Измененный - Маршалл Майкл - Страница 59

• Предыдущая
• 59/72
• Следующая

Хантер вышел в центр зала, держа оружие так, чтобы им было видно.

— Но?

— Но Дэвид… Ничто не предвещало беды, и он убедил нас перенести встречу в какое-нибудь укромное место, только… с ним что-то случилось. Он разбил бутылку и ударил ее в лицо.

Хантер не сомневался, что выражение застарелого ужаса в глазах этой женщины было непритворным, но если она и страдала, то немного. Явно недостаточно.

— Та фотография была сделана сразу после?

— Фил с Питером не знали тогда, что случилось. Мы… мы рассказали обо всем уже потом.

— Вы все были на том обеде?

— Он… он был запланирован заранее.

— Джон, — заговорил Тони, — я знаю, это было ужасно, мы поступили очень плохо. Но все случилось так давно. Ты ведь знаешь, мы богаты. И Питер тоже. Мы уже говорили об этом. Мы хотим все исправить.

Первая пуля попала Тони прямо в голову. Джон увидел, как Мари выхватывает из сумочки дамский пистолет, только увидел слишком поздно.

Но все равно продолжал стрелять.

Было уже начало восьмого, когда мы добрались до «Поместья», сумерки сгущались. Когда я заворачивал в наш жилой комплекс, в голове всплыла фраза: Entre chien et loup. Я знал, что это французская идиома, обозначающая именно это время суток — «между собакой и волком», — и понял, что, должно быть, все-таки слышал, как мой отец говорит по-французски. Может быть, он пробормотал себе под нос на каком-то давно позабытом закате и ребенок, жадно впитывающий все, что его не касается, чтобы потом повторить в самый неподходящий момент, запомнил. Должно быть, я даже спросил, что это означает — в надежде на что-нибудь действительно, неприличное, — и отец мне ответил. Восторженно? Буднично? В тщетной надежде заинтриговать? Не помню. Мы бесконечно варимся в котле житейского опыта, но в итоге все выкипает и остаются лишь несколько зернышек, случайно прилипших к одежде.

Я сунул в автомат карточку, открывающую въезд на частную дорогу, и меня впустили. Ворота поднялись со знакомой неспешной уверенностью, с бесстрастной сосредоточенностью механизма, исполняющего работу вместо человека. На меня накатила такая волна облегчения, как будто в душе я ждал, что даже эта житейская мелочь под конец сумасшедшего дня окажется для меня недоступна.

— Мило, — произнесла Эмили, когда мы въехали на территорию.

Я ничего не ответил, лихорадочно составляя в уме список вещей, которые необходимо взять в больницу, и не только туда. А куда? Я не знал. В гостиницу, в мотель, в место, где можно отсидеться пару дней, чтобы затем снова вернуться домой, к нормальной жизни, которая за это время как-нибудь наладится сама по себе. Но как можно быть уверенным хоть в чем-то, если даже Джанин оказалась причастна к тому, что со мной случилось? Может, мои соседи тоже участвовали в увеселении? Вдруг кто-нибудь постучал в дверь к Мортонам и сделал пожертвование на их церковь? Вдруг милой миссис Йоргенсен протянули конверт с потрепанными банкнотами и она подумала: «Что ж, это всего лишь безобидный розыгрыш, к тому же я смогу сделать внукам отличные подарки на Рождество, почему бы нет?»

Да знаю ли я на самом деле всех этих чужаков? Знаю ли хоть кого-нибудь вообще?

— Никто из живущих здесь в игре не участвовал, — проговорила Эмили со смущением. — Во всяком случае, мне о таких неизвестно.

— Как ты догадалась…

— Ты думал вслух.

Да, с горечью подумал я. Может быть, я всегда так делаю и в этом причина? Может быть, моя наивность, написанные на лице желания и мечты и сделали меня идеальной мишенью в этой игре? «Ах, он хочет чего-то, стремится к переменам. Так давайте-ка возьмем и повернем вот так. Покажем ему, как в действительности устроен мир. Давайте разломаем его жалкие мечты».

Я остановился на подъездной дорожке.

— Хочешь остаться здесь?

Та помотала головой.

— Нет, мне бы отмыть кровь и понять, насколько все скверно.

— Я все равно отвезу тебя в больницу.

— Я уже слышала.

