Предыдущая
• 41/118
• Следующая

Мальсен дал ему понюхать губку, пропитанную уксусом.

— Скажешь правду? — спросил Каспар д'Эспиншаль.

С трудом выговаривая слова, Рауль произнес:

— Я сказал правду. Мучь меня теперь, презренный палач, больше ты ничего от меня не услышишь.

— Жбан воды! — приказал Мальсену Каспар д'Эспиншаль, зловеще улыбаясь.

С потолка спускалась веревка, к нижнему концу которой была прикреплена стальная пружина, похожая на ошейник. В этот ошейник Мальсен и Каспар д'Эспиншаль всунули голову Рауля, чтобы она оставалась неподвижной. Затем Мальсен взял лейку с двумя рыльцами и всадил ее в рот страдальца.

— Наливай! — крикнул граф.

Целый жбан воды прошел через лейку в горло посиневшего от страдания юноши.

— Ну, теперь скажешь правду, с какого времени состоишь любовником графини?

— Нет! Нет! — шептал пытаемый.

Каспар д'Эспиншаль был бледен, как мертвец. В ярости он положил руки на плечи Рауля и потряс его. Это уже был не человек, а тигр. Пытки пажа, по его мнению, тянулись очень долго и без пользы.

Схватив железную полосу, он начал колотить ею по голове Рауля. Веревка со стальной пружиной разорвалась: потрясение было таким сильным, что несчастный закрыл в беспамятстве глаза.

— Открой ему глаза! — заревел граф.

Мальсен раздул уголья, раскалил железный прут и прижег лопатку Рауля. Несчастный привскочил; благодаря своей необычайной силе ему удалось сломать один из обручей.

Мальсен в первую минуту думал, что он бросится на них. Но три стальных обруча держали крепко. Обессиленный, он упал с пеной бешенства на губах и закричал:

— Да, разбойник! Да, подлец! Я люблю Одилию! А тебя она ненавидит, презирает тебя…

Сцена была поистине ужасная.

Каспар д'Эспиншаль, рыча, как дикий зверь, ринулся на свою жертву, чтобы собственноручно удавить ее. Но с отчаянным усилием Раулю удалось опрокинуться на своего врага вместе с креслом.

Оттолкнутый Каспаром д'Эспиншалем, он покатился к стене. Несколько людей вбежало в комнату. Они снова поставили кресло на место, прикрепили его железными цепями так, что никакое отчаянное усилие не могло уже его сдвинуть. По знаку господина, несчастному снова вставили в рот лейку, и второй жбан воды был влит в горло страдальца. Рауль упал в обморок.

— Сколько надо времени, чтобы он пришел в себя? — спросил граф.

В эту минуту послышался крик. Но это не был крик Рауля.

— Кто там? — крикнул громовым голосом Каспар д'Эспиншаль, невольно вздрогнув.

Дверь отворилась, и на пороге появилась Одилия.

— Я! — ответила она. — Пришла сказать вам, что поступки ваши недостойны ни имени человека, ни звания дворянина. Несчастный юноша этот, жертва ваша, невиновен. Вы бы должны были пожалеть его и не доводить меня до необходимости сказать, что я, ваша жена, презираю вас. Но довольно этих мерзостей. А вы, негодные слуги! Если в груди кого-нибудь из вас еще таится искра человеческого чувства — сейчас же освободите этого юношу и следуйте за мной. Под кровлей моего отца для него найдется приют и защита. Кто желает мне повиноваться? Ну же, я жду!

Все опустили головы.

Возмущенная этим низким равнодушием, Одилия схватила за руку Ветре, предводителя гарнизона в замке, бретанца родом, и спросила:

— Вы родом из страны, где люди могучи и благородны, неужели и вы откажете мне?

Ветре ничего не ответил. Одилия обратилась к Мальсену:

— Ты стар. Последний час твой недалеко. Пожалей свою душу и спаси от мук этого юношу.

Угрюмый и полудикий Мальсен в ответ протянул руку и, указывая на графа Каспара д'Эспиншаля, произнес:

— Вот мой господин!

Приведенная в ярость и отчаяние, Одилия, с раздувшимися от гнева ноздрями, схватила кинжал и перерезала веревки, связывавшие руки Рауля.

Каспар д'Эспиншаль заревел, как тигр.

— Вы умрете оба! — завопил он. И, бросившись к Одилии, вырвал у нее кинжал и отбросил ее прочь.

— Унесите эту женщину в комнату, находящуюся под залой пыток, — приказал он.

