Жестокое и странное - Корнуэлл Патрисия - Страница 49

• Предыдущая
• 49/74
• Следующая

– Не сомневаюсь, что вы имеете с ними дело ежедневно, однако пока не уверен, хорошо ли у вас это получается.

– Меня не интересует ваше мнение на этот счет. Я бы хотела, чтобы вы рассказали мне побольше о Ронни Джо Уодделе.

– Что бы вы хотели знать, помимо того очевидного фанта, что в конечном итоге произошла ошибка? Как бы вам понравилось, если бы политиканы решали, приговорить ли вас к смертной казни, доктор Скарпетта? Посмотрите, что сейчас происходит с вами. Разве то, что на вас недавно навалилось, не носит окраски политиканства, хотя бы отчасти? У каждой стороны свой собственный план добиться чего-то для себя через ваше публичное унижение. Ничего общего с честью и справедливостью. Так вот, вы представьте себе, каково было бы вам, если бы те же самые люди оказались наделенными властью лишить вас свободы, а может, даже и жизни.

Ронни был разорван на кусочки противоречивой и несправедливой системой. Не важно, на какие прецеденты делались ссылки и что выдвигались требования о пересмотре дела. Не важно, какие я приводил возражения, потому что в данном случае в вашем замечательном штате закон о неприкосновенности личности не является залогом того, что члены суда будут добросовестно вести судебное разбирательство в соответствии с существующими конституционными принципами. Упаси Бог от малейшего соблазна нарушить конституционные принципы ради эволюции нашего мышления в какой-нибудь из областей права. Все эти три года, что я боролся за Ронни, я мог бы с таким же успехом танцевать джигу.

– О чем конкретно вы говорите? – спросила я.

– У вас много времени? Начнем с того, что отвод обвинением присяжных заседателей без указания причины был откровенно в духе расовой дискриминации. Пункт о равном праве на защиту был для Ронни нарушен однозначно, и обвинение откровенно проигнорировало предоставленное ему, согласно шестой поправке, право на жюри присяжных, честно составленное из представителей всех слоев общества. Я не думаю, что вы следили за ходом судебного процесса над Ронни или много о нем слышали, поскольку это происходило больше девяти лет назад, когда вас еще не было в Вирджинии.

Была развернута неистовая кампания, и тем не менее дело не перевели в другой судебный округ. Жюри присяжных состояло из восьми женщин и четверых мужчин. Шесть женщин и двое мужчин были белыми. Четыре черных присяжных заседателя были – продавец машин, кассир из банка, санитарка и преподаватель колледжа. Белые присяжные были представлены железнодорожником-стрелочником на пенсии, который называл негров не иначе как «черномазыми», богатой домохозяйкой, кругозор которой обогащался только за счет телевизионных новостей, в которых то и дело рассказывалось, как какой-то негр совершил очередное убийство, и другими приблизительно такого же плана. Демографический состав присяжных практически исключал справедливое решение.

– И вы утверждаете, что подобное конституционное нарушение или какая бы то ни было другая несправедливость в процессе над Уодделом имели политическую окраску? И какая же политическая мотивировка могла присутствовать в деле Ронни Уоддела?

Грумэн вдруг посмотрел на дверь.

– Если меня не обманывает слух, похоже, подоспел наш обед.

Я услышала торопливые шаги и шорох бумаги, затем раздался голос:

– Ник? Ты у себя?

– Входи, Джо, – откликнулся Грумэн, не поднимаясь со своего кресла.

Появившийся молодой энергичный негр в джинсах и кроссовках поставил перед Грумэном два пакета.

– В этом напитки, а здесь два сандвича, картофельный салат и овощная смесь. За все – пятнадцать сорок.

– Сдачи не надо. Джо, я очень признателен. Отпуск-то когда-нибудь тебе дадут?

– Люди никак не наедятся. Побегу.

Грумэн раскладывал еду и салфетки, а я судорожно соображала, что делать дальше. Я оказалась совершенно сбитой с толку его поведением и тем, что он говорил, потому что не видела в нем никакой изворотливости, не усмотрела в его словах ни лжи, ни высокомерия.

– Так что же это за политическая мотивировка? – вновь спросила я, разворачивая свой сандвич.