Дом стоял темный и притихший. Я провел Эмили в кухню. Моя записка Стефани так и лежала на столе. Проблемы того человека, который ее написал, казались теперь ерундовыми. Я отодвинул листок.

— Что тебе нужно?

— Бумажные полотенца, антисептик, если есть. И болеутоляющее было бы кстати. У тебя в доме есть аптечка?

— Где-то была. — Я подошел к большому серванту в глубине кухни. Пока я там рылся, мечтая поскорее отдать Эмили все необходимое и побежать наверх, она отошла от стола, огляделась и снова сказала:

— Мило.

— Это ты иронизируешь? Просто я не в настроении огрызаться.

— Нет, — сказала Эмили. — У тебя хороший дом.

— Ты не производишь впечатления человека, который ценит подобные вещи.

— Все ценят, — сказала она. — Просто некоторые знают, что у них этого никогда не будет. Вот мы и прикидываемся, будто сытая жизнь — дерьмо.

Я задумался, все еще шаря по полкам в поисках аптечки. Неужели я готов бежать от всего этого, пусть даже на время? Конечно, я хотел иметь больше, лучше. Но это хороший дом, и я сам его заработал. Мы со Стеф его перекрасили. Она обставляла его красивыми вещами. Он был нашим. Он был моим. Неужели я позволю шайке подонков выгнать меня отсюда, когда ни в чем не виноват? Бегство — глубинный инстинкт, но разве не лучше развернуться к врагу лицом и драться, защищая свою территорию? Нет, у меня отличная норка, и никакой паразит не выставит меня отсюда, пусть даже на день.

— Слава богу, нашел. — Я развернулся, открывая аптечку и вытаскивая лежавшие сверху бинты, чтобы посмотреть, что имеется в нашем распоряжении.

— Билл.

Эмили отошла в дальний конец кухни и остановилась у дверей, за которыми виднелся бассейн. Голос ее звучал странно.

— Что?

— Черт, — сказала она. Один-единственный слог растянулся во времени.

Я подошел и остановился рядом. В бассейне что-то плавало. И еще что-то лежало рядом с шезлонгом. Эмили потянулась за оружием, поняла, что не может взять его правой рукой. Тогда она вынула пистолет левой. Казалось, он стал для нее тяжелым и неудобным. Я открыл стеклянную дверь.

Мы вышли вместе. Эмили водила оружием из стороны в сторону. У меня в ушах шумело.

То, что лежало рядом с шезлонгом, оказалось частью руки. Обрубком от запястья до локтя. С руки натекла кровь, но немного. Вероятно, потому, что руку отрезали уже у мертвого человека.

У меня в животе все перевернулось. Но я извергнул на каменные плитки только воду. Меня все рвало, и скоро уже казалось, что внутренности вот-вот полезут наружу.

Наконец я выпрямился, и мы вместе подошли посмотреть, что плавает в бассейне. Тело лежало лицом вниз, завалившись на правый бок, словно готовое пойти ко дну. На нем были остатки длинной черной юбки и черной блузки. Я узнал эту блузку. У нее были кружевные манжеты. Я знал, что, если ее хозяйка наклоняется, кружево на груди немного отходит. Я вспомнил об этом, потому что сам заглядывал в кружевной вырез блузки меньше суток назад.

Эмили сунула пистолет в карман и выбрала из инструментов для чистки бассейна сачок на длинном черенке. Действовать им она не могла, поэтому отдала мне.

Я сунул сачок в воду и зацепил тело за левое плечо. И потянул. Тело сдвинулось, медленно развернулось на середине бассейна, но ближе не подплыло. Я попытался еще раз, прижав сачок к спине трупа и потянув осторожнее.

Тело начало приближаться к нам. Мы наблюдали за его движением. Когда оно остановилось у борта бассейна, я присел на корточки.

Они обрили Кэсс голову. До того, во время, после? Изрубили спину, руки, ноги. Плавая здесь, мертвая, побелевшая и напитавшаяся водой, она казалась крупнее, чем я запомнил; вместе с жизнью ушел тот свет, который освещал ее путь по земле.

Я наклонился ниже, хотя вовсе того не хотел, и взял ее за руку. Перевернул тело.

С этой стороны повреждения были куда страшнее, в особенности на груди. И на лице тоже. Кто-то уничтожил ее лицо инструментами, которые я не мог себе даже представить. Топор, молоток, пила. Остались сплошные дыры и кровавое месиво.

• Предыдущая
• 59/72
• Следующая