Беглецы - Шустерман Нил - Страница 22

• Предыдущая
• 22/81
• Следующая

Риса пытается найти Ханну, но та растворилась в толпе детей, наводнившей автостоянку. Коннор смотрит на Рису, в его глазах смесь с траха и бешенства.

— Бежим, — командует он.

На этот раз Риса без колебаний бросается вслед за ним. Ребята бегут в сторону улицы, но неожиданно во двор школы, оглашая воздух ревом сирены, въезжает огромная пожарная машина и останавливается, преграждая путь беглецам. Бежать некуда. В самый подходящий момент кто-то включил сигнализацию, и ребятам удалось выбраться из школы, но дальше не пройти — толпа значительно поредела и их видно как на ладони.

Риса инстинктивно находит выход. Мысль еще не успела оформиться, но слова уже срываются с губ:

— Коннор, хлопай!

— Что?

— Хлопай! Ну же, давай!

Коннор быстро кивает, показывая, что идея ему понятна, поднимает руки над головой и начинает хлопать — сначала медленно, а потом все быстрее и громче. Риса присоединяется к нему, теперь они оба аплодируют, как на концерте любимой группы.

Ученик, шедший за ними по пятам, роняет сумку и останавливается как вкопанный, с ужасом глядя на них.

— Хлопки! — визжит он.

Паника начинается немедленно, разрастается и через пару секунд превращается во всеобщее столпотворение. Все начинают метаться, как крысы на пожаре.

— Хлопки! Хлопки! — кричат испуганные школьники, разбегаясь в разные стороны. Все носятся как угорелые, но куда бежать, не знает никто, ясно только, что чем дальше от школы, тем лучше.

Риса и Коннор продолжают хлопать, стараясь наделать как можно больше шума. От звонких ударов краснеют ладони, но эффект достигнут — ослепленная ужасом толпа несется бог знает куда под звук сирены пожарного автомобиля, напоминающий трубный глас, возвещающий о наступлении конца света. Ни Льва, ни полицейских не видно — всеобщая суматоха накрыла их.

Риса и Коннор прекращают хлопать и бросаются в водоворот мечущихся тел, как вдруг сзади появляется Ханна, несущая на вытянутых руках ребенка. Ее план вывезти ребят в безопасное место не осуществился, и она передает малыша Рисе.

— На Флеминг-стрит есть антикварный магазин, — говорит она. — Спросите Соню. Она поможет.

— Мы не террористы, — только и успевает сказать ей Риса.

— Я знаю, — перебивает ее мисс Стейнберг. — Удачи.

Времени благодарить учительницу и прощаться нет. Через секунду поток обезумевших людей разделяет их. Риса спотыкается и понимает, что толпа вынесла ее на улицу.

Водители останавливают автомобили и с ужасом взирают на орды объятых ужасом детей, пытающихся спастись от террористов, но не знающих, где именно они находятся и куда нужно бежать. Ребенок, которого Риса крепко прижимает к себе, плачет, но его голос не слышен за ревом и визгом сотен глоток. Через секунду Риса и Коннор оказываются на другой стороне улицы и продолжают бежать дальше в окружении до смерти перепуганных детей.

Трудно придумать лучшую аллегорию одиночества: Лев Калдер, распростертый под ногами обезумевшей толпы.

— Риса! Коннор! Помогите! — кричит он.

Не нужно было звать их по именам, но думать надо было раньше, ничего уже не исправишь. Они убежали, как только услышали его голос. Они не стали его ждать. Знают, что он сделал, и ненавидят его за это. А теперь все бегут прямо по нему, как будто никакого Льва нет на свете. Вот кто-то наступил ему на руку, а потом чей-то ботинок оказался прямо на груди, а его владелец еще и использовал тело Льва как трамплин для ускорения.

Хлопки. Они кричат об атаке террористов, а все потому, что он нажал эту дурацкую красную кнопку.

Нужно догнать Рису и Коннора, объясниться с ними, сказать, что он виноват перед ними, что он жалеет о своем решении выдать их. Ведь это он поднял тревогу, чтобы дать им убежать. Может, если он расскажет об этом, они поймут. Ведь они его единственные друзья. Других нет. Впрочем, Коннора и Рисы уже тоже нет. Он сам все испортил.