Он открыл имбирное пиво и взялся за коробочку с картофельным салатом.

– Несколько недель назад я думал, что смогу получить ответ на этот вопрос, – сказал он. – Но тут человек, который, возможно, и помог бы мне, был найден мертвым в своем автомобиле. И я не сомневаюсь, что вам известно, о ком идет речь, доктор Скарпетта, – Дженнифер Дейтон, самоубийство которой еще официально не доказано, но по крайней мере все было подведено к тому, что произошло именно это. На мой взгляд, ее смерть не случайна, если не сказать большего, отчего становится жутко.

– Следует ли мне понимать, что вы были знакомы с Дженнифер Дейтон? – как можно спокойнее поинтересовалась я.

– И да и нет. Я с ней ни разу не встречался, и наши немногочисленные телефонные разговоры были весьма коротки. Видите ли, я ни разу не звонил ей до смерти Ронни.

– Из чего мне следует сделать вывод о том, что она знала Ронни.

Грумэн откусил сандвич и потянулся за пивом. – Они определенно знали друг друга, – ответил он. – Насколько вам должно быть известно, мисс Дейтон занималась гороскопами, парапсихологией и тому подобными вещами. Так вот, восемь лет назад, когда Ронни сидел в камере смертников в Мекленбурге, он случайно увидел ее рекламку в одном из журналов. Он написал ей поначалу единственно за тем, чтобы она предсказала ему будущее. Конкретно, я думаю, он хотел узнать, казнят ли его на электрическом стуле, и это довольно распространенное явление – заключенные пишут психотерапевтам, хиромантам и спрашивают о своем будущем или обращаются к духовенству за молитвами. Несколько неожиданным явилось в данном случае то, что у мисс Дейтон с Ронни началась личная переписка, которая оборвалась лишь за несколько месяцев до его смерти. Она неожиданно перестала ему писать.

– Вы считаете, что ее письма, адресованные ему, могли быть перехвачены?

– В этом нет никаких сомнений. Когда я поговорил с Дженнифер Дейтон по телефону, она утверждала, что продолжала писать Ронни. Кроме этого, она сказала, что в течение последних нескольких месяцев тоже не получила от него ни одного письма, и я сильно подозреваю, что по той же самой причине.

– А почему же вы позвонили ей только после его казни? – недоуменно спросила я.

– Я не знал о ее существовании раньше. Ронни ничего мне про нее не рассказывал до нашего с ним последнего разговора. Эта беседа была, пожалуй, самой странной из всех, что я когда-либо имел со своими подопечными. – Повертев свой сандвич, Грумэн отодвинул его от себя. Он взял трубку. – Я думаю, вам, вероятно, не известно, что Ронни отказался от меня, доктор Скарпетта.

– Не понимаю, о чем вы.

– Последний раз я разговаривал с Ронни за неделю до того, как его должны были перевезти из Мекленбурга в Ричмонд. Тогда он заявил, что уже знает о предстоящей ему казни и что я бессилен что-либо тут изменить. Он сказал, что все это ему было уготовано с самого начала и он уже смирился с неизбежностью своей смерти. Он заявил, что готовится к ней и предпочитает, чтобы я перестал предпринимать какие-либо действия. Затем он попросил меня, чтобы я больше не звонил и не приходил к нему.

– Но ведь он не уволил вас.

Грумэн зажег свою трубку, сделанную из корня верескового дерева, и затянулся.

– Нет. Он просто отказывался от встреч со мной и от телефонных разговоров.

– По идее, один этот момент должен был обеспечить приостановление исполнения решения до определения правомочности, – сказала я.

– Пробовал. Перепробовал все до молитв к Господу. Суд принял блестящее решение – Ронни не просил, чтобы его казнили. Он лишь заявил, что ждет своей смерти, и ходатайство было отклонено.

– Раз вы не общались с Уодделом в течение нескольких недель до его казни, то как вы узнали про Дженнифер Дейтон?

– Во время нашей последней беседы с Ронни он обратился ко мне с тремя последними просьбами. Первая заключалась в том, чтобы я позаботился о публикации в газете за несколько дней до казни написанных им размышлений. Он отдал их мне, а я договорился с «Ричмонд таймс-диспетч».

• Предыдущая
• 49/74
• Следующая