Рауль был снова привязан к креслу, и зала пыток заперта на ключ, а Каспар д'Эспиншаль отправился в комнату своей жены.

Бледная и серьезная, Одилия ожидала своего мужа.

— Я вам сказал, что вы умрете! Готовы вы к смерти?

— Я на все готова, — ответила она решительно.

— Помолитесь за свои грехи в последний раз! — крикнул ей граф, выбегая из комнаты. Мальсену и вооруженным людям велено было стеречь двери. Через несколько минут он возвратился, держа в одной руке испанский кинжал, а в другой маленькую бутылочку с зеленоватой жидкостью.

— Можете выбирать: яд или кинжал? — обратился он к Одилии.

Бедная женщина грустно поглядела на него.

— Благодарю! Это первое дело, за которое я вам искренне благодарна за эти последние два года.

— Выбирай! — яростно повторил Каспар д'Эспиншаль, топая ногами.

— Я беру яд. Смерть придет спокойнее, я могу думать, умирая, о моей любви, которой ты пренебрег; о моей чести, которую ты попрал, и о твоем диком и невероятном ослеплении. И если Бог даст мне силы, я даже прощу тебя. Будучи невинной, предаюсь милосердию Божию. Я верю. Бог слышит молитвы невинно страдающих.

Слезы потекли из ее глаз.

— Настанет день, — продолжала Одилия, — и ты пожалеешь о своих поступках. Но я не жалею и не виню тебя. Отца я покинула ради тебя, и не ты, а Бог меня за это наказывает…

И выхватив яд из рук мужа, она в одно мгновение выпила всю бутылочку.

Это мужество и присутствие духа тронули Каспара д'Эспиншаля. Потрясенный и смягченный, он хотел броситься к ногам Одилии, прося прощения и стараясь вырвать у нее яд. Но она остановила его словами:

— Скажи Раулю: если бы я осталась жива, я полюбила бы его.

Вырывая волосы и ломая в отчаянии руки, граф выбежал из комнаты и наткнулся в коридоре на Мальсена.

— Что делать с Раулем? — спросил интендант.

— Похоронить его в погребе замка, когда умрет, — ответил варвар и побежал прямо в комнату Эрминии.

— Я уже вдовец! — с дьявольской улыбкой объявил он прекрасной госпоже Эрминии де Сент-Жермен.

Баронесса испугалась.

— Вы ее убили?

— Я ее наказал.

— И требуешь, чтобы я исполнила мое обещание.

— Да.

— В эту ужасную минуту?

— Не хочу больше ждать.

В глазах Каспара д'Эспиншаля блеснул грозный огонь, и Эрминия едва смела вымолвить:

— По крайней мере, вы дозволите мне утром вернуться в Клермон?

— А зачем?

— Приготовиться.

— К чему приготовиться?

— Но… ведь обычай требует…

— Я презираю обычаи.

— Но это ужасно. Вы меня пугаете. Это тиранство!

— Ошибаетесь! Это — любовь.

— Сумасшествие, а не любовь.

— Пусть и сумасшествие! Эрминия, три года я схожу с ума по тебе. Не хочу ждать больше. Ты должна быть моей.

Эрминия попробовала отдалить опасность.

— Вели позвать духовника.

— Здесь нет духовника.

— Ну, какого-нибудь священника. А тем временем поди вымой руки, на них видна кровь.

— А разве на твоих руках нет крови? — раздался чей-то грозный и суровый голос.

Каспар д'Эспиншаль и Эрминия быстро обернулись.

Эвлогий стоял в дверях, облокотясь на ручку огромного топора. Попеременно смотря на двух братьев, из которых один умолял, а другой угрожал, баронесса Эрминия де Сент-Жермен не заметила третьего свидетеля, стоявшего позади. Канеллак издали наблюдал за ними.

— Что это значит? Зачем ты явился сюда? — грозно спросил граф, удивленный появлением дикаря.

Эвлогий показал ему на Канеллака и произнес.

— Женщина, стоящая здесь, — чудовище. Анонимное письмо написано ею с целью оклеветать невинных Рауля и Одилию. Своего брата, спешившего открыть тебе глаза, она велела убить.

— Какое мне до этого дело! — ответил Каспар д'Эспиншаль, почти обезумевший от страсти, подходя к Эрминии. — Я для нее оставил все: жену и честь, она для меня пожертвовала братом. Я люблю ее, она будет моей.

Но Эвлогий удержал безумца.

— Бедный! Эта женщина жаждет не тебя, а твоего богатства.

• Предыдущая
• 41/118
• Следующая