В конце концов толпа редеет, и Льву удается подняться на ноги. Джинсы разорваны на колене. Во рту привкус крови, — наверное, он прикусил язык. Он оглядывается, пытаясь понять, что происходит. Большая часть ребят уже на улице, некоторые побежали еще дальше. В школьном дворе остались только те, до кого новости дошли слишком поздно, и те, кому было просто лень убегать.

— Не стой здесь, — советует Льву пробегающий мимо парень. — Хлопки засели на крыше!

— Нет, — возражает ему другой, — я слышал, они в столовой.

Вокруг расхаживают растерянные полицейские, изо всех сил делая вид, что понимают, что происходит и куда нужно идти. На самом деле они бесцельно бродят из стороны в сторону, не в силах бороться с укоренившейся привычкой постоянно совершать какие-то действия.

Коннора и Рисы нигде нет. Они бросили его.

Лев понимает, что оставаться во дворе опасно. Если он не уйдет с теми, кто еще здесь, полицейские рано или поздно обратят на него внимание.

Он убегает, чувствуя себя абсолютно беспомощным. Подкидыш, оставленный на крыльце, и тот чувствует себя увереннее. Лев даже не знает, кого винить за то, что случилось с ним. Пастора Дэна, давшего ему волю? Самого себя за то, что предал двоих ребят, своих единственных друзей? Может быть, Бога за то, что ниспослал на его долю такое тяжкое испытание? Ты можешь стать кем угодно, сказал пастор. Но сейчас, Лев это чувствует, он — никто. Он уже не Леви Иедидиа Калдер, такого мальчика на свете больше нет. Осознание этой горькой истины и есть одиночество в чистом, незамутненном виде, без примесей.

Антикварный магазин, в который ребята пришли по совету Ханны, расположен в старой части города. На улице растут большие деревья. Прямо над дорогой их ветви сплетаются самым причудливым образом и растут под такими углами, каких никогда не увидишь в дикой природе. Всему виной вмешательство человека — ветви просто вынуждены уступать дорогу грузовикам с высоким кузовом, часто проезжающим по улице.

Мостовая засыпана желтыми и красными осенними листьями, но и на ветвях их еще немало — не все деревья готовы сдаться по первому требованию осени, и над дорогой, как и летом, висит призрачный шатер, защищающий прохожих от дождя и солнца.

Малышка сделалась совсем безутешной, рыдает без конца. Коннору ужасно хочется посетовать на непрекращающийся плач, но он вынужден держать жалобы при себе — ведь если бы не он, никакого ребенка с ними не было бы.

Народа на улице немного, но прохожие попадаются нередко. По большей части старшеклассники, болтающиеся по округе без особого дела и, вероятно, рассказывающие всем желающим жуткую историю сегодняшней террористической атаки Хлопков-камикадзе на школу.

— Я слышал, это анархисты.

— А я слышал, что сектанты.

— А мне говорили, что они делают это просто так, без особой цели.

Кстати, Хлопки считаются такими опасными именно потому, что никто не знает, за что они, собственно, выступают.

— Хорошая тебя мысль посетила, — хвалит Коннор Рису по пути к антикварному магазину. — В смысле Хлопками прикинуться. Я бы никогда не додумался до такого.

— Ну, ты же додумался вырубить того инспектора в лесу при помощи его же собственного пистолета.

Вспомнив этот героический эпизод, Коннор улыбается.

— Я действую инстинктивно, а ты обдуманно. Мы друг друга прекрасно дополняем.

— Да уж. Правда, без Льва нас стало меньше.

Услышав имя мальчика, Коннор чувствует новый приступ гнева. Потирая руку, он понимает, что она еще не зажила в том месте, где в нее впился зубами Лев, но это сущие пустяки по сравнению с тем, что он сделал сегодня.

— Ладно, давай забудем его. Он больше не с нами. Мы вышли сухими из воды, так что его стукачество повредит только ему самому. Теперь его отправят на разборку, как он и хотел, а значит, мы его больше не увидим.

И все-таки Коннор испытывает жалость. Он рискнул жизнью, чтобы спасти Льва, сделал, что мог, но успеха не добился. Если бы я обладал даром убеждения, думает мальчик, сказал бы ему что-то такое, что заставило бы Льва встать на их сторону. Впрочем, что бы я мог ему сказать? Лев знал, что его принесут в жертву, с самого рождения. Нельзя изменить тринадцатилетнего мальчика жалкой двухдневной промывкой мозгов, этого мало.

• Предыдущая
• 22/81
• Следующая